строение. Эволюция похожа на некую теорему, начертанную на листочке растения, плывущего против течения. Великий Конструктор трудится в поте лица. Ну, что еще? Вроде здесь все ясно. Если вы услыхали топот копыт в Центральном парке, не спешите обнаружить там стадо зебр.
— Все посторонние покинули церковь, лейтенант.
Киндерман поднял глаза и, увидев Аткинса, перевел взгляд на исповедальню, где до сих пор лежал труп священника.
— Ну да, Аткинс? В самом деле?
Райан усердно наносил порошок на внешнюю сторону ширмы, и Киндерман какое-то время наблюдал за ним. Веки его отяжелели, глаза закрывались.
— И с внутренней стороны тоже,— напомнил он.— Не забудьте.
— Не забуду,— буркнул Райан.
— Чудесно.
Тяжело вздохнув, Киндерман поднялся и вместе с Аткинсом направился ко второй исповедальне — в дальний правый угол церкви. На задних скамьях сидели свидетели, которых Аткинс попросил задержаться. Остановившись, Киндерман внимательно присмотрелся к ним. Ричард Коулман, сорок лет, адвокат, работает в приемной у генерального прокурора. Сюзан Вольп, симпатичная студенточка Джорджтаунского университета. Джордж Патерно, футбольный тренер из Мэриленда: невысок, крепкого телосложения, на вид немногим более тридцати. Рядом с ним расположился одетый с иголочки джентльмен лет пятидесяти, Ричард Маккуи, выпускник Джорджтаунского университета. В настоящее время он владел ресторанчиком под названием «1789», что находился всего в квартале от церкви. Киндерман лично знал этого человека. Ему принадлежала еще одна забегаловка, всем известная в округе «Могилка». В незапамятные времена лейтенант неоднократно сиживал там со своим приятелем, который уже давным-давно умер.
— Еще несколько вопросов, если это вас не затруднит,— обратился к присутствующим Киндерман.— Это не займет много времени. Я постараюсь отпустить вас как можно скорее. Мистер Патерно, войдите, пожалуйста, в исповедальню.
Внутри комнатка была разделена на три секции, каждая из которых имела отдельный вход. Центральная предназначалась для священника и была темной: свет сюда проникал лишь через небольшую решетку над входной дверью.
В двух других секциях стояли маленькие скамеечки, для того чтобы посетителям было удобно вставать на колени. С обеих сторон располагались ширмы. Когда подходил очередной кающийся, священник сдвигал ткань в сторону, а по окончании исповеди закрывал ширму и открывал другую, с противоположной стороны, где его уже ждал следующий прихожанин.
Утром, примерно в шесть тридцать пять, слева из исповедальни вышел молодой человек. Личность его пока не установлена, однако свидетели дали вполне сносное описание: светло-зеленые глаза, наголо обритая голова, возраст — около двадцати. Одет он был в плотную синюю водолазку. Судя по всему, исповедь его длилась долго. Потом его место занял Джордж Патерно. В это время священник — отец Кеннет Бермингэм, бывший президент Джорджтаунского университета,— повернулся направо, чтобы выслушать очередного прихожанина. Его личность также оставалась пока загадкой. Говорили, будто на этом джентльмене были белые полотняные штаны и черная шерстяная ветровка с капюшоном. Он появился минут через шесть-семь, а вместо него внутрь зашел старичок с целлофановым пакетом. Какое-то время он отсутствовал, потом возвратился, очевидно так и не исповедовавшись, поскольку сначала шла очередь Патерно. А последний все еще находился внутри исповедальни. Место старичка занял Маккуи и так же, как и Патерно, стал дожидаться в темноте. Маккуи был уверен, что священник занят сейчас мистером Патерно. Тот же, в свою очередь, считал, что мужчина в черной ветровке еще не покинул исповедальню. Но одно было совершенно ясно. Ни до Коулмана, ни до Вольп очередь так и не дошла. Кровь, сочащуюся из-под двери исповедальни, первым заметил Коулман.
— Мистер Патерно?
Патерно опустился на колени в левой части исповедальни. Постепенно он начинал приходить в себя. Услышав свое имя, Патерно взглянул на Киндермана и растерянно заморгал.
— Пока вы находились в исповедальне,— продолжал следователь,— неизвестный в черном стоял с другой стороны, а потом там оказался старичок, и уже после него мистер Маккуи. Вы говорили, будто слышали, как задвинулась шторка. Вы подтверждаете свои слова?
— Да, все было именно так.
— И поэтому вы решили, что тот, в черной кофте, уже закончил свою исповедь?
— Да.
— А вы не слышали, как священник снова открывает ширму? Может быть, он хотел еще что-то сказать ему?
— Нет, не слышал.
Киндерман кивнул и перешел в соседний отсек. Осмотревшись, он занял место священника.
— Сейчас я прикрою ширму с вашей стороны,— объяснил он Патерно.— После этого слушайте внимательно.— Он дернул ширму, потом очень медленно раздвинул противоположную и вновь обратился к Патерно: — Вы что-нибудь слышали?
— Нет.
Киндерман задумался. Патерно хотел было подняться с коленей, но лейтенант остановил его и попросил:
— Пожалуйста, мистер Патерно, не уходите пока.
Следователь покинул средний отсек, вошел в правый и встал на колени. Отодвинув свою ширму и, разглядев Патерно, который уже вновь отдернул свою шторку, скомандовал:
— Закройтесь и слушайте внимательно.
Патерно послушно задвинул ширму. Киндерман протянул руку внутрь среднего отсека, где должен был находиться священник, нащупал там металлическую ручку и попробовал закрыть ширму изнутри. Он задвинул ее почти до конца, а потом уже со своей стороны нажал пальцами на створку и захлопнул ее. Раздался приглушенный стук.
Киндерман поднялся и вновь направился к Патерно.
— Теперь что вы слышали? — осведомился лейтенант.
— Вы закрыли ширму.
— А походил ли этот звук на тот, что вы слышали в прошлый раз, когда ждали своей очереди?
— Да, точно такой же.
— Точно?
— Точно.
— Пожалуйста, опишите его.
— Как это — «опишите»?
— Ну, припомните, например, на что он был похож.
Мгновение поколебавшись, Патерно заговорил:
— В общем... сначала раздался звук, как будто ширма закрывается, потом наступила тишина, а немного погодя кто-то задвинул ее до конца.
— Значит, вы расслышали, что звук прекращался на некоторое время?
— Да, все было точно так же, как сейчас.
— А откуда вы узнали, что ее задвинули до конца?
— Тогда раздался такой же глухой стук. Довольно громкий.
— То есть громче, чем это бывает обычно?
— Да, стук был громкий.
— И не такой, как всегда?
— Да, громче.
— Понятно. А вы не удивились, почему после этого ширму не открыли с вашей стороны?
— Удивился ли я?
— Да, тому, что священник не обратился к вам.
— В общем... да, пожалуй, удивился.
— А когда вы услышали этот звук? Сколько прошло времени, прежде чем обнаружили труп?
— Не припомню.
— Минут пять?
— Не знаю.
— Десять?
— Не скажу точно.
— А может быть, больше, чем десять минут?
