Вместо того чтобы разбудить ее, он тихонько оделся. Вопреки бушующей в нем страсти ему не очень хотелось сейчас возиться с Надин.
Что ему было нужно, так это пойти куда-нибудь одному и как следует подумать.
Уже одетый, держа в левой руке ботинки, он задержался у двери. От прохлады в комнате и прозаического процесса одевания его желание пропало. Теперь он ощущал запах в комнате, и запах этот не приводил его в восторг.
Это всего лишь одна маленькая вещица, говорила она, без которой они вполне могут обойтись. Может быть, это было правдой. Ртом и руками она могла делать почти невероятное. Но если это такая малость, почему в комнате стоит спертый и слегка прокисший запах, который ассоциировался у него с одинокими развлечениями самых горьких лет?
«Может быть, тебе хочется, чтобы была горечь».
Поганая мысль. Он вышел, тихонько притворив за собой дверь.
В тот самый момент, когда закрылась дверь, глаза Надин распахнулись. Она села, задумчиво взглянула на дверь и снова легла. Все тело у нее болело от медленной и непроходящей круговерти желания. Это было почти как при менструальных циклах. Если это такая уж малость, подумала она (не подозревая, что Гарольд думал о том же), почему же она так себя чувствует? В какой-то момент этой ночью ей пришлось закусить губы, чтобы удержаться от криков: «Перестань валять дурака и ПРОТКНИ меня этой штукой! Слышишь? ВОТКНИ в меня эту штуковину, ЗАПОЛНИ меня всю! Думаешь, ты хоть что-то делаешь для меня? Воткни в меня это, и давай же, ради Бога — или по крайней мере ради меня, — закончим это сумасшедшее игрище!»
Он лежал, зарывшись головой у нее между ног, издавая странные звуки вожделения, звуки, которые могли бы показаться смешными, не будь они столь искренно жадными, почти животными. И она подняла глаза, когда эти слова готовы были слететь с ее губ, и увидела (или только подумала, что видит?) лицо в окне. В то же мгновение пожар ее собственного вожделения превратился в холодную золу.
Это его лицо злобно ухмылялось ей.
Вопль уже готов был вырваться из ее горла… и тут лицо исчезло, и стало ясно, что то была лишь игра теней на темном стекле, покрытом пылью. Не страшнее домового, которого ребенок воображает себе спрятавшимся в шкафу или притаившимся, свернувшимся в комок за грудой игрушек в углу.
И ничего больше.
Если не считать того, что нечто большее было, и даже сейчас, в холодном трезвом свете начинающегося дня, она не могла притворяться, что ничего не было. Притворяться было бы опасно. Это был он, и он предупреждал ее. Будущий муж наблюдал за своей суженой. И согрешившая невеста стала бы невестой отверженной.
Уставясь в потолок, она думала: «Я сосу его член, и это не грех. Я даю ему пихать мне в задницу, и это тоже не грех. Я одеваюсь для него, как дешевая уличная проститутка, и это позволительно».
Этого достаточно, чтобы как следует поразмыслить над тем, что же за человек твой жених на самом деле.
Надин долго-долго смотрела в потолок.
Гарольд сделал себе растворимый кофе, поморщившись, выпил его, а потом взял несколько холодных пирожных и вышел с ними на крыльцо. Там он уселся и жевал их, пока не рассвело.
Вспоминая о последних днях, он испытывал такое чувство, будто бы участвовал в какой-то бешеной карнавальной скачке. Вереница оранжевых грузовиков; Уайзак, похлопывающий его по плечу и называющий его Соколом (теперь они все его так называли), мертвые тела — их нескончаемый сплошной поток, а потом возвращение домой от всех этих трупов к нескончаемому потоку извращенного секса. Вполне достаточно, чтобы помутилось в голове.
Но теперь, сидя на холодном, как мраморный могильный камень, крыльце, с чашкой отвратительного растворимого кофе, плещущегося в желудке, грызя холодные, по вкусу похожие на опилки пирожные, он мог думать. После полосы безумия к нему наконец вернулась способность мыслить ясно и здраво. Ему пришло в голову, что для человека, который всегда считал себя кроманьонцем среди стада рыкающих неандертальцев, он в последнее время слишком мало предавался размышлениям. Он прислушивался не к своей интуиции, а к своему пенису.
Устремив взгляд на горы, он сразу же обратился мыслями к Фрэнни Голдсмит. Теперь он знал наверняка: это Фрэнни побывала в тот день в его доме. Он зашел в дом, где она жила с Редманом, придумав подходящий предлог, но на самом деле надеясь взглянуть на подошвы ее кроссовок. Как оказалось, на ней были спортивные тапочки, подошвы которых по рисунку точно совпадали с отпечатком в его подвале. Кружки и стрелки вместо обычного зигзагообразного узора. Нет вопросов, детка.
Он полагал, что легко может вычислить, как все происходило. Каким-то образом она обнаружила, что он читал ее дневник. Должно быть, он оставил пятно или другой след на одной из страниц… может, на нескольких. Вот она и пришла к нему в дом в поисках каких-нибудь доказательств того, как он воспринял то, что прочел. Письменных доказательств..
Разумеется, в доме находился его гроссбух. Но она не нашла его, в этом он был абсолютно уверен. В его гроссбухе было откровенно сказано, что он намеревался убить Стюарта Редмана. Если бы она отыскала что-то подобное, она сказала бы об этом Стю. А даже если бы и не сказала, то наверняка не смогла бы держаться с ним так просто и непринужденно, как вчера.
Он покончил с последним пирожным, поморщившись от вкуса холодной глазури и заледеневшего желе, и решил, что не поедет на мотоцикле, а пройдется до автобусной станции пешком; Тедди Уайзак или Норрис могут подвезти его по дороге домой. Он отправился в путь, застегнув свою легкую куртку до самого подбородка, чтобы уберечь себя от холода: воздух прогреется только через час. Он миновал пустые дома с зашторенными окнами и где-то через шесть кварталов по Арапахо начал встречать крестики, жирно выведенные мелом на дверях. Снова его идея. Похоронный комитет уже проверил все помеченные дома и вывез оттуда все тела, которые нужно было вывезти. «X» — значит, вычеркнут. Люди, жившие в тех домах, на которых стоял крестик, канули в вечность. Через месяц эти крестообразные отметины появятся по всем) Боулдеру, свидетельствуя о конце эры.
Пришло время поразмыслить, и поразмыслить как следует. Кажется, с тех пор как он повстречал Надин, он и в самом деле перестал думать… Но, быть может, в действительности он перестал думать еще до этого.
«Я прочитал ее дневник, потому что был оскорблен и ревновал, — подумал он. — Потом она забралась в мой дом, вероятно, ища мой дневник, но не нашла его. Но один лишь шок от того, что кто-то вломился ко мне, похоже, был уже достаточным отмщением. Это здорово выбило меня из седла. Возможно, теперь мы квиты, и не пора ли поставить на этом точку?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
