комнаты.
Как только дверь закрылась за ним, Делли опустилась на колени. Она подняла свою голову к потолку, но снова опустила её, как будто под деспотически внушенным страхом, и склонилась так низко, что всё её дрожащее тело съёжилось на полу.
«Бог, который создал меня, и не причинил мне тяжких страданий которых грешная Делли заслужила, – Бог, который создал меня, я молюсь тебе! Отведи это от меня, если оно придёт ко мне. Не будь глух ко мне; эти каменные стены – ты можешь слышать через них. Горе! горе! – помилуй, мой Бог! – Если они не женаты, если я теперь в стремлении исправиться и быть чистой служу греху большему, чем совершён мною: тогда, помилуй! помилуй! помилуй! помилуй! помилуй! О, Бог, который создал меня, – ты видишь меня, видишь меня здесь – что может сделать Делли? Если я этому последую, то никто не примет меня, кроме злодеев. Если я останусь, – то настаивая на том, что я должна делать, – и они не поженятся, – тогда помилуй! помилуй! помилуй! помилуй! помилуй!»
Книга XXIV
Люси в Апостолах
I
Следующим утром недавно подготовленная комната, примыкающая к столовой с другой стороны, имела другой вид, нежели тот, что встретили глаза Делли при первом открытии помещения предыдущим вечером. Два разных прямоугольных вылинявших коврика покрывали середину пола, оставляя вокруг себя по направлению к карнизу широкий, чистый край. Маленькое зеркало висело в простенке; под ним – маленький столик, и коврик в фут или в два перед ним. В одном углу стояла раскладная кровать с аккуратно уложенными постельными принадлежностями. С внешней стороны кровати была разложена другая ковёрная полоса. Нежные ноги Люси не должны были дрожать на голом полу.
Пьер, Изабель и Делли стояли в комнате; взгляд Изабель сосредоточился на раскладной кровати.
«Я думаю, что она теперь будет вполне удобной», – сказала Делли, бледным взглядом окидывая всё вокруг, а затем снова поправляя подушку.
«Тем не менее, совсем нет тепла», – сказала Изабель. – «Пьер, в комнате нет печки. Ей будет очень холодно. Труба – разве мы не можем проложить её по этому пути?» И она очень внимательно посмотрела на него, тем самым подтверждая вопрос.
«Позволь трубе остаться там, где она есть, Изабель», – сказал Пьер, ответив ей собственным резким пристальным взглядом. – «Дверь столовой можно оставить открытой. Ей никогда не нравился сон в отапливаемой комнате. Пусть всё остаётся, это хорошо. Эх! но здесь есть камин, как я вижу. Я куплю уголь. Да, да – это можно легко сделать; немного огня по утрам – расход будет невелик. Постойте, у нас здесь и сейчас будет немного огня для приветствия. У неё всегда должен быть огонь»
«Лучше поменяй трубу, Пьер», – сказала Изабель, – «так будет постоянно, и уголь сбережём»
«Этого не стоит делать, Изабель. Разве не эта труба, и не это тепло идут в твою комнату? Разве я ограблю свою жену и добрую Делли, пусть даже ради того, чтобы сделать благодеяние моей весьма преданной и искренней кузине?»
«О! Я должна сказать нет, сэр; нисколько», – нервно сказала Делли.
Триумфальный огонь вспыхнул в глазах Изабель; её полная грудь выгнулась, но она промолчала.
«Теперь она может прибыть сюда в любой момент, Изабель», – сказал Пьер, – «идёмте, мы встретим её в столовой; это – наша приёмная, как известно»
И так все трое вошли в столовую.
II
Они пробыли там недолго, когда Пьер было поднялся, но опустился, внезапно остановившись, как будто поражённый некой неповоротливой мыслью, которая просто пришла ему в голову в одиннадцатом часу. Сначала он посмотрел на Делли, как будто собираясь предложить ей оставить комнату, пока он будет говорить Изабель что-то личное; но, как будто, после долгого размышления, приняв противоположное решение о желательности этой процедуры, он, без предисловия, сразу обратился к Изабель в своём обычном разговорном тоне, и так, чтобы Делли не могла не слышать его достаточно чётко, присутствовала ли она тут или нет.
«Моя дорогая Изабель, хотя, как я сказал тебе прежде, моя кузина мисс Тартэн настолько странная и упрямая, с монашеским характером девушка, что при всех опасностях мистическим образом решила прибыть и жить с нами, всё же, вполне возможно, что её друзья не смогут одобрить такой вызывающий шаг, шаг даже более вызывающий, Изабель, чем ты, при своём простодушии, можешь вообще вообразить. Я буду очень обманут, если они не дойдут до крайности в своём противостоянии этому. Теперь то, что я собираюсь добавить, может оказаться просто не нужным, но я не могу не стараться высказать это ради всех»
Изабель с пустыми руками сидела тихо, но внимательно и с надеждой следя за ним, в то время как позади её стула Делли низко склонилась над вязанием – которое она схватила, как только Пьер начал говорить – и дрожащими пальцами нервно дёргала за концы свои длинные спицы. Было ясно, что она ждала слов Пьера едва ли не с большим рвением, чем Изабель. Хорошо видя это напряжение в Делли и, по-видимому, не опечалившись этим, Пьер продолжал, но, без малейшего сомнения, внешний тон его замечаний и взгляд, казалось, были обращены только к Изабель и ни к кому более.
«Теперь о том, что я имею в виду, дорогая Изабель: если эта весьма вероятная враждебность со стороны друзей мисс Тартэн из-за исполнения её странного решения, – если какая-либо враждебность предстанет перед твоими глазами, то тогда ты, непременно, падёшь духом в попытке узнать, как объяснить её; как, непременно, падёшь духом, не сделав из неё мельчайшего разумного вывода, и будешь озадачена чем-то скверным во мне. Нет, я уверен, что ты не падёшь духом, моя драгоценная Изабель. Пойми, что моё отношение к этому необычному настрою в моей кузине полностью выше моего понимания, и, воистину, относясь к моей бедной родственнице как к увлечённой стороннице некой дикой тайны, совершенно неизвестной мне, и не желая по неосведомленности вмешиваться в то, что кажется почти сверхъестественным, я не откажу ей в приезде, хотя её друзья будут стремиться силой остановить её. Я не буду отказывать ей точно так же, как и не буду приглашать. Но нейтральное отношение иногда кажется подозрительным. Теперь о том, что я имею в виду: пусть все эти неопределённые подозрения в мой адрес, если таковые имеются, остаются лишь у друзей Люси; не позволяйте этим абсурдным дурным предчувствиям приближаться к моей драгоценной Изабель, принося ей даже минимум беспокойства. Изабель! скажи мне, достаточно ли хорошо теперь мною сказанное разъясняет то, что я имею в виду? Или, действительно, всё, что я сказал, абсолютно бесполезно; и тогда мы видим, что когда каждый чувствует себя весьма порядочным, то это часто кажется чрезмерным, воистину неприятным и не похожим на честность? Говори, моя Изабель», – и он придвинулся поближе к ней, простирая дальше свою руку.
«Твоя рука – ковш литейщика, Пьер, который считает меня совершенной жидкостью. Ты отлил меня в своей форме согласно тонко продуманной тональности; и я приобрела эту форму, и она стала моей, и я буду носить её, пока ты её не обновишь. Если ты высказал мне то, что ты думаешь, то как тогда я могу помочь тому, кто вылепил меня, мой Пьер?»
«Боги создали тебя из праздника, когда весь обычный мир уже был создан, и без спешки в тщательно подобранные часы придали тебе совершенно образцовую форму!»
Сказав это, во взрыве восхищения любовью и восхищением, Пьер прошёлся по комнате, в то время как Изабель сидела молча, облокотившись на свою руку и наполовину свесив волосы. Нервные стежки Делли
