Вот так и в тот вечер, когда с промежутком в полчаса на хуторе побывало два отряда, не знавших один о другом и требовавших лошадей, саней и возчиков, из чего можно было заключить, что на фронте дела плохи, — так и тогда Силья стояла в северной части двора. И она даже пошла в ту сторону, куда устремлялись все ее чувства. И услышала, что кто-то движется, крадучись, в сумерках по дороге. Человек остановился за поворотом дороги. Остановилась и Силья, но затем сделала еще несколько шагов вперед. «Это Силья, да?» — спросил низкий взволнованный голос, показавшийся ей знакомым. Услыхав ответ, мужчина подбежал к ней и заговорил торопливо, тяжело дыша:
— Фронт под Куускоски прорван — красные бегут — некоторые попали в руки белых, и их уже небось расстреляли. Я не могу убежать далеко — коль дома дела так плохи — лишь бы этот худший момент переждать, а там, может, и останусь в живых. Мне бы только надо теперь побыть какое-то время вблизи дома — но они застрелят меня, если найдут, потому что я был возчиком утех, которые убили этого хозяина Куркелу, — но я ведь ничего не делал, только правил лошадью, ты же знаешь и можешь подтвердить это — ты же видела, как я возвращался той ночью… Слушай — я схоронюсь в старом сарае Киерикки, под сеном — сходи, Силья-золотце, скажи Эмме, чтобы она каким-нибудь образом прислала хлеба и горячего молока туда к двери, уж я оттуда заберу… Ты же сделаешь это, ты добрая, и ты же знаешь меня, и если я как-нибудь спасусь, век тебя буду помнить… А теперь пойдем побыстрее, пока тебя не хватились и не начали искать…
Подавляя в себе страх, которым он был охвачен, этот прежде столь жизнерадостный торпарь пошел впереди, останавливаясь и прислушиваясь. Когда приблизились к хутору, он велел Силье идти первой, будто она никого и не встречала.
Это была известная теперь «ночь бегства». И затем наступил следующий день, когда в Киерикке и во всей деревне не было ни одного красного и ни одного белого солдата, и тогда жителям, оставшимся на месте, было страшнее всего. Никто не осмеливался и носу высунуть из дому. Однако же видели, как хозяйка Куркела, одетая во все черное и со сдерживаемой злобой на высокомерном лице, ехала в село, где церковь. «К белым рванула, поскорее сообщить, что мужа убили и обо всем, что происходило в округе во время красных». Куркелиху видела и хозяйка Киерикка и почувствовала, как где-то в глубине души противно екнуло. Ведь и она была такой же хозяйкой хутора, но Куркелиха, сидевшая в санях, в которых обычно ездили в церковь, держалась в тот миг словно была из другого сословия.
Едущую хозяйку Куркелу видела и Силья. Через несколько минут, никому не сказавшись, девушка пошла в Телиниеми и тихонько сообщила там Эмме, что просил передать ей ее муж. Атмосфера и дела там были отчаянными, о чем и упомянул Телиниеми Силье там, на дороге. Эмма, жена его, дохаживала последние дни на сносях, а один из старших детей был болен дифтеритом. Плача, жена Телиниеми обещала сделать, что сможет, и благодарила Силью, осмелившуюся оказать такую услугу.
_____________
Вскоре после этого посещения Телиниеми Силья угодила почти в такую же ситуацию, в какой была семь недель тому назад, после той вечерней «прогулки», когда она проводила тех двух таинственных молодых мужчин. Видать, деревня, в которую входил и хутор Киерикка, не могла долго находиться в столь пугавшем всех состоянии покоя, когда не слышно ни выстрела и даже не видно ни одной винтовки. Передовые отряды белых заняли вскоре дом Ринне, и затем все достопочтенные хозяева хуторов Маханалы поспешили туда объяснять им ситуацию, жаловаться на реквизицию продуктов и доносить на наиболее активных местных красных, сообщая, где те живут и где могут прятаться. Те северяне с красными от весеннего ветра лицами, похоже, не слишком придавали значение жалобам на материальный ущерб, но услыхав об убийствах, совершенных красными, они сделались повнимательнее. И если какую-нибудь бабу называли особенно языкатой подстрекательницей, сразу отправляли двух мужчин ловить ее и везти в село, где церковь. Риннечиха хотя и ушла вместе с мужем из дому, но не слишком долго следовала за ним, а вернулась обратно и угодила прямо с дороги в арестантскую в селе.
Сразу же по прибытии отрядов белых им донесли об убийстве хозяина Куркелы и что, по крайней мере, Телиниеми был с теми, кто ездил убивать. А проводником у них, очевидно, была служанка из Киерикки по имени Силья, которую видели той ночью в штабе, и только утром она шла оттуда с одним известным красным. Так отряд белых первым делом отправился в Телиниеми, где все было тщательно обыскано. Оттуда поехали в Киерикку, однако там по тому же поводу успела уже побывать другая группа, представлявшая белых.
Многие хозяева, ведшие себя при красных весьма смирно и даже лебезившие перед предводителями красных, сделались теперь самыми усердными «чистильщиками» округи. Они быстренько обзавелись белыми повязками на рукавах и оружием и, сунув ружье под мышку, вдвоем-втроем или позвав с собой чужих солдат, прочесывали торпы и хибарки. Так и тот хозяин, к которому заходили Силья и Манта, покинув Сийвери — хозяин Сантала в сопровождении двух хмурых северян принялся усердствовать в этих делах, несмотря на некрасивые записи о нем самом в приходской книге.
И похоже, у Санталы был к Куркеле свой интерес, поскольку он с особым пылом принялся расследовать убийство. И мимо его ушей не пролетел тот совершенно нелепый слух, будто служанка Киерикки Силья была проводницей в той ночной кровавой поездке, — утверждение особенно бессмысленное, ибо ведь знали наверняка, что возчиком был Телиниеми — местный уроженец, а стало быть, никакого проводника и не требовалось. Однако же Сантала примчался в Киерикку и начальственным тоном, усвоенным им в последние дни, потребовал Силью. «Зачем она понадобилась?» — спросил хозяин. «Да уж нужна, разобраться маленько, как она отвела убийц туда, в Куркелу», — повысил голос Сантала.
— Никаких убийц она никуда не водила, — сказал хозяин Киерикка грубым голосом. Хотя его хутор не был из числа главных в волости, но род имел все же незапятнанную репутацию, и Киерикка все время помнил об этом, разговаривая с Санталой, и пользовался соответствующим дерзким тоном и словами.
— Все нам известно, — сказал Сантала с подчеркнутой многозначительностью и глядя свысока. — Эта девчонка той ночью была в штабе Ринне.
— Да, была, на допросе была, поскольку помогла в тот вечер двум белым перейти фронт.
— Помогла им, вероятно, оказаться в штабе Ринне, так что их по дороге убили. Думаешь, не известно, куда ты велел Силье вести их отсюда. Известно и то, что ты дал штабу корову, чтобы они заступались за твой хутор — или то свинья была.
Киерикка с руганью и грубыми выражениями стал напоминать Сантале его прошлое, к чему тут же подключилась и хозяйка, обратившись к присутствовавшим чужим солдатам:
— Да вы нипочем не пошли бы с ним, если бы только знали, что он такое, но вы ведь издалека и не знаете — о нем такие записи в церковной книге, что пересказывать вам их — только рот пачкать; уж эта семейка Сантала здесь известна.
— А ну, баба, заткнись, а то получишь пулю в лоб! — крикнул немного сконфуженный Сантала.
— Только не из твоего ружья! — взорвалась хозяйка и действительно принялась выкладывать содержание церковного свидетельства Санталы.
В этот момент туда пришла Силья, и Сантале удалось перевести внимание всех на нее.
— Ага, Силья, пойдем-ка теперь в село, где церковь, дашь там отчет о своих похождениях! — пронзительно крикнул Сантала.
— С большим удовольствием, если только хозяин позволит. Я как раз жду знакомых с той стороны.
— Не хитри, девка, сама знаешь, где твои знакомые, раз уж привела их в штаб Ринне!
Солдатам, пришедшим с Санталой, начала надоедать эта перебранка. Они уразумели, что добровольное усердие Санталы, возможно, не так уж бескорыстно и что в этом деле не все ясно. Они коротко приказали Силье и хозяину следовать с ними в штаб к церкви. Хозяин запряг лошадь, посадил с собой в сани Силью, и с ними сел один солдат с винтовкой, другой вместе с Санталой ехал следом.
— Да-а, и если случится, что эти молодые господа, которых ты, Силья, тогда проводила, действительно окажутся там, то этот Сантала — борода в соплях — получит по носу в придачу ко всему прошлому! — крикнула хозяйка, когда сани уже тронулись.
— Слышь, хозяйка, придержала бы язык-то, — строго сказал один из северян, и хозяйка сразу шмыгнула в дом.
Как раз возле сенного сарая северянин спросил у хозяина:
— А не знает ли хозяин, куда девался этот Телиниеми?
Казалось странным и жутковатым, что задавший вопрос человек с ружьем, пришедший сюда за сотни километров, придает такое значение какому-то жалкому торпарю, о котором он никогда раньше и понятия не имел.
