Пролог. Когда мы не смыкали глаз
Солнце не всплыло из-за горизонта, но Клаудия всё равно ощутила произошедшую перемену. Тьма отступила, вместо себя оставив серые низкие тучи и ледяной ветер, пробирающий до костей. Крохи магии, что распределялись между ними и помогали им терпеть холод, теплились внутри одного из них, сплетались в незримые для Клаудии нити и помогали скорее прийти в себя.
Клаудия не жаловалась на холод. Не жаловался и Эйкен, хотя губы мальчишки уже были синими, а зуб давно перестал попадать на зуб. Магнус отдал ему свой плащ, но мальчик всё равно не согрелся. Его тени, отправленные вперёд, рыскали по лесу, выискивали опасности и ловушки, и за всё это Эйкен платил своим теплом.
— Ещё немного, — стараясь звучать спокойно и убедительно, произнесла Клаудия. — Думаю, не больше пяти лиг.
— Я голоден, — пробормотал Эйкен.
По голосу Клаудия поняла: он стыдится, что хочет есть. Они давно распределяли всё, что имели, в соответствии с возрастом и силой, но два дня назад их постигла череда неудач. Из-за нападения тварей они потеряли сумки с провизией, а того, что поймала Стелла, оказалось недостаточно.
Сейчас не только нюх Стеллы, но и тени Эйкена помогали им избегать ловушек и неожиданных столкновений с тварями. Но тени Эйкена были усерднее, они проникали туда, куда Стелла ни за что не смогла бы пролезть, и слышали то, что произносилось за лиги от них. Эйкен старался распределять свою силу правильно, но ему было всего тринадцать, и из-за того, что Третий сейчас без сознания и не может помочь ему, он нервничал пуще прежнего.
— Ещё немного, Эйкен, — чуть мягче повторила Клаудия. — В крепости есть горячая еда. Съешь столько, сколько захочешь. Я обещаю.
Разумеется, она не могла этого обещать. Она не управляла крепостью и не могла даже мечтать об этом. Но крохотная надежда, даже заведомо ложная, всегда помогала Эйкену. Он чуть расправил плечи, всё ещё держа руки на груди и пряча ладони под плащом Магнуса, и шмыгнул покрасневшим из-за холода носом.
— Знаете, о чём я тут подумал? — пробормотал Магнус, влезая в их разговор. — В прошлый раз я припрятал там радданское вино…
Стелла тявкнула, напомнив о себе, и Магнус, наверняка восприняв это как поддержку, заулыбался и продолжил:
— Именно, моя дорогая! Считаю, когда Третий придёт в себя, мы должны выпить.
— Алкоголь можно использовать, чтобы обеззараживать раны, — сухо напомнила Клаудия, ступая по укрытой снегом тропинке дальше.
Она затылком почувствовала направленные на неё взгляды, остановилась и повернулась. Магнус смотрел так, будто был глубоко разочарован её словами и отчаянно думал о том, как бы ему восстановить своё душевное равновесие. Его щёки и нос порозовели из-за холода, а лёгкая щетина — побелела, упавшие на лоб чёрные волосы успели намокнуть, но Магнус умудрялся выглядеть гордо-обиженным. Эйкен за неимением авторитета получше, чем Магнус, пытался вытянутся и стать таким же высоким. Вина ему никто, разумеется, не даст, но он исключительно из принципа подражал рыцарю. Стелла топталась за месте и фыркала, когда снежинки оседали на её нос.
Когда Третий был не в состоянии выполнять свою роль, его место занимала Клаудия. Сильная и непоколебимая, она могла бы стать настоящим лидером, если бы не её проклятие. Её сторонились, если рядом не было Третьего или главы Северного Ветра, и уважали, если она была вместе с ними. Единственные, кто никогда не обманывали Клаудию, прямо сейчас были перед ней. Уставшие, голодные и отчаянно жаждущие тепла, но каким-то чудом всё ещё держащиеся на ногах.
«Может быть, они и заслужили небольшую бутылочку вина», — отметила Клаудия, одновременно пытаясь выразить ни лице крайне тяжёлые раздумья.
— Только если Икас разрешит, — наконец заключила она. — И только после того, как Третий придёт в себя.
Магнус хлопнул стянутыми кожаными перчатками ладонями и победно улыбнулся. Его тёмно-карие, почти чёрные глаза, опасно сверкнули.
— Учись, Эйкен, — добавил он, снизу вверх посмотрев на мальчика. — Не каждый может разжалобить Клаудию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она была абсолютно уверена, что он едва не сказал «никто».
— Идём дальше, — объявила она, разворачиваясь.
Им нельзя было останавливаться и чего-то ждать. Нельзя было ослаблять внимание, заполняя тишину леса шутками, удерживающими их разум в подчинении. Нельзя было показывать страх, говорить о слабостях и ждать, будто кто-то откликнется на их зов о помощи. Клаудия была уверена в четверых, что окружали её, но за годы скитаний и выживания научилась полагаться и на себя одну.
Они шли всего несколько дней, но для Клаудии будто вечность прошла. Подъём в горы оказался самой сложной частью их пути, потому что едва не на каждом шагу поджидали твари. Добраться до бреши само по себе было испытанием, и закрыть её — борьбой, победу в которой они вырвали из когтистых лап тварей. Они потеряли трёх хороших коней и три сумки с провизией и одеждой, но брешь всё же оказалась запечатана и больше не представляла угрозы. Несколько тварей, выползших в леса в округе и затаившихся там в ожидании жертв, им уже встретились. Их головы слетали из-за меча Магнуса, сердца останавливались, когда магия Третьего пробиралась глубоко в их тела, а шеи с хрустом ломались, стоило Стелле вонзить в них свои клыки. Тени Эйкена оповещали обо всех тварях, что подбирались ближе, и потому ещё ни одна не ушла от них живой. И всё это — под шёпот мёртвых, который слышала только Клаудия.
Многие не верили ей, когда она говорила, что за спинами тварей тоже стоят мёртвые. Мол, у тварей нет души, за которые мёртвые могут уцепиться. Но эти люди не были отягощены проклятием, что кровью окрасило губы Клаудии в чёрный, поселилось в её тёмных глазах и ежедневно в течение многих лет терзало во сне. Мёртвые стали Клаудии ближе, чем живые, и потому она знала, что даже твари могут шептать после смерти.
В основном это, конечно, были проклятия. Но проклятия от мёртвых тварей не так страшны, как от живых. Реже Клаудия слышала о том, что твари восстанут из хаоса или что их собратья отомстят за них. Мёртвые твари шептали о крови, что прольётся насильственным путём, и очень часто этот шёпот совпадал с голосами вполне себе живых людей.
Клаудия спасалась от голосов бегством, но ничуть этого не стыдилась. За Третьим тянулся целый шлейф мёртвых, и потому спасаться в его обществе было трудно. За спиной Стеллы шептались те, чьё падение она видела до того, как присоединилась к их группе. У Магнуса был хор его товарищей, погибших при Вторжении, а у Эйкена — скулёж чего-то неясного и далёкого. Клаудия спасалась одиночеством, накрывавшим её, точно тёплое одеяло, и ничуть этого не стыдилась.
Однако сейчас она отчаянно хотела услышать шёпот мёртвых, что прятались за спиной Третьего. Пару дней назад он сделал нечто, что поражало её до сих пор: позволил Арне забрать часть их общей магии и поместить в кого-то, кого никто из них не знал. У Клаудии в голове не укладывалось, что такое возможно, но у неё не было времени на раздумья и построения логических цепочек. Большую часть пути до крепости Третий провёл в забытьи, расположившись на спине Стеллы. Просыпался он редко, почти не ел и не пил, и всё время, что бодрствовал, пытался отчаянно разделить между ними крохи магии, что уже подчинялись ему в прежнем виде. Эйкен хоть и мёрз, но одёргивал его первым. Говорил, что тот должен подождать до крепости, где он сможет хорошенько отдохнуть, а уж там может хоть каждому встречному свою магию дарить. Не ту, что убивала тварей, даже не касаясь их, а ту, что дарила тепло и позволяла уснуть, не боясь кошмаров. Третьему не нравилось, что Эйкен прав, но он был слишком слаб, чтобы возражать.
Третий был настолько слаб, что для того, чтобы сбить с него спесь, хватало одного мальчишки с проклятьем, поселившимся на левой половине его тела.
И потому Клаудия волновалась. Даже во сне, так редко посещавшем Третьего, она слышала мёртвых за его спиной. А сейчас — тишина. Будто никто и не пытался уцепиться за него. Будто он сам ни за кого не цеплялся. Это не могло не остаться без внимания Клаудии, но она не знала, что делать.
