«В тексте («Сборника». – Е. Г.) говорится, что преподаватели в медресе старательно доказывают муллам, что на их священной обязанности лежит истребление неверных. Что преподавание в медресе Средней Азии не удовлетворяет самым элементарным требованиям, рутинно и погружено в схоластику, это, конечно, известно всякому. но утверждать, что в медресе внушается истребление неверных, не имеется никаких оснований.
Мусульмане Средней Азии, благодаря влиянию такого просветительного центра, как Бухара, являются, несомненно, весьма фанатичными, неприязненно относящимися не только к лицам исповедующим другие религии, но одинаково ко всем своим единоверцам, не придерживающимся строго рутинных обрядов, но при более внимательном рассмотрении нельзя не убедиться, что главной причиной тому являются не основные требования религии.
Коран, как известно, полон противоречий. В нем немало изречений полных угроз и воинственного пыла, но, с другой стороны, еще более мест, предписывающих милосердие и веротерпимость. Поэтому было бы ошибочно характеризовать учение ислама исключительно только по выдержкам того или иного характера без надлежащего сопоставления таких разноречивых требований и без справок по толкованиям.
Ознакомление. с мусульманством по таким материалам, какие собраны в настоящем «Сборнике», едва ли отвечает и целям правительства на окраинах; распространение через официальные издания таких крайних идей, что мусульмане самые непримиримые враги христианства и что ислам учит ненавидеть все прочие религии, предписывает истреблять христиан при всяком удобном случае, казалось бы, должно вызывать полное недоверие и вражду по отношению к туземцам Средней Азии и, казалось бы, подрывать в корне то чувство человеческого уважения со стороны правящего класса к аборигенам края, которое служит главной причиной столь громадного обаяния России на всем Востоке»[529].
Среди лиц, откликнувшихся на доклад незадачливого генерала Духовского (вернее, на проблему, поднятую в нем), были выдающиеся деятели России начала XX в., такие как С.Ю. Витте и П.А. Столыпин.
Уроженец Тифлиса, Витте провел на Кавказе молодые годы, общался с местными мусульманами, имел достаточно ясные представления о своеобразии мусульманского мира, но никогда специально не занимался его изучением. Представляется, что его «Записку по мусульманскому вопросу 1900 г.» готовили эксперты, получившие от Сергея Юльевича достаточно полное изложение его взглядов по тематике документа. Исполнители сумели достаточно точно передать суть тогдашних внутри-и внешнеполитических воззрений С.Ю. Витте, умело внесли в текст элементы свойственной Сергею Юльевичу политической риторики.
Вот как понял доклад Сергей Юльевич: «Основная руководящая мысль доклада состоит в том, что мусульманство является враждебною русской государственности политическою силою. Оно характеризуется как «исторически привившаяся к нашему государственному организму болезненная язва» (Всеподданнейший] док[лад]. С. 3). Такое значение оно приобрело главным образом под влиянием ошибок всей предшествующей нашей политики по отношению к покорявшимся нам мусульманам (с. 6 и 7). Эта политика отмечена «отсутствием общего государственного плана для нравственного слияния мусульман с коренным русским народом» и «колебаниями во взглядах и действиях правительства» (с. 3), которое не ограничилось тем, что в большинстве случаев совершенно игнорировало мусульманство, но иногда даже покровительствовало ему, например, искусственно насаждало ислам среди оренбургских киргиз»[530].
Это, на взгляд Витте, пересказ основной мысли антимусульманского манифеста Духовского. Далее следует ответ Сергея Юльевича по существу:
«…В действиях Правительств по временам, быть может, и замечалось некоторое отсутствие единства, некоторые колебания, впрочем, на протяжении столь долгого времени почти и неизбежные, тем не менее несомненно, что в отношении всех мероприятий Правительства всегда неизменно лежало одно начало – терпимость к мусульманской религии и доверие к благонадежности мусульман. Это начало вело к признанию за мусульманами полной равноправности с другими подданными Империи, обеспечивало им свободу в отправлении их духовных потребностей и невмешательство в их внутреннюю жизнь.
Оружием для великих мирных побед, грозным в боях военачальников служили именно терпимость, доверие и доброжелательное отношение к покоренным народам.
Носителями же исконных начал русской политики явились и первые генерал-губернаторы Туркестанского края – фон Кауфман и Черняев. «Приняв в основу своих взглядов и действий (пишет К.П. фон Кауфман в своем отчете о деятельности за 1867–1882 гг. – Е. Г.) идею веротерпимости, отличавшую издревле политику Русского государства, говорит он далее в своем докладе: «Я, не представляя туземному и татарскому духовенству никакой официальной иерархической роли при новом порядке управления, в то же время не позволил себе и ввести в необходимый надзор местной администрации над темной деятельностью этого вредного класса наших подданных ничего такого, что могло бы в народном сознании сочтено за гонение или угнетение нами господствующего в стране вероисповедания, – убежденный, что и гонение, как и покровительство духовной корпорации со стороны Русского правительства лишь послужили бы одинаковым образом к несогласному с интересами нашими возвышению действительного влияния и значения мусульманского духовенства».
Результаты же этой политики выражены им в следующих определенных словах того же ответа: «Грозное пугало всех русских мероприятий», «шариат» настолько утратил в настоящее время свое тормозящее значение, что я решаюсь доложить всеподданнейше Вашему Императорскому Величеству, что никаким правительственным мероприятиям в наших среднеазиатских владениях, если они сообразны с пользами экономического и гражданского устройства страны, в настоящее время уже не в состоянии противостоять серьезной преградой господствующая в крае религия. (Далее очень важный вывод. – Е. Г.) Если и могут быть указаны мелкие вспышки религиозного фанатизма, то эти вспышки едва ли правильно было бы принимать в смысле характеристики отношений всего мусульманства к русской власти: возмущения на почве невежества и заблуждений случались и среди коренного русского населения».
Именно при том, что в России заполыхала новая крестьянская революция, С.Ю. Витте говорит, что Андижанское восстание следует квалифицировать как «вспышку энтузиазма легковерной кучки мечтателей». (Так и было в сравнении с тем, что происходило в Центральной России. – Е. Г.) Далее Витте продолжает:
«В 1868 г. введение нового положения в крае не встретило нигде противодействия в населении, возбуждавшимся против него влиятельными туземцами, представителями прежней системы. Позднее, в 1872 году, шайка, разгромившая одну из станций в Кураминском уезде с расчетом, что к ней примкнут все недовольные русским управлением, в немало дней была переловлена самим населением.
В дополнение к этим отзывам бывшего Туркестанского генерал-губернатора можно отметить, что и при последних андижанских беспорядках их главари были схвачены также не без помощи самого туземного населения.
Все изложенное позволяет, казалось бы, взглянуть на андижанское восстание как на явление случайное, созревшее на почве невежества и суеверия. Нельзя поэтому обобщать подобные явления и делать из него мерку и прилагать ее ко всему населению Туркестана…»[531]
Вместе с тем С.Ю. Витте с одобрением отзывается о здравоохранительных мероприятиях российской администрации, в поддержке лиц из местных национальностей, которые стремятся воспринять русскую культуру, и других подобных мерах, но «успех будет зависеть от того такта тех способов и приемов, с которыми и при помощи которых эти меры будут осуществляться на практике, а последнее в значительной степени будет обусловлено, как замечено выше, общим направлением правительственной политики по отношению к мусульманскому вопросу»[532].
Далее Витте пишет о претензиях Турции на главенствующую роль в исламском мире и активном вмешательстве Германии в деле мусульманской общины: «Потому едва ли было бы осторожно именно теперь применять к русским подданным-мусульманам такие меры, которые могут дать повод в обвинении России в нетерпимости к исламу и породить к ней недоверие во всем исламском мире»[533].
В то время, когда Духовской и Витте писали свои доклады по мусульманскому вопросу, новой «страшилкой» мировой политики стал так называемый панисламизм, всячески культивируемый и раздуваемый, как тлеющий костер, Турцией. В России этот жупел воспринимали всерьез, о нем много писали и весьма опасались. В этом отношении представляет интерес мнение видного востоковеда В.В. Бартольда, охарактеризовавшего панисламизм как своего рода «утопию политического объединения всего мусульманского мира в виде одного государства или союза государств. в виде доктрины не столь религиозной, сколько политической, большей частью только как средство для достижения вполне определенных политических целей»[534].
