Казалось странным и жутковатым, что задавший вопрос человек с ружьем, пришедший сюда за сотни километров, придает такое значение какому-то жалкому торпарю, о котором он никогда раньше и понятия не имел.
— Я про других не знаю, но он небось убежал вместе со всеми ними, — ответил хозяин.
День занялся солнечный, красивый и теплый. Снег таял буквально на глазах, и чем ближе подъезжали к центру волости, тем хуже становился санный путь. На площади у церкви были видны уже и телеги. По дороге сюда то и дело проезжали мимо часовых и патрулей, к которым Сантала из задних саней громким голосом обращался с разными вопросами и замечаниями: «А красных не видно? У нас тут, на передних санях какие-то, не поймешь какого цвета». Затем они проехали дом, в котором держали арестованных красных. За домом был лесок, и там производили казни днем и ночью.
Впереди мужик правил лошадью, запряженной в телегу, которая издали казалась груженной еловым лапником. Лошадь шла шагом, и поскольку дорога была уже сплошной слякотью, ехавшие из Киерикки вскоре нагнали эту телегу.
Оказалось, что нагружена она вовсе не лапником, а он лишь прикрывает груз. Задок телеги был забрызган кровью. Взгляд Сильи уперся в это, и постепенно до нее дошло, что было там, на телеге. Незаметно для себя она уже издалека следила за движением этой телеги, едва та только показалась из лесочка за домом, служившим тюрьмой. Но то, что глаза ее различили под ветками, сознание ее отказывалось воспринимать. Там виднелась юбка, которую Силья вроде бы видывала раньше. Правил телегой Тааветти Каннусмяки, кроткий бобыль, женатый на бездетной бабе, усердный и бережливый, которого хозяева очень привечали за то, что он не вмешивался ни в какие «идеи». Теперь ему поручили такое особое задание.
Силье не долго пришлось строить страшные догадки. Сантала вскоре громко объяснил все, а Тааветти Каннусмяки вежливо и тихим голосом помогал ему. Сантала вылез из своих саней и подбежал к телеге.
— Иди, Сильи, сюда, посмотри-ка: тут твоя подруга из штаба — Риннечиха, уже на нуги в идеальное государство. А кто это там еще? — спросил он тут же у Каннусмяки.
— Это Кивиляхти, — ответил Тааветти серьезно.
— Ага, в конце концов и эта лиса в капкан попала — больше ко мне не явится быка отбирать.
Хозяин Киерикка испытывал сильное отвращение, но он все же не сказал ни слова, лишь громко прокашлялся. Похоже было, что и сопровождавшим их солдатам это надоело, они принялись понукать лошадей.
В комендатуре была толкотня, разные люди желали попасть в заднюю комнату и стояли в очереди. Лица у всех были какие-то напряженные, каждый считал свое дело особо важным и срочным, и все эти дела были весьма необычными. Иной хозяин спешил высказаться в защиту своего красного торпаря, одна баба желала выяснить, не осталась ли там-то и там-то после бегства красных такая-то штука ткани, и если осталась, то это ее. В передней у двери сидел молодой человек с винтовкой, а на поясе у него висела «лимонка». Он был хозяйским сыном, которому удалось перейти через фронт к белым и, участвуя в боях, вернуться с ними. Его расспрашивали теперь несколько знакомых, на лицах которых было почтительное и почти умильное выражение.
И вот теперь тут оказался и хозяин Киерикка со своей служанкой и все время моргающий Сантала с белой повязкой на рукаве. Киерикка считал ситуацию для себя достаточно щекотливой и охотно воспользовался вопросом ждавшего в очереди знакомого, по какому делу он тут, чтобы громко ответить: «Да я и сам не знаю — все из-за этого чокнутого Санталы».
У Сильи на скулах от волнения горел румянец и под ресницами влажно, болезненно поблескивало. То странное ожидание, становившееся в последние дни и ночи все более волнующим, сейчас, в центре событий, вдруг будто делось куда-то. Она не могла представить себе, что встретит Армаса здесь, в такой обстановке. Если она и хотела в этот миг пожелать чего-то, касающегося его, то лишь то, чтобы Армасу не пришлось увидеть ее стоящей в этой очереди. Он виделся ей где-то далеко, с красиво вскинутой головой и поднятой для приветствия рукой, где-то там, откуда ему особенно хотелось бы пойти навстречу Силье, чтобы уйти вместе с нею куда-то… опять в новое лето, прочь от этих человеческих запахов и этих дорог, по которым везут трупы расстрелянных.
Странно, но она ни разу не вспомнила здесь о тех двух молодых людях, которым тогда, в вечерних сумерках, показала дорогу, — а ведь именно это и послужило причиной ее неприятностей. Но та дорога была совсем иной, чем эта, сегодняшняя, и когда тот, помоложе, поцеловал ее на пороге сенного сарая, она ощутила дыхание лета. Нет, нет, на этой дороге представить их было невозможно.
И, однако же, одного из них Силья встретила.
Комендант волости тоже не смог полностью разобраться в истории с хозяином Киериккой и его служанкой, вернее, у него не было сейчас времени заниматься подробным расследованием. Что касалось хозяина, то комендант был уверен: этот пожилой, серьезный владелец хутора не мог якшаться с красными, так что его и не стоило везти сюда, и комендант с укором прикрикнул на Санталу, продолжавшего бубнить насчет свиньи, которую отвезли из Киерикки в штаб Ринне. «Отвел и ты быка, только в Сантале этого не заметили — за быка сам хозяин остался», — вспылив, съязвил Киерикка. «Да, отвел, но только под конвоем». — «Какая разница». — «Ну, хозяин может идти домой, пока, а эту девчонку пусть отведут в арестантскую», — принял решение комендант и вызвал солдата. «Я и сам могу отвезти, все равно мимо ехать», — бормотал Сантала. «Приказ есть приказ!» — рассердился комендант.
Они уже вышли во двор и направились к воротам, ведущим на дорогу, когда им навстречу попался бодро шагавший господин в очках, в белой овчинной ушанке и голубовато-сером полушубке.
Офицер мимоходом взглянул на людей, которых солдат, похоже, вел туда, где держали арестованных, и тут же остановился. Он долго присматривался к Силье и наконец закричал: «Какого черта! Куда вы ведете эту девушку?» — «В тюрьму, по приказу коменданта, господин капитан», — ответил солдат, как положено. «Подождите минуту», — сказал офицер и поспешил к коменданту, но через парадную дверь, а не через общую. Еще минуту спустя сам комендант с непокрытой головой вышел позвать Силью и солдата обратно.
При этом неожиданном повороте событий лица обоих, как Санталы, так и Киерикки, вытянулись — у каждого на свой манер. Киерикка узнал в господине капитане одного из тех молодых людей, которым Силья показывала дорогу, и… он вспомнил, как обошлась с ними хозяйка. Черт его знает, как бы это теперь не обернулось неприятностями… да и свинью, пожалуй, отдали слишком милосердно, и зря он сказал, хотя бы и в шутку, мол, присматривайте уж за домом, коль получили свинью… Все это Киерикка успел вспомнит!., готовясь оправдываться, а Сантала вовсе растерялся, — господин капитан не обращал внимания ни на кого, кроме этой девчонки, которую он явно знал раньше и с хорошей стороны. И девушка может теперь ему нажаловаться.
Силья была единственной, которую встреча — все-таки! — обрадовала. Она сразу узнала в капитане старшего из тех двух мужчин — он тогда с ней не особо разговаривал, тот, другой, молоденький и пониже ростом, был гораздо общительнее. Но, похоже, и этот запомнил ее.
— Пройдемте там, через вестибюль, — велел комендант и скрылся в доме.
Поздоровавшись теперь с Сильей за руку, капитан сказал другим господам в штабе: «И такое сокровище вы гоните в лагерь для пленных… Советы этой барышни были хорошими и точными, и если бы тогда то обещание дал я, а пс мой товарищ, то теперь не оставалось бы иного, как предложить ей идти к попу, — но я к тому же и несвободен, увы. А Фредстрёму уже не выполнить своего обещания: он лежит с простреленной головой где-то между Тампере и Вилппулой… А тогда все висело на волоске, и черт знает, как бы все обернулось, не окажись тот старикан-красногвардеец возле ворот столь беспечным. Но он согласился покурить с нами, и тогда Фредстрём молниеносно схватил его же винтовку и проткнул старика штыком, как салаку. Тот и пикнуть не успел — рухнул на землю, а мы рванули вперед, словно за нами черти гнались… Но зато с белым часовым нам пришлось туго, он не хотел верить, что мы не разведка красных, и все хотел застрелить нас на месте, а потом — руки вверх! — так и вел нас под ружьем… Да-а… Но вот барышня в тот вечер нам помогла, еще раз большое спасибо… А эти мужики — кто такие? И разве это не хозяин того хутора? Конечно он; послушайте, у вас такая сварливая баба там, дома, вот кого бы притащить сюда, а не эту девушку, достойную медали, и если я выживу, она ее получит».
Снова началось разбирательство, и на сей раз Силья говорила гораздо больше, чем давеча. Она сперва подробно рассказала, как провожала тех двоих, затем о хозяйке и хозяине, что они, насколько она знала, не были замешаны ни в чем таком: свинью красногвардейцам действительно отвезли, но хозяину ведь заплатили за нее. Затем она рассказала обо всем, что пережила и слышала той ночью и в штабе Ринне, и возвращаясь оттуда. Высказала и свое мнение о Телиниеми, и… тут ей вспомнился сенной сарай… Она сбилась и на миг примолкла, так что Сантала уже успел сказать: «Ага-а!» Но тогда Силья, скрепив сердце, продолжала говорить, и все это ложилось тяжкими обвинениями на Санталу.
