месяцев назад я приняла решение, которому следую по сей день. Не лгать. Больше никогда не выдавать желаемое за действительное.
— Я бы хотела, чтобы эта история получилась более радостной, — развожу я руками. — Ярче, счастливее, чтобы она была о такой любви, которая существует из одной реальности в другую, преодолевая все условности мира, в котором оказалась. Простите, что в моей столько грусти. Иначе бы не вышло…
…Не услышав в тот день больше никаких вестей про Ника, я вернулась в Эдмундс. И вот тогда мне стало действительно страшно. Потому то замок опустел. Не осталось ничего — никаких следов присутствия школы. Только голые стены.
Корвус Коракс перестал существовать как программа. Просто исчез. И все, связанные с ним люди, исчезли тоже.
«Не оставлять следов» — принцип, который заложил отец, жил даже после его отставки.
Спустя неделю нам с парнями удалось разузнать, что суд состоялся. Как только наружу выплыли все подпольные счета и сделки, стало ясно, отец не только использовал солдат Коракса для собственных целей, но еще и скрывал гибель подростков, прошедших сквозь ворота Эдмундса. Его вместе с Торном приготовили к пожизненному заключению, а школу перевезли. Куда, мы не знали.
Доктора Хейза выпустили под залог. А потом он пропал без вести. Также, как и все, кто был когда-либо связан с проектом.
Улетали мы в тишине. Негласно прощаясь. Арт узнал о случившемся лишь в день вылета. Он долго сидел со мной, поглаживая руку и уверяя:
— Даже, если они сотрут ему память, он найдет дорогу домой.
И тогда я окончательно убедилась, что смогу ему помочь лишь одним посильным способом. Я записала нашу историю и раскидала по миру. Так, что теперь не стереть.
Я назвала ее «48 минут, чтобы забыть».
За мной пришли спустя полгода после публикации. Люди в гражданском. Но я сразу поняла, откуда они.
— Прошу вас следовать за нами.
Я и не сопротивлялась.
На удивление, на меня не давили. Как будто это был не допрос даже, а так — дружеская беседа. В которой каждая из сторон старательно делала вид, что не знает, о чем идет речь.
Молодой мужчина, едва ли за тридцать, со светлыми, будто выгоревшими на калифорнийском солнце волосами, наблюдал молча. Периодически его рука опускалась к блокноту записывая детали, а взгляд острых глаз то и дело возвращался к моему лицу, будто пытаясь что-то отыскать. Другие два, забрасывали стандартными вопросами. Получая на них столь же стандартные ответы.
— Есть ли в книгах что-то настоящее?
— Разумеется нет. Все совпадения с реальными людьми совершенно случайны. Разве вы не прочли на обложке?
Парни старались скрыть британский акцент, но я его явно слышала. Языки всегда были моей сильной стороной.
— На какие источники вы опирались, описывая так называемую программу Эхо?
— Исключительно на собственную фантазию.
Все шло по заранее обдуманному сценарию, пока вдруг, ломая все ожидания, светловолосый не произнес:
— Можете быть свободны. К вам больше вопросов нет.
И лишь у выхода, пока я накидывала тонкое пальто, добавил: — Надеюсь, ваш друг больше не держит на меня зла за сломанные ребра.
Ужас, который объял меня в тот момент, не сравнится ни с одним ночным кошмаром. Я выбежала из здания едва ли разбирая обратную дорогу. Арт ждал внизу, у машины. Буквально недавно он получил место пилота-стажера на внутреннем рейсе крошечной авиакомпании и только сегодня вернулся из Пасадены, а я выдернула его из дома, даже не дав отдохнуть после бессонной ночи.
Не глядя по сторонам, я перешла дорогу, вцепилась в перила, ограждающие доступ к пляжам у набережной, и закрыла глаза, сдерживая подступающие слезы.
— Они знают, Арт. И они не позволят ему уйти, — прошептала я, чувствуя, что Кавано встал рядом. — Если он вообще жив еще.
На плечо легла теплая рука, с братской нежностью прижав к боку.
— Он жив. Иначе они бы не стали тебя допрашивать.
Я подняла к нему лицо, готовая разреветься. Но сдержалась из последних сил. Если бы Арт собирал все пролитые при нем слезы, ему бы точно хватило на собственный бассейн.
— Просто чем больше проходит времени, тем больше мне кажется, что все зря.
Арт закинул руку на мое плечо и повел обратно к машине.
— Он бы сказал «не зря». Твоя мечта исполнилась. Теперь ты можешь заниматься тем, что тебе нравится. Значит, он все-таки добился своего.
— У него это всегда получалось лучше всего, — пробурчала я. — Добиваться именно того, что ему нужно.
— В этом весь Ник, — пожал плечами Артур. — За то его и любим.
— За то его и любим, — повторила я…
…Пресс конференция заканчивается немногочисленными аплодисментами. Сегодня последняя презентация, и от мысли, что история закончена, я чувствую облегчение и грусть одновременно. Прошло полтора года, а мне все еще больно ее рассказывать. Но я делаю это раз за разом, не славы ради. Я делаю это, пока есть шанс быть услышанной одним единственным человеком. Пока существует возможность, что, проходя мимо книжного магазина, он увидит свой портрет на обложке и вдруг остановится.
Очередь за автографами редеет. Я подписываю последнюю книгу, укладываю голову на локти и закрываю глаза. Ник стоит передо мной, появляясь из черной дымки. Такой же черной, как и его волосы, брови и короткие ресницы щеточкой. Воображение медленно очерчивает разрез бледных губ, уголки который всегда вздёрнуты в ухмылке. Столь раздражающей, сколько и притягательной. Чуть искривленный резец и пара своенравных прядей, каждый раз падающих на синие, словно лед, глаза.
Его образ оживает. Как и наша зима.
Шон ковыряется в своих железках. Арт, засунув в уши наушники, тихо напевает себе под нос. Ник глядит на меня как обычно с хитринкой, бросая смешливое: «Эй, Веснушка!».
Той жизни больше нет, но пока она живет в моей памяти, он все еще рядом. Я обещала ему не сдаваться, и я не сдаюсь. Хотя иногда так хочется.
Я прислоняюсь лбом к прохладному дереву. С глухим стуком раскрытая книга падает передо
