– Знать бы еще, где он сейчас, – криво усмехнулась Мод.
Она казалась себе типичной женой рыцаря, которую муж обрюхатил и оставил в одиночестве, и теперь единственная ее задача – производить на свет детей. Фульк отсутствовал уже пять недель, и за все это время они с Эмеллиной не получили от него ни единого слова. Мод оставалось лишь гадать, что с супругом: взял ли принц Лливелин его в союзники, или кости Фулька давно уже белеют где-то в уэльском лесу. Она то в гневе бранила мужа, то в страхе рыдала о нем. Покойный лорд Уолтер никогда бы так с ней не обошелся, но, правда, Теобальд был совершенно иной человек: уравновешенный, спокойный и, чего уж греха таить, скучноватый. С ним она не знала ада – но не знала и сверкающего звездами рая.
– Фульк скоро вернется. – Эммелина ободряюще похлопала невестку по спине. – Я знаю, ты беспокоишься за него, а он даже не потрудился отправить тебе весточку, но таковы уж мужчины. Надо довольствоваться тем, что есть.
– Это не оправдание, – сурово отозвалась Мод, но вслед за тем слабо улыбнулась. Не следует срывать на Эммелине плохое настроение: она ни в чем не виновата и по мере сил заботится о жене своего племянника.
Одевшись, Мод пошла в главный зал. Ричард и Ален отправились в дозор, захватив дюжину людей, и оставили в Хигфорде вторую половину отряда под командованием Филипа. Мод задумалась, стоит ли говорить деверю, что у нее будет ребенок. Первым это должен был узнать Фульк, но его не было, а новость, так или иначе, в любом случае скоро станет всеобщим достоянием. И все же она решила промолчать, поскольку сама еще толком не свыклась со своим новым положением.
– Как ты думаешь, с Фульком все в порядке? – спросила она Филипа.
Филип, проснувшийся с первыми лучами солнца, сидел за обеденным столом, на котором оставались крошки уничтоженной им буханки хлеба и кусочки молодого сыра. Он отхлебнул из кружки сыворотки и протянул корочку хлеба Финну, волкодаву Фулька. Тот лежал под столом, жалобно приподняв брови и держа наготове раскрытую пасть.
– Думаю, да, – помолчав, ответил Филип. – Отправлять гонца через весь Уэльс очень опасно, и не стоит лишний раз рисковать, если дело не срочное. Так что меня совершенно не удивляет, что мы не получаем от Фулька никаких известий.
– Но ведь он уже должен был вернуться. Разве нет?
Мод покачала головой, отказываясь от предложенного хлеба с сыром, но согласилась на еще одну сухую лепешку и маленькую чашку сыворотки.
– Зависит от того, насколько далеко ему пришлось заехать в поисках Лливелина и что произошло, когда Фульк до него добрался. Сама понимаешь, нельзя заявиться ко двору принца, сказать все, что хотел, и тут же уехать. – Филип почесал коротко подстриженную рыжевато-каштановую бороду. – Надо дождаться, пока Лливелин соблаговолит дать ответ.
– А если он соблаговолит бросить Фулька в тюрьму или казнить его?
Филип посмотрел на невестку, и выражение его лица смягчилось. У Мод сжалось сердце, когда она увидела те же глаза, что и у Фулька: глубокие, дымчато-серые, с золотыми искорками.
– Лливелин – человек незлобивый и здравомыслящий. Отказав Фицуорину, он многое потеряет и ничего не приобретет. Мод, с Фульком ничего не случится, обещаю те бе. Уж я-то своего брата знаю. – Он ободряюще накрыл ее руку ладонью, а затем встал и вышел из зала.
– Если бы так, – тихо сказала Мод.
В неизменном сопровождении верной Барбетты и Финна, Мод вышла из главной башни замка, чтобы прогуляться. Утро выдалось просто роскошное: ясное, солнечное. Она хотела было приказать конюху оседлать лошадь, но не была уверена, что потихоньку приходящий в себя желудок выдержит тряску. На более поздних сроках беременности женщинам запрещалось не только ездить верхом, но даже путешествовать в карете. Мод подумала, что в ее нынешнем положении лучше поберечься. Она принялась высчитывать сроки. Сейчас июнь, зачатие произошло в мае. Ребенок должен родиться где-то на Сретение, в февральские холода. Но вот где это произойдет? Может быть, они поедут в земли ее отца, на север, в Рэгби или Хейзлвуд? Или в Ирландию, где силу приказов Иоанна ослабляло бурное Ибернийское море?[27]
Мод не спеша спустилась к реке. В летнюю жару вода стояла низко, и можно было разглядеть коричневые силуэты рыбок, суетящихся между лентами водорослей. Она села на кусок дерна, вырезанный рыбаками, и обхватила руками колени. Камышовые овсянки, сидя на высоких стеблях дикой петрушки, щебетом оглашали свои притязания на территорию. На пышных лугах паслось принадлежащее Эммелине стадо длиннорогих коров. Они прядали ушами и били себя по бокам хвостами, отгоняя надоедливую мошкару.
Финн бегал по траве в поисках зайцев. Мод вбирала в себя солнечный свет и безмятежность утра. Со дня приезда она впервые самостоятельно покинула поместье. Пару раз она выезжала верхом, но всегда в окружении эскорта, состоявшего из вооруженных до зубов людей Фулька. И сегодня молодая женщина оказалась здесь в компании одной Барбетты лишь потому, что ничего не сказала Филипу. Тот бы отправил с нею четверых солдат, не меньше, чтобы охраняли ее с севера, юга, запада и востока. Мод поморщилась, понимая, что стражник у ворот наверняка уже побежал докладывать и скоро ее одиночество нарушат.
Она легла на спину, откинула голову и закрыла глаза. Далекий шепот воды на мельнице успокаивал. Мод грезилось, что Фульк приехал за ней на белом коне, в руках у него свадебный венок из красных цветов и нет в мире никого, кроме них двоих, вечно скачущих вместе летним утром.
Ее идиллию грубо нарушил Финн, который стремглав выскочил из травы и с громким плеском шлепнулся в воду. Барбетта вскрикнула, и Мод резко села. На платье расплывались темные пятна воды.
– Финн!
Решив, что хозяйка скомандовала ему вернуться, пес описал в воде круг, поплыл к берегу и выбрался на сушу.
– Финн, нельзя!
Но было уже поздно. Огромный волкодав как следует встряхнулся, обдав двух женщин дождем мелких серебряных капелек.
– Что ты делаешь! – в ужасе воскликнула Мод.
Чтобы загладить вину, Финн двинулся к ней, вывалив язык и усиленно изображая раскаяние. Мод попыталась встать, но споткнулась о подол платья и упала. Финн немедленно оказался сверху и принялся заботливо, словно отбившегося от стаи щенка, умывать хозяйку. Шерсть на брюхе собаки слиплась прядями, с которых по всему платью капала речная вода.
Барбетта взяла Финна за широкий ошейник, чтобы оттащить, и почувствовала, как пес вдруг застыл и стал напряженно вглядываться в тропинку, проходящую между рекой и деревней. Потом завернул верхнюю губу и оскалил зубы. Шерсть на загривке и по всему хребту до самого хвоста поднялась дыбом. Финн припал к земле и, крадучись, сделал несколько шагов навстречу двум мужчинам, которые шли со стороны домов, ведя под уздцы лошадей.
