плакала, она просто отказывалась верить в услышанное.
— Прости, — прошептал Марк. — Я не смог ее уберечь.
Спустя несколько дней после нашего возвращения было решено устроить похороны. Все собрались на главной площади, чтобы попрощаться с Катой. У ифритов не было принято долго грустить о тех, кто уже ушел. Каждый нес боль от утраты в своем сердце, но почти никогда не делился этой болью с теми, кто тебя окружает. Просто потому, что тут важно было выжить. Любое огорчение, переживание может вывести тебя из душевного равновесия. И тогда, будучи на очередной миссии, ты допустишь ошибку, которая может стоит тебе и твоим товарищам жизней. Нельзя было долго горевать.
В центре, на помосте, поставили фотографию погибшей девушки. Вокруг помоста стояли люди с зажженными свечами. Тут был абсолютно весь лагерь. Пришли даже те, кто почти не общался с Катой. Но горе, какое бы оно не было, остается горем. Потерять кого-то из своих для ифритов все равно что потерять члена семи. Каждый из присутствующих походил ближе к помосту, отделяясь от толпы, ставил свечу рядом с фотографией, а затем тихо нашептывал пару слов погибшей, словно обращаясь к ней в последний раз. Никто не слышал, что именно ты говоришь, так и было задумано. Только ты наедине со своим горем. Но когда твои слова закончатся, когда тебя начнут душить слезы, то ты обернешься назад и увидишь, что тебя окружают люди, которые грустят так же, как и ты. И эти люди поддержат тебя, если вдруг ты дашь волю слезам, они обнимут тебя, похлопают по плечу, а затем скажут: «я понимаю». И тебе будет уже не так одиноко. Рана в твоем сердце станет чуть меньше.
***
Я постучался в дверь Эл, но ответа не последовало. Марк сказал, что дверь, скорее всего, будет открыта. И все же я хотел постучать, так было бы правильно. Из крохотного дверного проема не было видно даже луча света. По всей видимости, она сидела в кромешной темноте.
Я медленно приоткрыл дверь, и луч заходящего солнца скользнул в комнату. Внутри послышалось ленивое шуршание.
— Эл, я зайду на пару минут, — предупредил я с порога.
В комнате было хоть глаз выколи. Шторы плотно задернуты, любые источники света устранены. Мои глаза еще не привыкли к темноте, и мне показалось, что я вижу силуэт девушки на кровати. Закрыв за собой дверь, я стал продвигаться наощупь. Пару раз обо что-то споткнулся, но со стороны кровати все равно не было никакой реакции. Тогда я нашел ночник, висящий на стене, и включил его.
Комната была в сущем беспорядке. Немногочисленные вещи раскиданы по полу, кровать будто выпотрошили, грязные тарелки сгружены на подоконнике. Я вспомнил, что Эл не ходила в столовую все эти дни, поэтому Марк или Тея приносили ей еду прямо в дом. Отсюда и грязная посуда. Сама девушка сидела на кровати, подобрав к себе колени и обхватив их руками. Она смотрела на меня исподлобья. Грязные растрепанные волосы закрывали все остальное лицо, виднелись только глаза.
— Чего пришел? — глухо спросила она.
— Вообще-то, я твой друг, если помнишь. А друзья могут приходить и просто так.
— Я не настроена общаться, если ты об этом.
— А я не настроен терпеть твои капризы, если ты об этом.
Эл надулась еще больше и нырнула с головой под одеяло, закрываясь от всего мира. Порой с ней бывало трудно. Кажется, она начала так вести себя еще в подростковом возрасте, но до сих пор не избавилась от этой привычки.
— Я хотел поговорить с тобой обо всем… — как же сложно подобрать слова. — Обо всем, что произошло. Думаю, нам даже надо об этом поговорить.
— Тут нечего обсуждать. Я не уберегла свою подругу, хотя должна была.
— Ты ведь прекрасно знаешь, что никто не виноват. Мы не могли ничего сделать.
— Нет, Денис, ты не понимаешь. Мы получили сообщение, что Ката ранена. Мы изначально пошли туда, чтобы помочь им, и мы ведь знали, что все так будет. Пришли, чтобы помочь, а все равно не смогли. Разве не глупо?
— Эл, не мне тебе объяснять, что такое война. Ты знаешь это получше моего. Но винить себя в ее смерти — крайне глупо. Ты сделала все возможное. Я видел, как вы с Виком сражались тогда. Никто другой не смог бы так на твоем месте.
Из-под одеяла снова не было слышно ни единого звука. И я даже не знал, слышит ли она каждое мое слово или, наоборот, старательно закрывает уши руками.
— Подумай вот о чем, — я просто хотел, чтобы она меня услышала. — Я и представить не могу, что для тебя значит потерять близкого человека. Если бы ты вдруг погибла, я бы не знал, что делать. Но ведь Ката была не только твоей подругой, верно? Марк, Тея и даже Вик, они все любили ее не меньше, чем ты. И я уверен, что им тоже тяжело. Но они не показывают и вида. Тея и Марк носят тебе каждый день еду из столовой, Вик взялся за работу с удвоенной силой. И только ты одна сидишь тут, запертая ото всех. Они продолжают жить не потому, что эта потеря далась им легче, чем тебе. Они живут, потому что понимают, что так надо. Ката хотела бы того же, я уверен.
— Я и не собираюсь прекращать бороться, — сказала Эл, медленно выныривая из-под одеяла. — Я буду бороться до самого конца. Но сейчас мне нужно время.
— У тебя его нет, Эл. Там, за оградой, люди умирают каждую минуту, пойми это. Если вы не остановите этих людей, то не остановит никто. Я знаю, как вы сражаетесь. И поверь, лишь у вас одних есть шанс. Но пока ты будешь жалеть всех тех, кого потеряла, ты потеряешь еще больше.
Вдруг Эл скинула свое одеяло и обхватила руками мою шею. Она прижалась ко мне очень крепко.
— Я рада, что пришел именно ты, — прошептала она. — Знаешь, это эгоистично с моей стороны, но, когда мы говорим вот так, я рада, что ты оказался тут вместе со мной. Чувствую себя как дома.
— Ох, знал бы я тогда, что ты попрешься за мной на войну…
— Знаешь, я ведь тоже пошла на войну не только из-за тебя. Это лишь часть правды.
— А почему тогда?
— Я же рассказывала как-то мельком о том взрыве в подземке, при котором Вик спас меня? Тогда погибло очень много людей. Я не знала их, но все они были рядом. И
