Мы стояли, изумленные, на входе в салон.
Снежно-белые скатерти, букеты цветов, переборки, облицованные шпоном и отполированные как зеркало, изящно подобранные шторы у иллюминаторов, ковры, в которых утопали ноги… Я двигался как во сне. Повсюду были декоративные растения, не только в горшках на палубе, но еще и подвешенные на подволоке на латунных цепочках. Несколько плюшевых кресел стояло вокруг стола, на котором была чаша с виноградом.
Мой желудок неприятно сжался. Я ожидал, что сейчас кто-то взмахнет волшебной палочкой и все исчезнет.
Я глазел на сияющее, пасторское лицо незнакомого капитана, как будто он был созданием из космоса: белая борода, загорелое лицо с монашеской челкой седых волос, безупречный воротничок и галстук.
Еще рукопожатие, и голос, рокочущий мне издалека. Безусловно, Командиру следовало бы одеть что-то другое вместо этого своего вечного свитера! Капитан «Везера» вряд ли ожидал, что такое рваное одеяние скрывало под собой командира подводной лодки. Я чувствовал, что краснею, но они наконец-то вступили в контакт. Энергичное рукопожатие, улыбки, одновременные слова приветствия.
Нас проводили и усадили в кресла. Появились офицеры судна во всем своем великолепии. Еще рукопожатия, еще улыбки. Старик с успехом мог бы нацепить свой Рыцарский Крест по этому случаю.
Капитан «Везера» положительно старался изо всех сил, чтобы доставить нам удовольствие. Сам он как будто шагнул из книжки с картинками — обветренное лицо и сверкающе глаза, с ушами, как у слона. Судовая пекарня выложилась до конца, готовя угощения для нас с утра. Выпечка, свежий хлеб — все, что мы могли бы пожелать. Мой рот заполнился слюной — стоп, ради всего святого, стоп!
«Рождественский пирог и свежие булочки тоже, разумеется», — добавил он. «Свежие колбаски, вареная свинина — зарезали только сегодня утром — и еще бифштексы. Любые фрукты, даже ананасы. Апельсины — сколько душа пожелает. Свежие фиги, виноград, миндаль…»
Боже на небесах, мы попали в страну обетованную! Прошли годы, с тех пор как я видел апельсин или ананас. Что же до свежих фиг, я их никогда в своей жизни не пробовал.
Капитан наслаждался нашим тихим изумлением. Затем он произвел нечто вроде пасса волшебника над столом. Через мгновение вошел стюард с обильными блюдами нарезанных колбасок и ветчины.
Мои глаза увлажнились. Старик тоже размяк. Он вытащил себя из кресла, как если бы вид такого изобилия был ему невыносим. «Если вы меня извините», — запинаясь, произнес он, «я бы хотел проверить, как идут дела».
«Все идет чудесно — не беспокойтесь — никаких проблем», — уверили его одновременно с трех сторон, и капитан силой усадил его обратно в кресло.
Он сидел в кресле и выглядел обеспокоенным. «Номер Первый и Стармех», — сказал он мне, «не могли бы Вы их привести…»
Я уже подскочил на ноги.
«Номер Второй и второй механик пусть пока останутся на борту».
«Все матросы могут помыться», — произнес капитан «Везера» мне вдогонку, «в две смены. Все подготовлено».
***
У Старика на лице все еще была полубессознательная улыбка, когда я вернулся в непривычное великолепие салона. Он неловко поерзал в кресле, как будто бы не доверял мирной атмосфере.
Капитан спросил его, как прошло наше патрулирование.
Старик нервно заерзал. «Ну, да — они действительно в этот раз чуть было нас не прихлопнули. Вы бы поразились, что может вынести лодка проекта VII–C».
Он кивнул, показав этим, что эти крупицы информации были более чем достаточны, чтобы донести до слушателя всю историю.
Батарея бутылок была выставлена на стол. Бременское пиво, немецкая зерновая водка, французский коньяк, испанское красное вино.
Кто-то постучал в дверь. Она открылась, и появились двое в плащах. Они сняли свои мягкие шляпы и быстро оглядели собравшихся, как полицейские в поисках подозреваемого.
«Господин Зеевальд, представитель нашего военно-морского атташе», — услышал я.
Его спутник, похоже, был каким-то агентом. Старший помощник и Стармех проскользнули в салон вслед за вошедшими. Стало довольно тесно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мое сердце заколотилось. Мы скоро узнаем, сойдем ли со Стармехом на берег, или же пойдем вместе со всеми мимо Гибралтара.
Появились еще кресла. Старик пролистал какие-то бумаги, что передал ему с официальным поклоном более высокий из двоих гражданских. Затем он посмотрел на Стармеха поверх прочитываемых бумаг: «Разрешения не дано, Стармех — он не согласны с самой идеей отпустить Вас».
Я не осмеливался взглянуть на Стармеха. Мои мысли неслись наперегонки: то же самое должно было относиться и ко мне. Ну и ладно, наверное — все к добру.
Я вынудил себя улыбнуться.
Старик тоже не мог покинуть лодку — никто не мог — а Старик был бы потоплен без Стармеха. Да, наверняка. Были ли я напуган? Нет, Старик вытащит нас всех из любой передряги. Но тут было еще одно соображение: U-A созрела для ремонта. Все эти повреждения, а мы могли произвести лишь временный ремонт…
Виго был в Испании. На некоторое время мы были в безопасности здесь, в Испании. Я посмотрел на часы: почти полночь. Медленно новость стала доходить до сознания. Посмотри на ситуацию с положительной стороны, говорил я сам себе. Это ведь не было обещано точно — и никогда не было. Все равно, чувствовал ли бы я себя настолько разочарованным, если бы не поверил в план Старика?
Конечно же, нет — я бы держался за мысль, что Виго означало бы конец дороги для нас обоих. Я не хотел допустить сам себе эту мысль, вот и все.
Не показав в самом начале какого-либо энтузиазма в отношении планов Старика списать нас на берег, я мог вести себя так, будто ожидал отказ с самого начала. Никаких признаков сожаления. Не дали разрешения? Вполне честно. Но как же Стармех? Для него это должно быть горькой пилюлей.
Старик воспринял новости с огорчением — это было ясно написано на его лице. Казалось, он обрадовался, когда двое в плащах дали ему новую тему для разговора, но он все равно был похож на фермера, посевы которого побило градом. Подпорки елейного, подобострастного, выкручивающего руки подхалимажа превратили сцену в грубую мелодраму. Контраст между нашим достойным хозяином и двумя коварными негодяями был уж чересчур отталкивающим.
Но как мы сами выглядели? Я изучал Старика глазами постороннего человека. Я-то еще смотрелся достаточно презентабельно в своих просоленных брюках и полувыстиранном свитере, но он выглядел так, как будто его вытащили из ночлежки посреди ночи. Его борода была столь же неухожена, как и волосы. На борту мы все не обращали внимание на вид его обветшавшего свитера, но здесь, в этом ярком свете, на фоне сверкающих панелей салона даже я был ошеломлен степенью его распада. Справа, над его ребрами, зияла дыра величиной достаточной, чтобы он мог туда просунуть голову. Ко всему еще смятая рубашка, затасканная фуражка, рваные брюки…
Я в первый раз заметил, насколько он выглядел бледным, с провалившимися глазами и изнуренным. Что же до Стармеха — он мог играть Мефистофеля безо всякого грима. Последние несколько дней создали хаос в его внешнем виде. Идти ему прямо в тринадцатый поход без отдыха на берегу — это было чересчур.
Старик явно страдал, что не может отвязаться от двоих гражданских. Он делал гримасы на своем морщинистом лице, отказался от предложенных сигарет и едва отвечал на вопросы.
Я узнал, что «Везер» был интернирован в начале войны и стал чем-то вроде плавучей базы, время от времени принимал бункер и торпеды — все это при строжайшей секретности, разумеется — чтобы не нарушить нейтральность Испании.
Я дивился на хищнические лица двоих в плащах. Высокий: хитрый и коварный, со срастающимися бровями, набриллиантиненным пробором, с усами, бакенбардами и привычкой встряхивать манжетами, чтобы показать толстые золотые запонки. Другой: заросшие волосами уши, смуглый, фальшивое дружелюбие. От них обоих за версту воняло гестапо, хотя один из них называл себя представителем военно-морского атташе. Для закулисных конспираторов они были неестественно плохо замаскированы — их выдавали лица.
