как-то ночью я услышал, как ты зовешь меня по имени. Как раньше. Только ты называл меня вторым именем.
Я это помнил. Теперь помнил.
— Ты кричал: «Не умирай, Джо, пожалуйста, не умирай». Когда твое сознание отключалось во сне, ты всё продолжал жить в огне.
— Но почему ты не сказал? — тихо спросил я.
— Потому что ты должен был сам. Я не знаю, почему. К тому же ты больше не хотел пробираться через тернии прошлого, а мне было все равно в каком из миров быть рядом.
Снова повисла тишина. С Ричи она никогда не была тягостной, мы могли молчать ночи напролет, и это было прекрасно. Но именно сейчас я хотел говорить. Если мы сейчас исчезнем, то я бы хотел заполнить эти мгновения нашими голосами.
Голосами, которые помнят друг друга.
— Ты сказал, что у меня не было собаки.
— В этой реальности не было. Подумай, после того, что случилось, ты видел хоть одного пса? Здесь или в Торонто?
Я честно задумался. И не вспомнил. Не было собачников по утрам и вечерам, покорно идущих за своими хвостатыми друзьями, ничья довольная морда не выглядывала из проезжающей машины, никто не лаял под окнами посреди ночи. Почему?
— Для тебя потеря пса была большим ударом. Поэтому ты убрал их из этого мира, также, как и память обо мне.
Я обернулся к нему, но тут же отвернулся. На моих щеках блестели слезы.
— Джо… Твоя мама…
Его мать, Аманда Бейкер, которая была женщиной, заменившей мне мою собственную мать. Которая была рядом всегда, даже здесь, после нашей смерти. Женщина, которую я похоронил в Торонто.
— Она умерла. Здесь по крайней мере. И мы с тобой ходили к ней, ты даже притащил альбом с ее фотками, — его голос дрогнул, но лишь слегка. — Что она говорила тебе перед смертью?
— Что… что у нее был сын. Добрый и отзывчивый мальчик. И что… что я похож на него. Она сказала, что он погиб, несчастный случай…
Я замолчал, не договорив. Аманда говорила, что ее жизнь разрушилась после смерти сына. Наша соседка Аманда, которая постоянно задерживала автобус, чтобы я успел в колледж, когда опаздывал.
Аманда, которая оставила мне квартиру.
Это не укладывалось в голове. Я знал только то, что и в ее смерти виноват я. Я был той раковой опухолью, забравшей ее сына, а потом и ее жизнь.
— Я тебе уже говорил. Я верю, что она жива. Там, где нас больше нет, — послышался тихий голос Ричи.
Он сел рядом, привычно толкнув меня плечом в плечо, и я улыбнулся сквозь слезы.
— Она была чудесной…
— Да. Такой она и была, — эхом откликнулся Ричи.
В тишине ночи сзади дома скрипнула ветка. Я закрыл глаза, глубоко вздохнув. Я не имел понятия, откуда я знал, но знал, что отец повесился на ней.
— Копы сказали, середина октября… Как раз, когда ты уезжал.
— Я сказал тебе, что умер отец, но не говорил, чей. Я приезжал проститься за тебя, — ответил Ричи, сразу же поняв, о чем я говорю.
Он чувствовал меня так же, как и раньше. Как чувствовал меня всегда.
С неба всё-таки начал накрапывать мелкий дождик, как будто бы оно все же решилось, но пока еще не совсем уверено в своем решении. Шорох капель об асфальт и плитку уютно заполнил маленький пяточок земли, который было видно.
— А Эмили? Она тоже умерла?
— Не думаю. Она была скорее твоей связью с прошлым, с тем миром, где ты испытал боль и старался очистить его от нее. Эмили была точно такой, какой ты ее помнил. Думаю, она выполнила свою задачу и пропала из твоей жизни. На этот раз окончательно.
Я задумался. К Эмили у меня были смешанные чувства. Она вызывала отвращение и жалость, я и понимал, и не понимал ее. И я был бы рад больше никогда ее не увидеть. Но Ричи был прав, она помогла мне. По-своему, но помогла. И я был ей благодарен.
— А как же ребята? Лола и остальные? Они же тоже были рядом, почти всё время.
Ричи сел, посмотрев на меня. Он несколько секунд вглядывался в мое лицо, ища что-то, а потом качнул головой.
— Ты разве еще не понял? Они — это ты.
Я вскинул голову, глядя, как в свете прокравшейся меж туч Луны, появляется моя шестерка. Ребята улыбались мне, как и все это время, мы все были рядом.
И я понимал.
Лола, мой полный антипод, человек, который может позволить себе всё то, чего никогда не позволял себе я, села рядом, просто положив голову на мое плечо. Том присел на ступеньку ниже, подкурив две сигареты и одну протянув мне привычным жестом. Моим привычным жестом. Он и был мной, а я был им.
Алекс Томас Брайн. Это был я.
Джей-Джей, улыбнувшись своей ослепительной улыбкой, вскочил на качели, стоявшие в нашем дворе много лет назад, когда я был еще ребенком. Я так и качался на них, как сейчас Джей, этот солнечный парень, не познавший еще горя, свесив вниз голову, до тех пор, пока не приходил отец.
Юпитер только головой покачал, глядя на него. Как всегда собранный, уверенный в себе, он все эти два года был моим гласом разума, всегда знающий, как будет лучше, и не разменивающийся на сантименты. Теперь я знал его настоящее имя. Он кивнул мне с понимающей полуулыбкой на губах, и я кивнул ему в ответ.
И две моих подружки-лесбиянки, Лилия и Роза. Красивые цветы, которые я любил и ненавидел. Они ассоциировались с удовольствием, похотью и развратом, а еще с бездной, которая затягивает и погружает в пучины мрака. Цветы моего выпускного, стоящие на сцене, цветы, распускающиеся в номере отеля Митчелла Моргана.
Девчонки, тихо хихикая, легонько раскачивали смеющегося Джея.
Всё, что было во мне, что оставалось в моей душе, воплотилось в них. Я был не в состоянии вытерпеть эту боль, которая жгла изнутри, как последний вздох моей жизни. И я разделил её на нас семерых. Мне было бы безумно жаль их потерять, но я знал, что они всегда будут со мной.
Дождь усиливался вместе с моими слезами, смех Джея и Лилии с Розой сливался с ним в единую какофонию. Луна спряталась в покрывале неба, снова укрыв тенью двор. Больше я не видел своих ребят. Лола, мягко отстранившись, невесомо поцеловала в меня в висок и отошла туда, где мелькал огонек сигареты Юпитера. Я чувствовал только, что Том все еще
