Мы побывали на грибных плантациях и продовольственных складах города, проверили десятки помещений, но казака нашего нигде не нашли. Почти потеряв надежду, уставшие до чертиков бродить в этих катакомбах, спускаемся в самые нижние уровни города и попадаем в пещеру, своды которой теряются где-то в вышине. Здесь змеится неширокое русло подземной реки. Я в шутку назвал ее Стиксом. Чтобы нас не тревожили, мы в самом узком месте перепрыгиваем на противоположный берег, устраиваем привал, пьем ледяную воду, отдыхаем.
- Ё-моё! - вскрикиваю я, посмотрев на часы. - Мы уже бродим четыре часа! А как же наш раненый?!
- Не волнуйтесь, он спит, - успокаивает меня Фокин. - Даже если кладбище вновь замуровали, что вряд ли, воздуха ему хватит еще надолго.
- Предлагаю продлить поиски еще на час, - говорю я, - потом вернемся и эвакуируем раненого. А завтра... потом посмотрим... Согласны?
Спутники мои устало кивают головами.
Мрачными тенями движемся мы в подземном царстве в направлении на северо-восток. Слева медленно текут черные воды Стикса. Мы выходим к очередному подземному залу, откуда доносится гул, как от работающего завода. Вход охраняют усиленный "наряд полиции" - шесть особей свирепого вида, всех входящих проверяют с особым тщанием. Чтобы не рисковать зря, мы сворачиваем в боковой коридор. Здесь никого нет. Гулко звучат наши шаги под низким сводом. Тоннель изгибается, и мы идем в прежнем, северо-восточном направлении. И внезапно попадаем в ту же самую пещеру, которую обошли давеча. Невольно вспоминаю свой завод, где через проходную ходила лишь половина работающих, другая половина, особенно опоздавшие в купе со злоумышленниками, предпочитала проникать на территорию через дыры в заборе.
Выходим на галерею, полукругом протянувшуюся в верхней части пещеры. Такого удобства как перила здесь не предусмотрено, поэтому соблюдаем величайшую осторожность, дабы не споткнуться и не полететь вниз, что вполне вероятно в условиях ограниченной видимости. Фокин, наш Вергилий, делает знак остановиться. Подойдя к самому краю, с любопытством и тайной надеждой смотрим вниз. Там, пятнадцатью метрами ниже, в огромном зале, залитом еще более ярким светом, суетятся жители города. И это бурление здесь гораздо интенсивнее, нежели на периферии. Чувствуется, что мы попали в центр, именно здесь средоточие деловой жизни города. Муравьишки снуют взад-вперед и каждый занят своим делом, которое в конечном итоге становится делом общим. Одни убирают мусор, другие несут белые кожаные продолговатые мешки. Только через минуту до меня доходит, что это муравьиные яйца. Ничего себе яички - почти со взрослого муравья.
В центре зала, в специальном углублении лежит громадная темная туша, величиной со слона или даже больше, в смысле длиннее. По безобразному телу гиганта ползают рабочие муравьи. Некоторые из них заняты весьма странным видом деятельности. Только присмотревшись внимательнее, я понял: они вылизывают громадное тело своей хозяйки и повелительницы. Очевидно, так происходит обмен информации - от них к ней, от нее к ним. Химический язык.
- Самка. Царица, - слышится голос Фокина сквозь противогазную резину. - Мать-основательница, машина по воспроизводству народонаселения. Исправно несет яйца, иногда до семи миллионов штук за цикл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Ни хрена себе, - говорит Хамзин и начинает суетиться. - Плодовитая, стерва... Разрешите, я в нее из подствольного гранатомета жахну...
Фокин смотрит на меня, ждет, пока я приму решение. Я молча показываю Хамзину кулак. Хамзин пожимает плечами, мол, как знаете, и прячет снаряд в подсумок.
Временно забыв все заботы, мы с интересом наблюдаем за личной жизнью Ее Величества. Вокруг королевы-матери хлопочут помощники: одни ее кормят, другие чистят, третьи заняты уходом за яйцами, четвертые перетаскивают окуклившихся личинок в камеру, расположенную этажом выше, где за ними будут ухаживать пятые... и так далее, до последнего часового, бдительно несущего вахту где-нибудь в верхних горизонтах - все и вся работает на поддержание жизни муравейника, жизни, в которой нет на первый взгляд никакого смысла.
И тут к нашему ужасу мы обнаруживаем, что окружены с трех сторон отрядами солдат. Путь к отступлению отрезан, и нас легко могут сбросить вниз на каменный пол пещеры. По галерее бегут новые отряды воинов. Откуда они появляются, определить совершенно невозможно. Я четко вижу скальный монолит без единого даже мало-мальски крохотного отверстия. Не из стены же они, в самом деле, вылезают! Но получается, что из стены.
Воины из первых рядов почему-то не атакуют, словно ждут команды. Ясно от кого она должна поступить. Командует здесь Мать-царица. Мы, обливаясь холодным потом, осторожно берем оружие наизготовку, хотя понимаем, что к выходу с галереи не прорваться, разве что чудо поможет нам. Вот тебе и "дыра в заборе". Все, оказывается, у них под контролем. Явившись незваными в святая святых муравьиного города, мы попались в ловушку. Но как им объяснить наши миролюбивые помыслы? Языка жестов мы не знаем, химическим языком по понятным причинам тоже не владеем. Как же объясняться? Господи, если человек с человеком договориться не может, где уж нам понять негуманоидную расу.
Первый ряд солдат, упершись лапами в землю, с трудом сдерживают натиск растущую численность задних рядов. Волей-неволей смертельный полукруг сжимается, тесня нас к краю пропасти. Влажной спиной я уже чувствую восходящие потоки воздуха со дна пещеры. Под ногами хрустят камешки, и я молю Создателя, чтобы под каблук не попался достаточно крупный, от которого может подвернуться нога. И даже если я не свалюсь в пропасть, а просто упаду, будет нарушено хрупкое равновесие, и противник ринется в атаку.
Я слышу, как Хамзин нервно дергает затвор, забыв, что патрон уже дослан. Краем глаза вижу, как ходит из стороны в сторону ствол его автомата. Парень на грани нервного срыва. Еще немного, и он без команды откроет огонь веером. Лучше держится Фокин. Он даже не поднял оружия. Следуя его примеру, я тоже опускаю ствол к земле. И снимаю противогаз. Смотрите, не такие уж мы страшные. Мне вдруг делается дурно. Волна едкого запаха, исходящая от тел готовых к атаке муравьиных солдат, как-то особенно остро шибает в нос. Может быть, это запах агрессии. Так они предупреждают врага о своем скором нападении, если они вообще склонны предупреждать кого-либо. Так же внезапно неприятный запах исчезает из моих ноздрей, и вместо него я ощущаю легкий пряный аромат одеколона "Подарочный", который мне нравился и которым я пользовался давным-давно, лет 30 назад.
Одновременно с запахами у меня началось усиленное слюноотделение вкупе со вкусовыми ощущениями. То жуткую горечь чувствовал я, по сравнению с которой горчица покажется сладким кремом; то кислота десятков выжатых лимонов обжигала мне глотку так, что лицо мое перекашивалось от судороги и левый глаз слезился и непроизвольно закрывался. Затем без промежутка некий экспериментатор дает мне попробовать самую соленую соль в мире. Лишь после этих садистских испытаний мне выдают десерт. Воздушная сладость заполняет мой рот.
