«Если он узнает», — одёрнула себя Пайпер, опуская плечи. Если она выберется из Диких Земель. Если к тому моменту Гилберт всё ещё будет жив. Если он вообще захочет с ней говорить. Если она, наконец, отпустит Третьего и отойдёт на шаг.
Пайпер не хотела его отпускать.
Он был тёплым, сильным, спокойным. Он ощущался как безопасность и умиротворение, в котором Пайпер так нуждалась, и на этот раз она пришла к этому выводу сама, без подсказок магии. Она просто знала, что лучше быть рядом с Третьим, и впервые не противилась этому так сильно.
Но она всё испортила, сказав о Гилберте. Пайпер ведь обещала себе, что для начала выяснит, как связаны Третий и Гилберт, и только после, возможно, начнёт осторожно подходить к этому вопросу через косвенные намёки, но теперь… Неужели она и впрямь назвала имя Гилберта, пока бредила? Она помнила, что зеркальный мир, чем бы ни был на самом деле, предстал как его особняк, но чтобы она звала его — это уже чересчур. Хотелось, конечно, чтобы Гилберт и сейчас каким-то образом решил все её проблемы, но это было бы верхом эгоистичности. Не могла же она постоянно надеяться на других людей и при этом ничего не делать.
— Он… он помог тебе?
Постепенно тревога нарастала. Ещё мгновения назад, несмотря на терзавшие её вопросы, ощущение, будто призрачные руки изучают её тело, а отражение пытается подобраться ближе, Пайпер казалось, что всё будет хорошо. Неважно, насколько глупым и импульсивным выглядел её поступок — Пайпер просто хотела обнять Третьего и убедиться, что это и вправду он. Она едва не пискнула от счастья и облегчения, когда он аккуратно приобнял её, словно боялся сломать лишним движением, но теперь чувствовала, что непринуждённость и лёгкость исчезли. Третий держал её в своих объятиях не потому, что хотел приободрить, а потому что она, пока бредила, назвала имя Гилберта.
«Ты дура, Пайпс».
Она кивнула, опустив глаза и уставившись на серёжку-кристалл в левом ухе Третьего — смотреть на неё было намного проще, чем на его побледневшее, вытянувшееся лицо, одновременно растерянность, смущение и облегчение в голубых глазах, взлохмаченные волосы, из-за дождя ставшие более курчавыми. Пайпер была уверена, что раньше они были прямее и аккуратнее.
Внутри Пайпер точно что-то сломалось. В зеркальном мире, подсознании или Башне — где бы они ни была, она сломалась, ведь будь она целой, она бы ни за что не протянула руку к волосам Третьего, не зажала между пальцами прядь, падавшую на лоб, и не покрутила её.
Что-то было не так.
Будь Третьим всё тем же немного странным, но гиперопекающим сальватором, который не понимает земных привычек и выражений Пайпер, он бы отреагировал на это. Но он смотрел на неё всё так же, беспомощно открывал и закрывал рот.
Значит, внутри него тоже что-то сломалось.
— Гил… Гилберт, — запнувшись, исправился Третий, и Пайпер резко убрала руку, ругая себе за идиотские мысли и желания. — Гилберт был во Втором мире или… он всё ещё там?
Этого Пайпер уже не знала. Магнус сказал, что время во Втором мире и Диких Землях идёт одинаково, из чего следовало, что с момента её Перехода в этот мир прошло больше месяца. Пайпер не могла быть уверена, что за это время не случилось что-то из ряда вон выходящего, что Гилберт мирно сидел в особняке и не подставлялся под удар, как это было в день первого нападения на особняк. Но и видеть, с какой надеждой Третий смотрит на неё, чувствовать, как он цепляется за неё, словно она была спасательным кругом, тоже не могла.
— Когда я видела его в последний раз, — кашлянув, начала Пайпер, и вдруг прильнула ещё ближе, чувствуя, что выдерживать взгляд Третьего становится всё сложнее, — незадолго до того, как напал Маракс, он был в порядке.
Вряд ли Гилберт действительно был в порядке, но Пайпер и так сказала о том, о чём должна была молчать. И вряд ли Третий был в порядке, иначе он бы не отреагировал так эмоционально.
Всё случилось так же, как и в прошлый раз, на улице Омаги — буря магии, взорвавшаяся в одно мгновение. Все предметы, до этого лежавшие на своих местах, подскочили: книги, одежда, склянки, полные чаши, какие-то плашки, подсвечники, подносы, осколки разбитого зеркала, порошки и перетёртые травы из открытых отделений сундучков, оставленных целительницами на столе. Осколки зеркала метнулись в опасной близости от лица Третьего, — Пайпер почти ощутила, как острая грань коснулась её макушки, — но остановились, как и всё вокруг, когда он резко поднял руку. Затем он медленно опустил её, а после сделал шаг назад. Пайпер поняла, что в комнате не так тепло, как ей казалось до этого.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это правда? — хрипло выдавил Третий, нахмурившись. — Гилберт там, в твоём мире, и ты… ты молчала об этом? Всё это время?
Пайпер сжала челюсти. Она могла сказать всё так, как есть, и это, возможно, даже оправдало бы её молчание, если бы изначально реакция Третьего была совершенно другой. Если бы он не показал, что взволнован, напуган и растерян, если бы только дал знать, что может спокойно принять новость о том, что Гилберт жив. Так ей было бы намного легче сказать ему, что Гилберт ненавидит Третьего и даже слышать о нём не желает.
— Пайпер.
Ей казалось, что во время мнимой казни Катона он был зол, и что во время прогулки она вывела его из себя достаточно, чтобы увидеть, насколько он может быть разъярён. Но это не могло сравниться с тем, как он смотрел на неё сейчас. Посветлевшие глаза были таковыми из-за магии, рвавшейся наружу, а скрип зубов слишком громким, чтобы Пайпер его проигнорировала.
«Ты такая дура, Пайпс».
— Пайпер, — требовательнее повторил Третий.
— Я не…
Она запнулась, увидев, как он энергично кивнул, будто давая ей разрешение продолжить. Слова стали комом в горле, дрожь охватила пальцы, желание совершенно случайно наступить на осколок разбитого зеркала вдруг возросло.
Неужели ей действительно нужно было так долго молчать? Неужели она не могла ещё в Омаге, через неделю или даже меньше, сказать, что Гилберт жив?..
Но в то время Третий признался, что убил Лайне, и она не была уверена в правильности своих действий. Она и сейчас не была уверена, однако продолжала стоять, сжав губы в одну линию, и смотрела на него.
— Почему ты молчала?
— А почему ты молчишь о том, как тебя зовут и какому роду ты принадлежал? — выпалила Пайпер первое, за что уцепились её мечущиеся в хаосе мысли.
— Это никак не касается того, что ты скрыла правду о Гилберте.
— Я не скрывала. Мы договорились, что я скажу, кто помогал мне, если ты скажешь про своё имя и род.
— Мы так и не договорились.
— Давай договоримся сейчас.
Третий сделал небольшой шаг назад.
— Всё это время Гилберт был жив, — выделяя каждое слово, произнёс он. — Все эти двести лет он был в твоём мире, и он помог тебе. Ты знала, что Гилберт не погиб во время Вторжения, и знала, как я ненавижу себя за убийство Лайне, но молчала.
«Ты не хочешь мне хоть как-нибудь помочь? — обратилась она к Лерайе, сжав кулаки. Слышать слегка дрожащий голос Третьего и видеть, как он из последних сил одёргивает свою магию, было очень больно. — Нет? Совсем? Даже чуточку?»
— Я хотела понять, — наконец ответила Пайпер, тщательно подбирая слова и чувствуя, что у неё выработалась нехилая выдержка: вряд ли кто-либо сумеет продержаться под разъярённым взглядом Третьего так долго, как она. — Я не знала, можно ли тебе доверять, можно ли доверять всем вам, и я… Я просто не говорила о том, о чём не должна говорить.
— Что?
Наверное, так она и выглядела в крепости Икаса после того, как Арне бесцеремонно разрешил Третьему и остальным войти, чтобы поговорить с ней: злой, взвинченной, потерянной. Пайпер была абсолютно уверена, что тогда Третий чувствовал себя так же, как она сейчас: преданной.
Это несправедливо.
— Я не думаю, что имела право говорить об этом, — пробормотала Пайпер, из последних сил уговаривая себя не отводить глаз. — У Гилберта была… довольно негативная реакция на мои попытки спросить о тебе.
