лошадей с помощниками жокеев и конюхами бегали по мягкому песку или заходили в зеленую воду. Гарри свел Холли вниз, подвел к группе из четырех мужчин, присматривавших за тренировкой, и познакомил.
– Это мистер Миллер.
Тренер и его помощники одобрительно взглянули на Холли. Лоб у нее был перевязан розовым шарфом, но густые светлые волосы свободно падали на шею, а короткий бушлат подчеркивал длину и форму ее ног в небесно-голубых брюках и сапогах.
Тренер свистнул одному из помощников, и, только когда тот вывел жеребца из круга лошадей, Холли узнала его.
– Рапсодия! – воскликнула она.
– Поздравляю, миссис Кармайкл, – сказал тренер. – Мы все будем им гордиться.
– Не понимаю.
Она была в замешательстве.
– Ну, – объяснил Гарри, – вы сказали, что было бы забавно завести лошадь, а двенадцатого числа следующего месяца у вас день рождения. С днем рождения.
Холли смотрела на него в смятении, гадая, как он узнал дату и как сказать ему, что она не может принять такой экстравагантный подарок. Но Гарри был ужасно доволен, он хотел, чтобы его благодарили, чтобы ему аплодировали, и она подумала: «А почему бы и нет – только на этот раз! И к дьяволу последствия!»
Она снова поцеловала его, а остальные стояли вокруг и понимающе улыбались.
В «MG» на пути домой она сказала:
– Гарри, я не могу принять Рапсодию. Вы слишком щедры. – Его разочарование было очевидным и жалобным. – Но, – продолжала она, – я могу принять половину подарка. Вы оставите себе другую половину, и мы будем участвовать в бегах как партнеры. Даже сможем зарегистрировать свои цвета.
Ее поразила собственная изобретательность. Совместное владение живым существом укрепит их связь. «И пусть все Кортни кричат и неистовствуют. Он мой», – пообещала она себе.
Возле своего дома она сказала:
– Припаркуйтесь здесь, рядом с «мерседесом».
Взяла его за руку и повела к лифту.
Как и кабинет, квартира олицетворяла ее чувство прекрасного, ощущение формы и цвета. Балкон нависал высоко над скалами, внизу бился и отступал прибой, так что казалось, будто они стоят на носу океанского лайнера.
Холли принесла из кухни бутылку шампанского и два высоких, узких бокала.
– Откройте! – приказала она и подставила бокалы под шипящую струю.
– За Рапсодию! – произнесла она тост.
Она приготовила на завтрак большую миску салата, а заодно научила Гарри делать для этого салата заправку.
С салатом они допили шампанское и разлеглись на толстом ковре на полу в гостиной, окруженные альбомами с образцами шелка, обсуждая свои жокейские цвета, и наконец остановились на ярком цвете фуксии.
– Будет прекрасно смотреться на черной блестящей шкуре Рапсодии.
Холли посмотрела на Гарри. Он стоял возле нее на коленях, и чутье подсказало ей, что сейчас самый подходящий момент.
Она медленно перевернулась на спину и приглашающе закрыла разноцветные глаза, но он мешкал, и ей пришлось протянуть руку и привлечь к себе его голову, а затем его сила поразила ее.
Она чувствовала себя в его объятиях беспомощной, как младенец, но очень скоро убедилась, что он не причинит ей боли, начала наслаждаться ощущением физической беспомощности в буре его поцелуев и позволила ему ненадолго взять инициативу в свои руки, пока не поняла, что он снова нуждается в руководстве.
Холли укусила его в щеку и, когда Гарри выпустил ее и посмотрел удивленно и испуганно, вырвалась из его объятий и побежала к дверям спальни. Оглянувшись, она увидела, что он по-прежнему стоит на полу на коленях, смятенно глядя на нее, рассмеялась и оставила дверь открытой.
Он ворвался, как бык, раззадоренный красной тряпкой, но Холли остановила его поцелуем, прижимаясь ртом к его рту, расстегнула ему рубашку и сунула под нее руку. Она не ожидала обнаружить там густую темную поросль, покрывавшую всю его грудь, не ожидала и собственной реакции на это. У всех других ее мужчин грудь была гладкой и голой, и она считала, что это ей нравится, но сейчас она испытала мгновенное сексуальное возбуждение, и ее пах увлажнился.
Она губами и кончиками пальцев управляла им, не позволяя двигаться, пока сама его раздевала, а когда его одежда упала к ногам, воскликнула: «О милостивый Боже!» – и схватила Гарри за запястье, чтобы помешать прикрыться.
Ни у кого из ее мужчин такого не было, и на мгновение она засомневалась, справится ли. Но тут желание одолело все сомнения, и она повела его в постель. Заставила лечь, пока раздевалась перед ним, и всякий раз, как он пытался прикрыться, приказывала:
– Нет! Мне нравится на это смотреть.
Он был совсем другой, сплошь мышцы и волосы; на впалом животе рябили мышцы, как прибрежный песок под ветром. Мускулистые руки и ноги. Ей хотелось начать, но еще больше хотелось, чтобы он этого никогда не забыл, чтобы благодаря этому принадлежал ей всю жизнь.
– Не двигайся, – прошептала она и, нагая, склонилась над ним. Сосками задела волосы на его груди, кончиком языка коснулась углов его глаз и провела им до самого рта.
– Я никогда еще этого не делал, – хрипло прошептал он. – Я не знаю, как.
– Тише, дорогой, не разговаривай, – прошептала она ему в рот, но мысль о его девственности еще больше возбудила и обрадовала ее.
«Он мой, – торжествующе сказала она себе. – С этого дня он мой навсегда!»
И она провела языком по его подбородку, потом по горлу, почувствовала, как он твердеет, ударяя ее меж свисающих грудей, и тогда потянулась вниз и взяла его обеими руками.
В комнате было уже темно, когда они, обессиленные, разомкнули объятья. Снаружи солнце село в Атлантический океан и своим уходом разъярило вечернее небо. Гарри лежал щекой на груди Холли и, как младенец, не мог от нее оторваться. Холли гордилась своей грудью, и то, как она
