Вспоминается еще, как… мы смотрели на представление Петрушки, происходившее у нас во дворе. В этих случаях спектакль получал более демократический характер. Мы сидели, как в ложе, на подоконнике, внизу же сбегались к Петрушке дворники, приказчики лавок, а все окна унизывались головами горничных и кухарок. Вероятно, и текст здесь бы приноровлен для более низменных вкусов. Иногда обступавшая ширму толпа покатывалась от хохота специфического характера, того хохота, который вызывают «свинства», и в таких случаях братья мои перемигивались, а мама тревожилась…
Рядом с демократическим обликом Петрушки выступает в памяти и аристократический его облик. Петрушка в те годы был обязательным номером на елках и на детских балах…
…В элегантных барских квартирах спектакль Петрушки устраивался обыкновенно в дверях гостиной, почти всегда увешанных пышными драпировками, и это придавало представлению несравненно более парадный и театральный характер. Да и приглашался для этого спектакля не простой, грязный петрушечник с улицы, а «салонный», чуть ли не во фрак одетый. Ширмы у него были шелковые с бархатным бортиком и золотой бахромой, а шарманщик был гладко выбрит и чисто одет. Инструмент у него был новый, с более мягким, менее визгливым звуком и без тех досадных заиканий, которые получались вследствие изношенности валика. Самые куклы были одеты в атлас и в блестящую мишуру. Особенно эффектны были арапы, не облезлые и разбитые, а свежепокрашенные, черные-пречерные. На головах у них торчал пучок страусовых перьев, палка же перевита серебряным позументом. До слез смеялась аудитория на этих спектаклях, веселым задором сияли лица прелестных девочек в розовых открытых платьицах с цветными бантами в распущенных волосах!» (15; I, 284–286).
Столь же вездесущим, хотя и не попадавшим в гостиные персонажем народных зрелищ был ученый медведь. Это зрелище известно в России с середины XVII в., а появилось оно, надо полагать, намного раньше. Существовали два центра подготовки медведей: деревня, затем село Сергач и прилегающие деревни Ключево, Ачки и Кладбища Нижегородской губернии, от наименования села медвежьих поводырей называли «сергачами», и литовское местечко Сморгонь, принадлежавшее князьям Радзивиллам, где в бывшем княжеском дворце, огромном кирпичном здании, была медвежья «академия», так что литовские медведи были известны под прозвищем «сморгонских студентов» или «сморгонских семинаристов». В качестве «сергачей» нередко выступали арзамасские татары, а «сморгонских студентов» водили цыгане. Обучение медведей начиналось с раннего возраста, и первой «штукой» было умение танцевать под бубен на задних лапах: на них надевались толстые деревянные башмаки, медведя ставили на горячий железный лист (в Сморгони в «классе» был железный пол, под которым разводили огонь); так как передние лапы сильно жгло, медведь поднимался на задние лапы, а поскольку нагревались и башмаки, медведь начинал переминаться и на задних лапах. Затем учили другим «штукам» – «как бабы горох воруют» (медведь полз по земле, нелепо поднимая зад) и т. д. Обучение длилось около полугода, а затем в губу медведю продевали «больничку», железное кольцо, на котором его и водили. Кроме поводыря-хозяина, с медведем ходил подросток, помощник-«козарь»: наряженный козой, он бил в бубен или барабан во время представления, играл на волынке или рожке, плясал вместе с медведем, за что получал четвертую часть сборов.
«Санкт-Петербургские ведомости» писали в 1771 г.: «Крестьяне Нижегородской губернии привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи к немалому удивлению смотрителей по их приказанию исполняют, а именно: 1) вставши на дыбы, присутствующим в землю кланяются и до тех пор не встают, пока им приказано не будет; 2) показывают, как хмель вьется; 3) подражают судьям, как они сидят за судейским столом; 4) вставши на задние ноги и воткнувши между оных палку, ездят так, как малые ребята; 5) как сельские девки смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов; 6) как малые ребята горох крадут и ползут, где сухо – там на брюхе, где мокро – там на коленочках; 7) показывают, как мать родных детей холит и как мачеха пасынков убирает; 8) кто поднесет пиво или вино, с учтивостью принимают и, выпивши, посуду назад отдавая, кланяются…»; всего газета перечислила 22 медвежьих номера (128; 247).
Все это было очень яркое и шумное зрелище, периодически придававшее городу необычайный колорит. Недаром и карусели с качелями, и театр Петрушки, и балаганы заняли такое место в живописи художников начала ХХ в. – и «утонченного эстета» А. Бенуа, и С. Судейкина, и Б. Кустодиева.
Редким, но ярким городским зрелищем, привлекавшим множество зевак, были парады, проводившиеся в определенные дни повсюду, где были расквартированы полки и имелись гарнизоны. Проходили они в центре города, где для разводов караулов, будничных учений войск и парадов отводились специальные места. Естественно, что самым красочным было зрелище парада полков гвардии в Петербурге, на Царицыном лугу, получившем также название Марсова поля. Торжественные смотры и разводы караулов «с церемонией» в северной столице летом проходили на «смотровой» площадке сбоку Зимнего дворца, зимой – в одном из манежей (когда они появились). В Москве для этих мероприятий была отведена обширная площадь перед Большим театром, захватывавшая и улицу, и огороженная раскрашенными в государственную трехцветку столбиками с протянутыми между ними канатами, так что экипажам приходилось делать крюк, объезжая плац-парад, а пешеходы, оглянувшись на караульного солдата, бежали прямо через площадь, переступив через канат. Были плац-парады на центральных площадях и в других городах. Парад, проходивший определенным порядком, со сложными перестроениями и маневрами частей, под полковую музыку, производился по так называемым царским дням, светским (то есть не церковным) праздникам государственного значения. А вечером в царский день город освещался праздничной иллюминацией.
Да и вообще любой проход войск по городу (на молебен, в летние лагеря и т. п.), с музыкой и развернутыми знаменами, был зрелищем ярким, привлекавшим массу зевак: это ведь тоже было развлечение. Вот впечатления современника: «В собор в особо торжественных случаях съезжалась вся правящая губернская бюрократия. На соборную площадь приходили части войск, квартировавших в Ярославле, со знаменами и оркестрами музыки. По окончании молебна войска проходили под музыку церемониальным маршем мимо начальства, в лице какого-либо генерала, принимавшего парад. Генерал кричал солдатам: «Молодцы, ребята!», на что солдаты отвечали ему, отбивая шаг: «Рады стараться, ваше превосходительство!» После парада войска отправлялись в свои казармы. Народ, которого всегда в такие дни на площади у собора было много, тоже расходился по домам.
Парады у собора бывали каждый так называемый «царский день», то есть: тезоименитства (именины) и дни рождения царя, царицы и наследника престола, а также в день восшествия на престол царя и его коронации. В эти дни присутственные места не работали, торговля производилась с 9 утра до 1 часа дня. Не помню, фабрики и заводы работали в эти дни или нет.
Я эти царские дни знал хорошо, потому что Нежинский полк 35-й дивизии, стоявший тогда в Ярославле, на парад и обратно проходил мимо нашего дома, и хозяева глядели на войска из окон комнат, а мы, прислуга, все высыпали к воротам» (38; 174).
Довольно подробно описал красочное зрелище проходящих войск гвардии и живший в Петербурге А. Н. Бенуа.
Столь же ярким и торжественным зрелищем, доставлявшим одним горожанам душевное умиление, а другим развлечение, были многочисленные торжественные богослужения, общественные молебны, совершавшиеся по разным поводам в храмах и вне их (частные молебны совершались по домам) и крестные ходы. Молебны и крестные ходы, кроме ежегодных, по уставу, в определенные праздничные дни, бывали еще и чрезвычайные поместные, благодарственные и просительные – по поводу избавления в прошлом от бедствий или для избавления от оных, по поводу закладки храмов, устройства школ, отправки войск в поход и пр. Особенно торжественными были крестные ходы по поводу «похода» почитавшихся в народе чудотворных и явленных икон по окрестным городам и селам. Эти шествия с иконами, парчовыми хоругвями, выносным крестом и фонарем, с духовенством в праздничных парчовых ризах в сопровождении хора певчих, с огромными толпами народа не могли не привлекать как верующих, так и обыкновенных зевак, как из «общества», так и из простонародья.
Б. М. Кустодиев. Крестный ход
Но все же самым любимым и ярким городским развлечением были святочные и масленичные балаганы. Представления в них не блистали достоинствами, но весьма пестрая публика, от дворянских детей с няньками до солдат, получала огромное удовольствие как от представлений, так и от «дедов», ряженых, зазывавших публику на представление стишками-раешником – импровизированными, примитивно рифмованными, обычно хлесткими, злободневными, слегка скоромными, а иной раз и скабрезными. Кто только из мемуаристов не вспоминал с теплой улыбкой русские балаганы. Аристократ древней крови, рюрикович князь В. А. Оболенский писал уже в эмиграции: «А балаганы на Царицыном лугу!.. Я не жил в Петербурге, когда их оттуда перевели куда-то на окраину города, но, узнав об этом, испытал ощущение горькой обиды.
