Но потом на смертном одре она продемонстрировала, что не изменилась, что, приняв тамошнюю веру, не позволила благочестию затмить ее разум. Он пролил слезу, гордясь ею, хотя и понимал, что такая заместительная гордость являет собой чистую сентиментальность, вероятно, чисто мужская попытка приписать себе некоторые ее достижения. И все же.
Потом он увидел, как она стала ангелом в Аду. Избавляла других от страданий, прекращала их муки — по одному в день, не больше, — и с каждым милосердно убитым принимала на себя часть их боли, так что в некоторой мере она принимала на себя страдания добровольно, становясь тем временем объектом поклонения, центром культа смерти в Аду, мессией новой веры, чудотворцем. Значит, ею пользовались, чтобы привнести немного надежды в Ад, позволяя ей убивать по одному счастливчику в день, словно в некой роковой лотерее освобождения, чтобы тем самым усугублять страдания оставшихся.
На Прина это произвело впечатление. Какой дьявольски изобретательный способ использовать того, кто потерял разум, для предотвращения потери разума другими, чтобы тем самым усилить их страдания.
Что-то мигнуло — и он снова оказался в кабинете Эрруна.
— Принимая все это таким, как оно есть, — сказал Прин, — я получаю очаровательную возможность проникнуть в мыслительный процесс заинтересованных лиц. Итак, что вы предлагаете?
Старик несколько мгновений, словно растерявшись, смотрел на него, а потом, казалось, взял себя в руки.
— Не унижайте на предстоящих слушаниях общество, в котором вы живете, Прин, — сказал он. — Не считайте, что вы разбираетесь в вещах лучше, чем многие поколения ваших предков, не поддавайтесь желанию пофорсить. Не участвуйте в этих слушаниях — это все, о чем мы просим. И она получит свободу.
— Свободу? В каком смысле?
— Она сможет вернуться, Прин. Вернуться в Реал.
— Здесь, в Реале уже есть Чейлиз Дочьхайфорна, представитель.
— Я знаю, — Эррун кивнул. — И я понимаю, что, вероятно, воссоединить их нет возможности. Однако ничто не сможет ей помешать жить в абсолютно приемлемых условиях Послежития. Я понимаю, что существуют сотни различных Раев на любой вкус. Но есть и другая возможность. Для нее можно найти другое тело. Вырастить специально для нее, создать специально для Чей.
— Я думал, у нас существуют законы для такого рода вещей, — сказал, улыбаясь, Прин.
— Существуют, Прин. Но законы можно менять. — Настала очередь Эрруна улыбаться. — И это делают те счастливчики из нас, которые служат представителями. — На лицо его снова вернулось серьезное выражение. — Уверяю вас, с воплощением Чей в новом теле не возникнет проблем.
Прин кивнул, надеясь, что вид у него задумчивый.
— В любом случае, окажется ли она в Раю или в новом теле, от ее существа, от ее сознания в Аду не останется и следа? — спросил Прин, тут же пожалев об этом. Он, а не сенатор, уже знал, чем все это кончится, и давать старику ложную надежду было немного жестоко. Конечно, только немного жестоко; думать о такого рода жестокости рядом с тем, о чем они говорили, было просто смешно.
— Да, — согласился Эррун. — В Аду не останется и следа от ее сознания.
— И для этого мне нужно только отказаться от дачи показаний.
— Да. — Старик смотрел на него покровительственно, добродушно. Он вздохнул, сделал усталое движение обоими хоботами. — Ну, мы бы хотели, чтобы со временем вы взяли назад то, что уже сказали в прошлом, но пока мы не будем говорить об этом.
— Под страхом чего? — спросил Прин, стараясь говорить всего лишь с резонной, прагматической интонацией. — Если я не сделаю этого, то что тогда?
Представитель Эррун вздохнул, посмотрел на него с печальным видом.
— Сынок… Прин… вы умны и принципиальны. Вы могли бы вернуться на хорошее место в научном сообществе, и правильные люди проявили бы интерес к вашему продвижению. Отлично. В самом деле, отлично. Но если вы будете гнуть свое… те же хоботы, которые могут вытащить вас наверх, утопят вас, оставят там, где вы есть. — Он поднял оба хобота в защитительном движении, словно отражая возможное возражение Прина. — Это никакой не заговор, это только естественно. Люди склонны помогать тем, кто помогает им. А если вы будете осложнять им жизнь, то они точно тем же будут отвечать и вам. Нет никакой нужды привлекать тайные общества или злобных заговорщиков.
Прин отвернулся на мгновение, оглядел резной деревянный стол, цветастый ковер, спрашивая себя, насколько точно в реальности сна передаются детали. Если посмотреть в микроскоп, то что увидишь — еще большую замысловатость или расплывающиеся пиксели?
— Представитель, — сказал он, надеясь и подозревая, что в его голосе слышна усталость, — позвольте мне быть с вами откровенным. Я хотел было потянуть время, сказать вам, что подумаю, что дам вам ответ через несколько дней.
Эррун покачивал головой.
— Я боюсь, вам понадобится ваш… — начал было он, но Прин поднял хобот, останавливая его.
— Но я не буду делать это. Мой ответ — нет. Я не буду заключать с вами сделку. Я сделаю заявление перед Советом.
— Нет. Прин, — сказал старик, подаваясь вперед. — Не делайте этого! Если вы откажетесь, то я не смогу их сдержать. Они сделают с ней то, что им взбредет в голову. Вы видели, что они делают с людьми, в особенности с женщинами. Вы не можете обречь ее на это! Бога ради! Думайте, что вы говорите! Я уже спрашивал, могу ли я спросить о снисходительности, но…
— Замолчите, вы, отвратительный, испорченный, жестокий старик, — сказал Прин, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал. — Никаких «они» нет. Вы — один из них, вы помогаете их контролировать. Не делайте вид, что вы и они — это разное.
— Прин! Я не в Аду. Я не контролирую то, что там происходит!
— Вы на их стороне, представитель. И вы наверняка имеете некоторый контроль над Адом, иначе вы не могли бы вообще делать эти предложения. — Прин помахал одним хоботом. — Но в любом варианте, давайте не отвлекаться. Мой ответ — нет. А теперь позвольте мне доспать. Я что — должен буду проснуться с криком или вы намереваетесь подвергнуть меня какому-то дальнейшему наказанию в этой маленькой странной среде виртуального сна, где мы находимся?
Эррун уставился на него широко раскрытыми глазами.
— Вы хоть представляете себе, что они с ней сделают? — сказал он громким хриплым голосом. — Что же вы за варвар такой, если обрекаете на такое того, кого, по вашим словам, любите?
Прин покачал головой.
— Вы и в самом деле не понимаете, что стали настоящим чудовищем, представитель? Вы грозите, что сделаете все это или (если мы примем вашу наивную попытку дистанцироваться от мрачных реальностей той среды, которую вы с такой готовностью поддерживаете) позволите этому произойти с другим существом, если я не соглашусь солгать так, как это нужно вам, и вы же еще обвиняете меня в том, что я чудовище. Ваша позиция отвратительная, фарисейская, она столь же недостойна в интеллектуальном плане, сколь аморальна в нравственном.
— Бессердечный выродок! — Представитель, казалось, был искренне огорчен. У Прина создалось впечатление, что, будь старик помоложе, он сейчас вскочил бы со своего места и набросился на него. Или, по меньшей мере, встряхнул бы его за плечи. — Как вы можете оставить ее там? Как вы можете бросить ее?
— Если я спасу ее, то обреку на страдания всех других, представитель. А если я скажу вам поднять хвост и засунуть эту сделку туда, где ее местонахождение будет известно только вашей супруге, то я, возможно, внесу свой вклад в уничтожение Адов, спасая Чей и всех остальных.
— Ты самодовольный самонадеянный идиот! Кто ты такой, чтобы решать, что нужно нашему обществу?!
— Все, что я могу, это сказать…
— Нам необходимы Ады! Мы падшие, злобные существа!
— Ничто, требующее продления страданий не стоит…
— Вы живете в ваших долбаных кампусах с головами в облаках и думаете, что все вокруг прекрасно, что все цивилизованные, разумные, вежливые, благородные, умные, благожелательные — такие, как у вас. Вы думаете, так оно повсюду и со всеми. Вы и представить себе не можете, что произойдет, если мы устраним угрозу Ада, которая пока еще сдерживает людей!
— Я слышу ваши слова, — сказал Прин спокойным голосом. Благородные? Цивилизованные? Разумные? Эррун явно никогда не присутствовал на факультетских собраниях, то ли по результатам деятельности, то ли по вознаграждениям, то ли по назначениям, то ли по обсуждению трудов коллег. — Это, конечно, глупость, но интересно знать, что вы придерживаетесь таких взглядов.
— Ты напыщенный эгоистичный сучонок! — прохрипел представитель.
— А у вас, представитель, типичная этическая близорукость — вы видите только тех, кто рядом с вами. Вы спасете друга или возлюбленную и будете восхищаться собственным благородством, ничуть не заботясь о том, что тем же самым действием вы обрекли на страдание бесчисленное множество других.
