рычага и наклонной плоскости. Все. Они хотели знать все.
Сам Марк менее активно рвался на волю из Кашана, но ему тоже очень хотелось познакомиться с архитектурой и произведениями искусства, послушать музыку, познакомиться с видами. Существуют ли здесь парки? Музеи? Зоопарки! A ведь Супаари говорил, что у них есть сады. Упорядоченные или свободной планировки? Функциональные или чисто декоративные? Есть ли дома священного служения?
Кто туда ходит? Существуют ли религиозные деятели – священники, жрецы, монахи, адепты? Во что они верят – в магию, в Бога или богов, в жребий судьбы, в воздаяние добрым, в наказание злым? Как отмечают ключевые моменты жизни? Ритмическим обрядом или короткими неформальными объявлениями? И пища… лучше ли она в городе? Что здесь носят люди? Вежливы они между собой или задиристы, пунктуальны или небрежны? Что считается преступлением? Каким бывает наказание? В чем здесь видят добродетель, а в чем порок? Над чем смеются? И всего-то. Марк тоже хотел знать все.
Наконец, протомив их целый ракхатский год, Супаари ВаГайжур посчитал, что все соображения продуманы, договоренности заключены, и время для посещения высокого града наконец пришло. Во время трехдневного путешествия от Кашана вниз по реке, мимо медленных торговых барж и мелких лодчонок, он ответил на все их вопросы, на которые знал ответ. Людей особо интересовали серно-алюминиевые аккумуляторы, приводившие катер в движение, материал, из которого сделан корпус, водонепроницаемые покрытия, навигационное оборудование. Когда он наконец убедил их в том, что только пользовался своей лодкой, но не строил ее, они перешли к вопросам о самом городе, и когда наконец терпение его закончилось, Супаари сказал:
– Погодите! Сами скоро увидите, – после чего они общались между собой на х’инглише, чтобы как-то удовлетворить любопытство.
По пути они останавливались, чтобы переночевать в двух деревнях, первая остановка была вначале дельты Пон, а вторая – на побережье Масна’а Тафа’и, примерно в двенадцати часах пути от Гайжура. Как и в Кашане, руна принимали иноземцев без особой суеты. Супаари представил их как торговцев из дальних краев. Он рассчитывал на то, что руна ВаГайжури отнесутся к ним подобным образом, и весьма приободрился, когда оказалось, что население внешних деревень относится к чужим весьма спокойно. Он начал надеяться на то, что все пройдет хорошо. Но тем не менее заставил иноземцев обещать, что они будут выходить только при красном свете и только в сопровождении его секретарши руна Авижан. Существенно было, чтобы их не увидели другие жана’ата.
Ограничение это прямо противоречило желанию Д. У. Ярброу вступить в контакт с правителями жана’ата. Эта встреча и так запоздала, по его мнению. Если бы иезуитская миссия предпочла оставаться в тени еще какое-то время, местные власти могли заподозрить в них лазутчиков уже потому, что они так долго не давали о себе знать. Однако они были в долгу перед Супаари за всю его помощь, и в конечном счете Д. У. решил, что в этой поездке им следует придерживаться правил этой земли. Так сказал Ярброу Марку, Джорджу и Джимми перед отплытием:
– Когда вернетесь, обговорим все подробно и решим, что делать.
Д. У. знал, что ему не придется участвовать в этом совещании, он понимал, что умирает. Это понимали и все остальные.
Теперь, оказавшись на пороге самого Гайжура, трое землян осознали, какой титанический труд им предстоит, чтобы за шесть отведенных на визит дней можно было составить даже самое поверхностное впечатление об этом городе. А Марк Робишо вдруг ощутил, что это всего лишь очередной из микроскопических шажков, которых от них ожидали.
Оказавшись напротив своего обширного двора, Супаари радировал Авижан о своем прибытии и направил крохотную моторку в самую гущу высоких кораблей. Пришвартовавшись с привычной сноровкой, он зевнул и небрежно, но с гордостью, указал чужеземцам на ворота своего владения, полагая, что внушительные размеры и явные признаки процветания поведают его гостям о том, что они имеют дело с влиятельным человеком.
– Хотите ли вы отдохнуть или желаете посмотреть город? – спросил он, заранее зная ответ. И когда услышал его, передал людей на попечение своей секретарши и сказал, что Авижан сопроводит их и ответит на все вопросы. А он, Супаари, сейчас отправляется спать и вновь встретится с ними завтрашним утром на втором восходе.
* * *
ИТАК, С МИНИМАЛЬНЫМИ приготовлениями, на что можно было только надеяться, Марк Робишо, Джимми Куинн и Джордж Эдвардс впервые погрузились в чуждый город. Понятно, что они ожидали столкнуться со смятением и суетой, но попали в полный бедлам. Запахи и звуки Гайжура накинулись на них: склады, распространявшие в воздухе сладкие, пряные и цветочные ароматы благовоний; причалы и доки, пахнущие влажной парусиной, дохлой рыбой и водорослями, полные орущих моряков и докеров; кухарни и уличные прилавки и мастерские, от которых по очереди разило то благовониями, то похлебкой, то аммиаком, то жареной рыбой, то растворителями. Вокруг шла оживленная торговля, здесь продавали и покупали, заключали сделки во временных, но добротно сделанных лавках. Скромные с виду и уравновешенные разносчики торговали со своих тележек непонятными предметами. Проходя по тесным боковым улочкам, сквозь приоткрытые двери они видели руна с затычками в ушах, погруженных в грохот молотков, зубил, дрелей и электрических пил.
Двигались здесь живее, чем в Кашане, и заметнее были физические различия между местными жителями, отметил Марк. Докеры были крепче и шире в плечах, на которые спускались уши. Были и другие, одетые как Супаари во время первой встречи, но не такие крупные и с другими чертами лица, бойкие и тонкокостные, с прямым и вселявшим беспокойство взглядом. К их числу принадлежала и Авижан. Различались они и мехом: менялись цвет и текстура, некоторые были покрыты грубой и вьющейся шерстью, шкуры других были шелковистее и длиннее, чем обычно в Кашане. Региональные вариации, решил Марк. Диаспоры иммигрантов, должно быть, естественны в портовом городе.
Странное было ощущение идти у всех на виду, странное без всяких сомнений, и тем не менее никакие толпы не собирались, дети не визжали, не показывали пальцами и не прятались. Они шли по улице, их замечали, что-то говорили за спиной, но когда Авижан предложила купить всем нечто вроде похожих на шашлык жареных овощей, продавец непринужденно подал им шампуры с обычными любезными словами. Словно бы они покупали претцель[88] в Филадельфии.
Когда настала ночь, Авижан отвела их назад во владение Супаари, через открытый двор, мимо каких-то небольших складов и амбаров, вдоль высокого, также служившего складом сооружения, в жилые помещения, пустые и с простыми стенами, но обильно увешанные яркими гобеленами и устеленные толстыми коврами. После многих прожитых в Кашане лет и соответственно ночей, проведенных в компании спящих руна, они были потрясены тем, что им предоставили для ночлега небольшие комнаты с круглыми постелями на помостах, которые оказались весьма удобны. Так что ночью они погрузились в глубокий сон и даже проспали первый рассвет.
В полдень они встретились с Супаари за их первой и за его единственной трапезой в этот день. Когда они устроились возле стены среди диванов и подушек, в комнату внесли длинный и невысокий стол, на который из кухни хлынул поток блюд, чаш и тарелок, вмещавших в себя жареное мясо, похлебки, невероятные рулеты, оказавшиеся морскими животными, нафаршированными всякими вкусностями, а затем превращенные в подобие хлебов и нарезанные ломтями, разнообразные фрукты, каких им еще не доводилось видеть, всяческие овощи, отварные, жареные и приготовленные под соусом, искусно нарезанные или оставленные в целом виде. Блюда распространяли запахи, сильные и тонкие, пресные и острые. Обходительная прислуга двигалась неслышно, и трапеза растянулась на несколько часов. Авижан питалась в сторонке и следила зa порядком; на следующий день Марк отметил, что блюда, не вызывавшие интереса гостей, тут же убирались со стола, а те, которые нравились, подавались по нескольку раз вместе с еще не виданными прежде.
В тот второй вечер Авижан повела гостей дальше в город. Уже в этот выход они начали ощущать странным образом гибридный характер планировки города, сочетавшей, как они теперь понимали, в своей основе вполне рациональную прямоугольную сетку главных улиц, вымощенных ровной крупной брусчаткой, и систему каналов, разделявших город на сегменты, соединявшие места прибытия грузов с материка
