Решение было принято! Вечером я написал письмо директору Юганского заповедника Игорю Кулешову, моему старому знакомому, и попросил его найти мне место в штате его ведомства. Через пару недель пришло от него послание, где Игорь предложил мне место в научном отделе. Теперь надо было благополучно доработать до весны, законсервировать свою квартиру и написать заявление на расчёт. В конце марта я был уже в Угуте. Маленький посёлок Угут, расположенный на правом берегу Большого Югана, недалеко от устья речки Угутки, оказался очень живописным. Вокруг него раскинулся величественный сосновый бор, рядом с ним чистое рямовое болото, а вверх по реке огромный старый кедрач. Директор заповедника нашёл для меня в качестве квартиры типовой старый хантейский домик. На первый случай он вполне годился. Но было ясно, что зимовать в нём будет туго. От такого жилья отказались даже ханты. Поэтому вместе с Игорем Кулешовым мы решили, что к зиме мне надо будет построить свой собственный дом. Кулешов, по моей просьбе, нашёл мне место под дом на берегу Югана, заплатил местным лесникам за лес, и с мая я взялся за строительство. Своим собакам рядом с домиком, где я жил, была возведена большая вольера. К тому же я часто их брал на стройку. Так что надолго мы не расставались. За собаками приходилось смотреть, потому что на нарядных чёрных лаек сразу же обратили внимание местные охотники.
— Смотри, чтобы не отравили, — предупредил меня Игорь. — Такое у нас иногда случается. Хороших собак не терпят, тем более привозных.
— Они у меня декоративные, для красоты! — ответил я, смеясь.
— Опытных охотников не проведёшь, — покачал головой директор заповедника. — Они определяют собак по виду.
С мая месяца тихий Угутский край нарушила своим появлением Юганская экспедиция. Нефтяники прибыли из Сургута внезапно на нескольких гигантских Ми-6 и сразу же занялись строительством своего экспедиционного посёлка. За два месяца рядом с Угутом были поставлены чехословацкие общежития У.Н.И.М.О., срублена большая баня. Стала работать мощная электростанция. Прошло немногим более полугода и население Угута удвоилось. Кто только в геологический посёлок ни приехал: несколько бригад азербайджанцев, нефтяники из Татарии, Башкирии, Оренбургской области. Прибыли специалисты из Белоруссии, Украины, Молдавии. Мало было своих — сибиряков: два-три тюменца и человек пять из Омска. В короткий срок власть на территории Угутского сельского совета стала принадлежать не местному выбранному органу, а начальнику Юганской экспедиции Грязину и его замам. Такой вот тихий переворот сразу же отразился на местном населении. Молодые горячие парни из Украины и Азербайджана с первых же дней своего пребывания взялись за наивных хантейских и местных русских девушек, а те, кто повзрослее и поопытнее, занялись интенсивной скупкой у охотников не сданной государству пушнины. Директор угутского отделения Сургутского КЗПХ Александр Логинов понимал, что теперь основное количество добытого соболя окажется не у него, а у тех кто «дюже гроши любит». А потом самолётами улетит на Украину или в Молдавию. Но что он мог, этот несчастный директор пушно-меховой артели? Практически ничего. Таковы были новые реалии, и с ними приходилось считаться. Администрация Юганского заповедника во главе с Игорем Кулешовым хорошо понимала, что очень скоро заповедник окажется в положении осаждённой крепости. Вокруг него вырастут десятки буровых. И если не дай Бог под Юганским заповедником окажется нефть, то что его ждёт, ещё неизвестно.
Я наблюдал за всем, что происходило в посёлке и вокруг заповедника и торопился к зиме успеть построить свой дом. В него я хотел перевезти свою библиотеку и зимой засесть за чтение тех книг, список которых составил для меня дядя Ёша. Работа в заповеднике, которой я занимался, меня не угнетала. Она была достаточно интересной и занимала совсем немного времени. Параллельно с ней я, следуя совету бабушки Нюры, занимался сбором хантейских легенд и сказок. Сначала ханты меня сторонились. Но поняв, что я сибиряк и никакого отношения к деятелям экспедиции не имею, стали охотно мне их рассказывать. Я записывал местный фольклор в толстую коричневую общую тетрадь. Вскоре все угутские ханты хорошо знали: если Алексееч пришёл с тетрадкой, надо ему что-то рассказать, он уважает хантов. К тому же сам из Томской области — значит почти свой. Никто, ни русские, ни местные ханты не догадывались, что по сути я веду двойную жизнь. Днём работаю в заповеднике, вечером рублю сруб своего дома, но всё это только фон, главное для меня был сбор информации о реках, впадающих в Кульёган. От малоюганских хантов я узнал, что на Кульёгане почти всё хантейское население давным-давно вымерло, а те, кого пощадила болезнь, переселились на Малый Юган, Вах и Ларьёган.
«Значит, всё-таки был фельдшер, — думал я. — Оспа и туберкулёз на Кульёгане свирепствовали. Осталось выяснить последнее: узнать имеются ли сведения о маячке? Местных угутских хантов на эту тему спрашивать было бесполезно. Если они что-то и слышали, то от людей, которых сейчас уже нет, поэтому сослаться не на кого. Следовательно, лучше пожать плечами и сделать вид, что их это не касается. И тогда я рискнул: решил спросить директора заповедника. В Угуте он живёт давно, ханты его уважают, может он что-нибудь слышал? На мой вопрос охотятся ли малоюганские ханты в урманах Кульёгана Игорь Иванович просто сказал:
— Ни Киняминские, ни Сурлумкинские, ни Асмановские ханты на Кульёган никогда не ходят, хотя угодья там, я слышал, хорошие. По их убеждению, на притоках Кульёгана иногда маячит.
— Что это значит? — поинтересовался я.
— Говорят, что людей иногда по ночам преследуют души потерявшихся, — засмеялся Кулешов.
— Что за потерявшиеся?
— Те, которые якобы заблудились. Это, конечно, трёп. Я здесь полжизни прожил и не помню, чтобы хант или местный кержак потерялись. У одного малоюганского шамана я как-то спросил про маячку. И знаешь, что он мне ответил? — серьёзно взглянул на меня Игорь Иванович. — Что маячка — не ушедшие в потусторонний мир души людей «аус-ях».
— Кого-кого? — переспросил я.
— «Аус-ях» — железных людей далёкого прошлого. Они, по хантейским преданиям, жили тогда, когда хантов здесь ещё не было.
Посмотрев на директора заповедника, я понял, что Игорь Иванович в то что ему рассказал хантейский шаман, искренне верит.
— Это интересно, Георгий Алесеевич, хорошо бы с ней, с маячкой встретиться и самому понять о каких «аус-ях» идёт речь, — продолжил Кулешов.
— Неужели такое можно организовать? — не скрывая своего интереса к странной легенде, спросил я его.
— Знаешь что, — поняв мои намерения, сказал директор. — Как только в Угуте появится Николай Кинямин из юрт Киняминых, что на Малом Югане, я тебя с ним познакомлю. Парень — молодец! После армии, без предрассудков. Вы друг другу понравитесь. В этом я уверен. Он тебе и про маячку расскажет и свозит туда, где она водится. Кстати, в заповедник должны на днях придти «Бураны» и «Казанки» с моторами. Так что ставь рядом со своим домом ещё и гараж, — закончил он разговор.
И действительно, через неделю катером из Сургута пришли в заповедник и снегоходы и мотолодки. Так я получил от своей администрации и «Буран», и с мотором «Вихрь-30» «Казанку 5-м». Теперь можно было и летом по воде, а зимой по снегу ехать куда угодно. Но из Угута я пока не торопился. По словам Кулешова, вот-вот в посёлке должны появиться Киняминские ханты. Те самые, охотничьи угодья которых доходят на востоке до Кульёгана.
И вот в середине июля вместе с директором заповедника ко мне на работу пришёл крепкий, красивый, молодой хант. Он был одет по-летнему во всё национальное: лёгкая суконная куртка, такие же штаны и на ногах, вместо традиционных сапог, кожаные лёгкие нырики.
— Знакомься! — представил гостя Игорь Иванович. — Это Николай Кинямин, один из лучших охотников нашего промхоза.
— Николай! — протянул мне свою руку молодой хант.
— Вы тут беседуйте, а я пошёл по делам, — раскланялся директор заповедника.
Я предложил Николаю сесть. По-быстрому вскипятил чай.
— Как будешь пить? — спросил я его. — По-купечески или как мы?
— По-купечески, — улыбнулся гость.
Я пододвинул ему заварку и спросил:
— До вас ещё экспедиция не добралась?
— Пока нет, но по плану через год-два собираются ставить буровую рядом с юртами, — вздохнул охотник. — Тогда нашим девкам — конец!
— Это почему? — поинтересовался я.
— Как почему? — удивился Николай. — Киняминские мужики все охотники, осенью пойдём на промысел. А буровики с водкой к дочерям и жёнам… Они так всегда делают. И на Торум-Ягуне, и на Агане.
— Тогда оставьте кого-нибудь для охраны юрт!
— Буровики с него и начнут спаивать посёлок, — засмеялся охотник. — Он их сам и приведёт в наши дома.
