— Ступай теперь, старина, домой, а девчонку оставь тут, ведь все равно толкнешь ее лахтарям, — сказал один из сидевших на лавке, незнакомый и с виду горожанин.
Киерикка и ушел — что поделаешь.
Силья осталась сидеть на лавке, но внимания на нее больше особо не обращали. Ринне и другие штабные перешли из людской с горницу. В людской остался сидеть за столом человек, выдававший пропуска, а еще там были два мужика, затребованных из деревни в качестве возчиков, и какие-то незнакомые красногвардейцы. Они время от времени отпускали в адрес Сильи непристойные замечания, но Силья совсем никак не реагировала на них. Когда же их усилия более крепкими выражениями вызвать хотя бы тень недовольства на лице девушки оказались напрасными, они прекратили попытки.
Жена Ринне, женщина дружелюбная и с ровным характером, которую часто приглашали поварихой, позвала Силью в кухню выпить кофе.
— Она арестованная и никуда не пойдет, — сказал один из только что сквернословивших.
— Уж я-то эту арестованную знаю и сторожить умею, — ответила жена Ринне, — Силья пойдет только сюда.
Затем послышалось позвякивание телефона в горнице и голос Ринне: «Это штаб Вуониеми? Тут Ринне из штаба Маханалы — Маханалы, да, уж будьте уверены. Докладываем, что отсюда два лахтари пытаются, очевидно, пройти там в сторону Куускоски — их видели тут, в Киерикке, вечером, в сумерках. Дело давнее? Уже прошли? Разве ж там часовых нет, ну и сони… Застрелили? Что за чертовщина! Часового застрелили, а в казарме ничего не знают. Черт-те что!»
Разговор прекратился. Силья слыхала и поняла все. Слышно было, как Ринне вышел в людскую и спросил, куда девалась эта девчонка. «Там, кофейничает с твоей бабой», — ответил безразличный чужой голос. Дверь открылась. «Силью Салмелус сюда!» — раздался резкий приказ Ринне, в голосе его не осталось и следа давешней шутливости. Сердце у девушки ушло в пятки, она побледнела и вздрогнула, в памяти возник Армас, его имя и еще другой, чья тень только что скользила по ней. И словно найдя в своей душе какую-то точку опоры, она встала и пошла следом за Ринне. На сей раз не остановились в людской, а прошли дальше, прямо в горницу, где и заседал собственно штаб.
Мужчины тут теперь выглядели сурово, но на лицах их особой решимости не было, кроме как у Ринне. Обычно он, разговаривая, поглаживал и закручивал вверх свои усы — и при этом произносил каждое слово отчетливо, словно книгу читал, но на сей раз он оставил усы в покое. Он сказал непривычным, похоже нарочито сдержанным голосом, обращаясь отчасти к товарищам своим, отчасти к Силье:
— Эта Силья Салмелус помогла перейти фронт двум опасным врагам, которые по пути застрелили нашего часового. Признаешь ли ты, Силья, что сделала это?
— Я признаю то, что уже сказала, что к нам пришли двое мужчин, которым хозяйка велела идти в штаб, раз уж они хотят на фронт, и я пошла показать им дорогу, и они тогда сказали, что охотнее пойдут лесной дорогой, и спросили, где ближе всех живет кто-нибудь из штаба, и я указала им дорогу к Кивиляхти.
— Какое у них было оружие?
— Никакого у них оружия не было.
— Откуда ты знаешь, может, в карманах было?
— Знаю наверняка, я бы это почувствовала.
Легкая улыбка возникла на лицах остальных мужчин. Силья поняла, что сказала весьма много в пользу тех незнакомцев — какой-то инстинкт самозащиты заставил ее губы произнести такой, невозможный в обычное время намек.
— Да они эту девчонку просто так использовали, по разуму она им в помощницы не годится, — сказал один из мужиков.
Выражение лица Сильи теперь также не изменилось, как незадолго до того в людской, она казалась отсутствующей, погруженной в какие-то сладкие мечтания. И она не всегда сразу пробуждалась от них, когда к ней обращались. Ринне сказал:
— Так, стало быть, самым лучшим наказанием, пожалуй, было бы, чтобы девчонка осталась тут и наши ребята тоже смогли бы немножко попользоваться, но истинному красному воину не годятся лахтарские объедки.
В это время из людской послышался какой-то шум, и допрос Сильи прервался. В людскую вошла группа чужих красногвардейцев, и Ринне пошел выяснить, что у них за дело. Они просили, чтобы кто-нибудь отвез их в Куркелу — Силья расслышала вопрос ясно. Куркела как раз и был тем хутором неподалеку от Киерикки, хозяин которого записался в белую гвардию. Ринне спросил еще что-то шепотом, мужчины показали ему какие-то бумаги. Им трудно было приглушать голос, они хрипели, как на морозе. «Да, сегодня ночью, обязательно, так возчик найдется?» — «Возьмите ту девчонку там, в горнице», — пошутил один из местных. «Она как раз задержана за помощь лахтарям», — деловито заметил другой. «Как же так?.. Отведем за гору…» «Нет, ее допрос еще не завершен», — произнес Ринне на своем лучшем книжном языке, а с лавки добавили несколько голосов, что со своими девками тут разберутся сами. Слышно было, как Ринне, перекрывая общий гул, спросил: «Где Телиниеми?» — «Здесь, господин капитан», — ответил спрашиваемый привычным образом. «Возьми одну из дежурных лошадей, отвези этих людей и делай, что они велят». — «Будет исполнено», — прозвучало в ответ.
Затем Телиниеми с теми мужчинами уехал, и Ринне вернулся в горницу. Лицо его еще странно поблескивало от напряжения, и он опять покручивал свои усы. Кто-то спросил, что за люди то были, и услыхал ответ на самом лучшем языке Ринне: «Тут и в своих-то делах полной ясности нет, но, как полагаю, то были контролеры, проверяющие движение гвардии лахтарей».
— Ах, вот в чем дело, но здесь эта девчонка, которая так обнимает лахтарей, что знает, есть у них в кармане оружие или нет. Что же нам с нею делать? Она ведь тоже трудящийся, хотя явно из самых темных.
— Так и есть, ни в каких она заговорах не участвовала, я уверен, отпустим ее домой, когда немного рассветет.
— Ладно, но пусть вступит в организацию, чтобы просветиться немного. Где эти членские билеты? Есть у тебя деньги с собой на вступительный взнос? — теперь говорили весьма добродушно. Было очевидно, что появление тех чужих красногвардейцев и их мрачный отъезд отвлекли внимание всего штаба от Сильи. В округе ночью происходили более важные события. Можно будет узнать, когда Телиниеми вернется. Был еще начальный период войны, и редко кому пока приходилось впрямую иметь дело с кровопролитием. Интерес к служанке из захиревшего хозяйства пропал, когда поехали за владельцем крупного хозяйства, чтобы… Эти добродушные в основе своей пожилые торпари не додумывали дело до конца, но тем больше они, однако же, чувствовали, что эту беднягу девчонку необходимо защитить. У Ринне в глазах и в душе горела сдерживаемая ярость, он-то додумывал вещи до конца, те, что касались сегодняшней ночной акции против толстопузого Куркелы, но Силья и его, похоже, больше не интересовала. Хозяйка Ринне вышла в горницу из кухни. «Хватит вам, Силья — бедная служанка, и к таким делам вовсе не причастна. Силья, пойдем-ка в кухню, я тебя устрою прилечь, сможешь вздремнуть, пока не начнет светать, и тогда побежишь доить, чтобы и для этих было молоко, — и не провожай больше таких парней, не ходи с ними, как бы ни заманивали».
Риннечиха была добрым, сердечным человеком, и даже многие богатые хозяева в округе жалели ее и были расстроены тем, что «белые», заняв волость, сразу, в первый же день ее убили. Хотя Риннечиха, стоя на коленях и напоминая о милосердии божьем, умоляла о пощаде.
Силья прилегла там, где указала ей хозяйка Ринне, но не заснула. Из людской временами доносился гул разговора, щелканье ружейных затворов и постукивание об пол прикладов, но часов этак с трех ничего больше слышно не стало. Штаб спал в горнице. Один раз зазвонил телефон. Ринне ответил немного сонным голосом, выглянул в людскую и затем снова улегся спать. Минуту спустя со двора пришел часовой и стал будить сменщика, но тот лишь бурчал, сопротивляясь, и отправить караулу смену долго не удавалось. Потом проснулась Риннечиха и сварила кофе для Сильи, невзирая на ее отказы. «Так, и еще вечером забыли выправить тебе пропуск, придется будить кого-нибудь из них, чтобы выписали, как положено».
Проснулся не только писарь. Проснулись и двое из сидевших вчера вечером на лавке и скабрезничавших, они просто так остались в штабе. «Ну, ты, Милиция, чай, пойдешь провожать, вчера весь вечер слюнки пускал». — «Да, черт возьми, пойду», — ответил другой и встал. «Как же без оружия?» — заметил кто-то вполне резонно. «Уж как-нибудь, оружие, что на сей раз понадобится, всегда при мне», — сказал парень и схватил Силью за руку, но все же вернулся и сунул в карман пистолет.
Силья не знала имени провожатого, хотя и помнила, что видела его где-то на танцах. Он был крупным и светловолосым и при ходьбе сгибал ноги и покачивался всем телом.
— Ну, где ж бы нам тут малость понежничать? — На это Силья ничего не ответила, и он достал мундштук, попытался выдуть из него оставшийся там окурок, но это не удалось, тогда он зажал мундштук в левой ладони, а правой хлопнул по ней, и окурок вылетел в сугроб. Затем он еще продул уже пустой мундштук и держал его в губах, пока доставал из коробки папиросу, сунул коробку обратно в карман и только затем предпринял следующие действия: вставил папиросу в мундштук, прикрывая огонь ладонями, закурил и выбросил обгорелую спичку. Все это он совершал, словно наслаждаясь и важничая тем, что умеет так же ловко и красиво делать это, как самый что ни на есть ухажер, будь он хоть из Кивеннапы[17].
