— Саркси-Шун приходил, оставил след!
И повалил народ к их дому смотреть след. От калитки до приступки, где стоял горшок с кашей, и вправду виден был след.
Все смотрели, верили, и видели:
— Его след!
И была большая радость.
Помнил, значит, Саркси-Шун, не забывал их.
А парень — весельчак, еще пуще смешил и смеялся.
И еще веселее было от его смеха.
Царь Нарбек*
Армянская
Жил-был молодец, охотник, стрелок первый — Тархан.
Задумал Тархан жениться, да нет ему жены по сердцу: какую ни встретит, все не его, все не такая — и мила, да не чиста, и чиста, да не люба.
А был у Тархана волшебный конь — Раши. Оседлал он коня и поехал из города прочь.
— Живите, мне у вас не житье!
И — как поехал!
На безлюдье в лесу у старой часовни построил себе дом Тархан и стал себе жить-поживать один в лесу.
Утром с солнцем встает, умывается из лесного ручья, постоит в часовне, помолится, а потом на охоту. И весь день на охоте. Оленя ль убьет или лань, очистит — шкуру выбросит, вырежет хороший кусок и домой. А дома его никто не ждет. Даже собаки не было.
Один, да с ним конь.
И наскучила Тархану одинокая лесная жизнь.
Там, в городе, от людей никуда не денешься, а тут, в лесу, от себя не уйдешь.
Заскучал Тархан, — и не мил ему лесной ручей, старая часовня не молитвенна, и охота не в охоту, и сам суровый неизменный лес постыл.
И покинул Тархан свой лесной дом, повернул коня с родной земли на чужую сторону.
Вот заехал Тархан далеко в дальнюю деревню. У околицы стоит девица: проводила ли кого, дожидает ли?
Соскочил Тархан с коня, поздоровался.
— Что, красавица, принимаешь гостя?
Обернулась, посмотрела на него.
— У меня, — говорит, — шесть братьев и все шестеро, как ты, такие. Отведи коня в сарай, вином тебя угощу. Только не могу я быть с тобой, пока братья не вернутся.
Вечером вернулись братья и всяк с своей добычей: кто с медведем, кто с оленем, кто с лосью, кто с волком.
Увидали братья Тархана — сидит Тархан за столом, вино распивает — и прямо с расспросом: кто такой, зачем и откуда?
— Как величать тебя, брат наш седьмой?
— Я вам не брат, я с чужой стороны, Тархан.
— Кем же ты желаешь быть нам? — спросил старшой.
— А хочу я взять замуж вашу сестру.
И не думали братья, не сговаривались, ударили по рукам и в ту же ночь свадьбу сыграли.
Простилась сестра с братьями. Посадил ее Тархан к себе на коня, да только и видели.
И! как мчал их конь с чужой стороны через горы, через реки, в родную землю, где у лесной часовни тихий ручей течет и ни души кругом, один неизменный лес
* * *
Хорошо было житье в лесу на безлюдье у лесного ручья.
С солнцем вставал Тархан, шел в часовню, постоит на молитве, а потом на охоту. И весь день на охоте и только к вечеру с добычей домой. Дома встречает жена. И пока он готовит ужин, жена час-другой водит коня и, поводив, уберет и накормит. Тут и стол готов. Поджидает жену Тархан. И входит она, целует его, молятся вместе и ужинать.
Хорошо было житье в лесу у лесного ручья.
А проходил по тем местам непроходным чужой молодец, тоже охотник, так, не чета Тархану, млявый. И видит, сидит на крылечке жена Тархана. Долго стоял молодец, все глядел на жену Тархана и ушел, прошел лес, вышел к городу, в город шел, а в глазах неизменно: на крылечке жена Тархана.
Что ему делать? Отыскал он в городе старуху-ворожбуху. И рассказал старухе, как встретил и не может забыть, а кто она, чья, не может сказать.
— Как бы так, бабушка, сделать, познакомиться с ней?
— Можно, — сказала старуха, — это жена Тархана, живут на безлюдье. Это можно.
И обещала старуха: она купит товару, с коробом пойдет к тем местам непроходным, зайдет у ручья в часовню, станет молиться, ее окликнет жена Тархана, ну, и все тогда будет.
— Будьте покойны!
Дал молодец старухе на товар денег, простился и стал себе ждать-поджидать добрых вестей.
Как сказала старуха, так все и сделала. С коробом пробралась она до лесного ручья, зашла в часовню, стала молиться. Окликнула ее с крылечка жена Тархана. Вышла старуха из часовни, сбросила с плеч короб, раскрыла его, развернула товары.
— Не купите ли? — а сама так и смотрит.
Стала жена Тархана рассматривать товары.
Стала ей старуха свое выговаривать.
— Ой, какая, — говорила старуха, — день-то деньской все одна! Какая красивая, а живешь, ровно зверь, одна в лесу. Ты слыхала ли про царя Нарбека? — царь такой самый первый! Вот пойдешь за него замуж, вот тебе будет жизнь. Будешь царицей, — жена царя Нарбека! Да разве можно такой в лесу жить, и все одна. И кто твой муж? Да царь Нарбск твоего мужа схватит и, как яблоко, сдавит, только сок потечет. Вот он какой, царь Нарбек!
Молча слушала старуху жена Тархана, перебирала товары, а уж глаза где-то далеко бродили.
— А как, бабушка, устроить это дело, я хочу к царю Нарбеку!
А старухе этого-то только и надо, и рассказала старуха жене Тархана, что ей перво-наперво делать, чтобы попасть к царю Нарбеку.
— Вернется муж, — учила старуха, — а ты не выходи, ты не встречай и коня его не бери водить, а спросит, все и скажи: что, мол, ты за человек такой? и где мы живем? и разве мне такое надо?
— И я попаду к Нарбеку?
— Попадешь обязательно. Сам придет.
Взвалила старуха к себе на плечи короб и пошла, понесла от крылечка добрые вести.
Осталась одна жена Тархана и с ней дума одна: дума о царе Нарбеке.
Уж едва дождалась она вечера. Места себе не находит. Все ей постыло: и дом, и текучий лесной ручей, и часовня, и лес. Так бы с землей и сравняла. Нет, и по шейку поставь ее в золото, ни за что не останется. Едва дождалась она мужа: и увидела, а не вышла, увидела — не встретила и коня не взяла.
— Что такое? что случилось? — ничего Тархан понять не может.
С сердцем крикнула мужу:
— Обманщик! Обманул ты меня! Думала я, нет никого на белом свете сильнее и нет больше такого, как ты, и что же? Царь Нарбек лучше тебя!
— Ладно, — сказал Тархан, — я вот поеду сейчас и увидим! Будет тебе голова Нарбека.
Да как свистнет, да таким свистом, и на посвист стал его Раши, конь волшебный, — как и дня не бывало.
Вскочил Тархан на коня, крепко плетью ударил.
— Завтра же к утру в царство царя Нарбека!
Конь рванулся, только ветер свистит —
* * *
Только ветер свистит —
Только ветер —
Конь, как ветер —
И что в сутки, то в час. Ночь пролетела. Уж заря занимается.
Верный, к утру конь домчал Тархана и у дворцовых ворот Нарбека стал.
Спрыгнул с коня Тархан у дворцовых ворот, поводил коня — пар так и валит! Сам коня водит, сам кричит во весь голос, зовет Нарбека.
— Выходи, выходи, царь Нарбек, хочу с тобой драться!
А стоял у крыльца стражник, слышит, кто-то недобро кличет, заглянул, — человек какой-то чужой, — да скорее к царю.
— Какой-то человек у ворот коня водит, сам царя лает: «Хочу, говорит, драться с царем!»
— А поди и скажи ему, — сказал Нарбек, — пускай идет во дворец, выпьем вина, а потом уж, коли такая охота, будем драться. Мне все равно.
Пошел стражник к воротам, отворил ворота и передал Тархану царское слово.
— Да что ж это, — сказал Тархан, — это я-то пойду вино пить, я хочу драться! Еще пойдешь, свяжете, обманете, я живьем не дамся!
Три раза посылал Нарбек, три раза ходил от царя к Тархану стражник и всякий раз одно и то ж.
И надоело Тархану с этим вином — «иди вино пить, а потом драться!» Привязал он коня у ворот и пошел во дворец, — будь, что будет!
На крыльце встретил Тархана сам царь, поздоровался и, как гостя, ввел в свою царскую горницу.
— Что, по какому делу пожаловал? — и просит к столу.
А на столе кувшин, так и манит —
Присел Тархан к столу — ничего не поделаешь! — и рассказал все по правде, как они жили с женой в лесу на безлюдье и как хорошо они жили, и потом как жена его встретила, и как ему горько от ее неправых упреков.
Засмеялся Нарбек.
— Ну, и молод же ты, Тархан, ничего еще не понимаешь! — налил гостю вина и себе взял чарку.
Сидел Тархан за столом, пил вино, а и вправду, ничего-то не мог понять.
— Знаешь, — сказал Нарбек, — первая жена моя померла, и я женился на другой. Был я очень богат, а когда женился, стал беднеть. Много было у меня лошадей, много табунов. И кормил я лошадей кишмишом, — хорошие были кони! И вот стал я замечать, стали мои кони худеть. Позвал я конюха.
«Что, — говорю, — за причина с конями? Коли кишмиша не хватает, можно еще добавить!»
Конюх мне в ноги.
«Не вели, — говорит, — казнить, вели слово молвить!» — ну, и порассказал.