– Ну раз вы так считаете… – ответил Даймон.
– Я более чем уверен, – сказал Ли.
Более или менее хорошей новостью было то, что Ли надеялся сказать это Дэну Джестеру, а не Гайтнеру, который будет в Вашингтоне на заседании комитета.
Когда Ли наконец прибыл, он обнаружил, что все уже собрались в конференц-зале, превратившемся в салон для таких встреч. Он занял место рядом с коллегой Дугом Браунштейном. Оставалось дождаться Дэна Джестера.
Дверь открылась, и вошли Джестер и Нортон, а затем, никак не объяснив своего присутствия здесь, и Гайтнер.
– Ну что, как? – хрипло спросил он.
Джимми Ли заглянул в свой желтый блокнот, в котором он записал: «У сделки мало шансов» и «У AIG нет наличных».
– Мы изучили все, – заговорил Ли. – У них есть 50 млрд долларов залога, а им нужно от 80 до 90 млрд. Нам не хватает от 30 до 40. Не знаю, каким образом мы можем покрыть эту разницу.
– Позвольте сказать, что, если позволить этому учреждению обанкротиться, появится огромный системный риск, – вмешался Винкельрид из Goldman. – Не нужно вам рассказывать о количестве контрагентов, которых это коснется.
Потом раздали упорядоченный список крупнейших контрагентов AIG. Фирмой с наибольшей задолженностью была приобретенная Королевским банком Шотландии ABN AMRO с 65 млрд, за ней следовала Calyon, Goldman Sachs был седьмым, Barclays восьмым, Morgan Stanley девятым.
Гайтнер хмуро изучал цифры, потм отложил список и сказал: «О’кей, вот как мы поступим». Он сделал паузу и чуть наклонился, чтобы все слышали его слова.
– Я хочу, чтобы все отложили свои мобильные, BlackBerry и так далее. Я не хочу, чтобы информация вышла за пределы этой комнаты. Ни в офисах, нигде. Вы меня поняли? Разговор является конфиденциальным, – заявил он. Все подчинились, и тогда он задал вопрос, к которому никто не был готов. – Как будет выглядеть то, что мы скажем: «Федрезерв собирается это сделать»?
Последние трое суток правительство настаивало, что не будет спасать финансовые учреждения. Своими словами Гайтнер перевернул все с ног на голову. Даже если это были только слова, очевидно, правила игры только что изменились.
– Как это сработает? Как бы вы структурировали условия? Как среагируют рынки капитала? Как будут реагировать долговые рынки? – продолжал задавать вопросы Гайтнер.
Винкельрид из Goldman еле заметно улыбнулся. Скалли из Morgan Stanley, еще накануне осознав необходимость плана В, уже составил перечень условий на основе цифр JP Morgan и Goldman Sachs. Если это было хорошо для них, а, по оценкам Morgan Stanley, они собирались украсть компанию, это должно быть хорошо и для Федрезерва.
– Работайте над этим, – закончил Гайтнер и вышел из зала.
* * *
– Браунштейн не подходит к чертову телефону, – ругался Вилюмштад, набирая номер и опасаясь, что его держат в неведении.
Джон Стадзински, его советник из Blackstone, только что услышал от одного из своих коллег, который был в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, что тот видел топ-менеджеров Goldman и JP Morgan, поздравлявших друг друга, пока другие сотрудники этих банков все еще ночевали в AIG, изучая бухгалтерские книги.
Стадзински наконец удалось достучаться до Порат с помощью SMS. Но она темнила, сказав лишь: «Все меняется. Прекрати обмен информацией с JPM и GS».
Несколько минут спустя помощник Вилюмштада объявил, что звонит Тим Гайтнер, которого Вилюмштад в то утро отчаянно пытался найти.
– Привет, Тим, – сказал Вилюмштад нетерпеливо.
– Доложите мне о ходе работы, – сказал Гайтнер вместо того, чтобы рассказать самому.
– Я хочу, чтобы вы знали: мы готовимся к банкротству, – спокойно ответил Вилюмштад. – Я использовал резервные кредитные линии. Думаю, что вы должны знать.
– Не делайте этого, – нетерпеливо оборвал его Гайтнер.
– Мне нужна веская причина, чтобы не делать этого, – озадаченно ответил Вилюмштад. – У меня есть обязательства и ответственность. Я могу получить 15 млрд долларов, и это даст мне продержаться пару дней. Я должен защитить акционеров.
– Хорошо, я скажу вам кое-что конфиденциально, – сдался Гайтнер. – Мы работаем над некоторой помощью для вас, но нет гарантии, что ее одобрит Вашингтон.
– Ну, если вы не можете гарантировать мне, что будет какая-то помощь, мы используем резервы, – все еще сомневался Вилюмштад.
– Вы должны попробовать отменить все, что сделали, – сказал Гайтнер и повесил трубку.
Вилюмштад немедленно проинформировал своих адвокатов Джейми Гэмбла и Майкла Вайсмана, и ни один из них не знал, что делать дальше. Тогда Вилюмштад опять попробовал дозвониться Браунштейну, но безуспешно.
– Черт, – бросил Вайсман. – Знаю, мы не приглашены, но все равно давайте пойдем туда.
* * *
Хэнк Полсон сидел в своем кабинете в казначействе, когда в 9:40 ему позвонил впавший в панику Ллойд Бланкфейн. Бланкфейн, и без того нетерпеливый, был возбужден сильнее обычного, и Полсон чувствовал это.
Бланкфейн рассказал Полсону о новой проблеме на рынке: хедж-фонды, которые торговали через лондонское подразделение Lehman, внезапно оказались отрезанными, вынужденно высасывая миллиарды долларов из рынка. В то время как Федрезерв держал брокерско-дилерское подразделение Lehman в США открытым[596], чтобы закрыть позиции, европейские и азиатские подразделения Lehman по закону о банкротстве были вынуждены немедленно объявить о банкротстве и остановить деятельность.
Бланкфейн объяснил, что с помощью сложной схемы, называемой перезакладыванием, Lehman перекредитовал залоги хедж-фондов через свое подразделение в Лондоне, и, выясняя, что кому принадлежит, все едва не сошли с ума. Чтобы оставаться ликвидными, многие хедж-фонды были вынуждены продавать активы, что лишь топило рынок. Некоторые хедж-фонды, опасаясь падения Lehman, до банкротства отказывались от него как от основного брокера. Те же, кто оставался, испытывали серьезные проблемы, как это было в случае с Ramius Capital[597], основатель которого, Питер А. Коэн, когда-то был президентом Shearson Lehman, предшественника Lehman. За неделю до банкротства он заявил на CNBC, что его фирма не будет уводить свой бизнес от Lehman. Теперь он должен был сказать своим инвесторам, что их деньги попали в ловушку таинственного процесса банкротства в Лондоне.
Пытаясь уговорить своего бывшего босса предпринять хоть что-то, чтобы успокоить рынки, Бланкфейн сказал Полсону, что его больше всего беспокоит количество наличных, запертое внутри Lehman, из-за чего инвесторы начнут паниковать и выводить деньги из Goldman Sachs и Morgan Stanley.
* * *
Во время ведения заседания комитета Федрезерва в Вашингтоне[598] Бернанке отвлекался, обмениваясь записками с Кевином Уоршем и пытаясь продумать план игры для AIG. Сошлись на том, что в 10:45 нужно еще раз поговорить по телефону с Гайтнером и узнать новости.
Гайтнер вновь заявил, что «решение частного рынка не работает», и сказал: «Нам надо подумать об использовании нашего баланса. Мы должны действовать жестко и решительно», предполагая, что, если Федрезерв совершит серьезную смелую сделку по поддержке AIG, это восстановит доверие на рынках. Гайтнер предложил использовать Закон о Федрезерве, раздел 13, пункт 3[599] – уникальное положение, которое позволяло Федрезерву предоставлять кредиты учреждениям помимо банков при «необычных и неотложных» обстоятельствах.
Полсон и Бернанке знали, что AIG фактически стала стержнем мировой финансовой системы. Согласно европейским банковским нормам, финансовое учреждение могло удовлетворять требования к капиталу путем заключения кредитных дефолтных свопов с применением финансовых продуктов AIG. Используя свопы, банки, по существу, использовали наивысший кредитный рейтинг AIG для маскировки более рискованных активов типа корпоративных займов и ипотечных кредитов, что позволяло банкам использовать больше заемных средств.
Но, если AIG рухнет, эта защита исчезнет, заставив банки снижать цену активов и искать миллиарды долларов – пугающая перспектива для текущего состояния рынков. А цифры были ошеломляющие: в середине 2008 года AIG сообщила о продаже участвующих в этой процедуре, которую они ласково называли «освобождением от нормативов капитализации»[600], кредитно-дефолтных свопов более чем на 300 млрд долларов.
Еще, естественно, оставалась проблема гигантской страховой империи AIG[601], в которую входило около 81 млн полисов страхования жизни по всему миру с номинальной стоимостью 1,9 трлн долларов. Хотя эта часть бизнеса была жестко регламентирована, а полисы в целом защищены, существовал риск того, что паникующие клиенты толпами бросятся обращать полисы в наличные и создадут крайне нестабильные условия для других крупных страховщиков.
