«Но я должен сказать с прискорбием, что у нас весьма мало хороших и попечительных помещиков, много посредственных и еще более худых, а при духе времени, кроме предписаний совести и закона, вы должны для собственного своего интереса заботиться о благосостоянии вверенных вам людей и стараться всеми силами снискать их любовь и уважение. Ежели окажется среди вас помещик безнравственный или жестокий, вы обязаны предать его силе закона», — сказал император в 1848 г. избранным депутатам Санкт-Петербургского дворянства.[266]
При всех своих господских рефлексах дворяне теперь должны были учитывать, что верховная власть рассматривает крестьян не как помещичью собственность, а как «вверенных людей», то есть людей, что переданы под управление помещиков при условии соблюдения теми морали и законности.
«Усилиями самого Николая и таких людей как Пушкин была подорвана нравственная возможность существования крепостного права. Феодалам было показано, что крестьянин — это личность», — отметил Лев Тихомиров.[267]
В эпоху Николая I помещичьи хозяйства неуклонно теряли доходность — во многом благодаря тем ограничениям на эксплуатацию крестьян, которую устанавливало правительство — и впадали в задолженность. Особенно быстро это происходило в неурожайные годы, когда помещики обязаны были кормить крестьян, находящихся под угрозой голода.
За годы николаевского царствования общая сумма помещичьей задолженности увеличилась в 4 раза. К 1850-м гг. помещики России были должны государственным кредитным учреждениям (Заемному банку и др.) 425 млн руб. серебром.
В 1833 г. в этих учреждениях, в обеспечение долга, было заложено помещиками 43,2 % крепостных ревизских душ, а в 1855 г. уже две трети всех крепостных.[268]
Нарастающий процесс разорения дворянских землевладений сопровождался переходом заложенных имений в казну.
Поскольку в залоге находилось подавляющее большинство крепостных — это означало, что в обозримом будущем они должны были перейти в разряд государственных крестьян.
К числу должников относилось подавляющее большинство помещиков из той основной группы, что владела от 1 до 1000 крепостных душ. То есть, подавляющая масса дворянства лишь номинально оставалась собственниками своих поместий и крепостных душ, что заметил даже классик коммунизма.[269]
Доля крепостных в общем числе крестьян снижалась с нарастающей скоростью, с половины в начале правления Николая I до менее 40 % в конце.
Императорский указ от 1846 г. обеспечивал крепостным крестьянам право выкупаться на свободу вместе с землей, если поместье, к которому они были приписаны, продавалось за долги с торгов. А указ, изданный в следующем году, давал крестьянскому обществу, приписанному к такому поместью, первоочередное право купить его целиком. «Оказалось, что крепостные были вполне готовы к этому и действительно стали скупать поместья одно за другим». Указ от 15 марта 1848 г. распространил право покупки поместья на каждого крепостного в отдельности.
Ключевский писал: «Помещичьи хозяйства… падали одно за другим; имения закладывались в государственные кредитные учреждения… Поразительны цифры, свидетельствующие о таком положении помещичьего хозяйства… состояло в залоге с лишком 44 тыс. имений с 7 млн ревизских душ с лишком, т. е. в залоге — больше двух третей дворянских имений и две трети крепостных крестьян, т. е. закладывались преимущественно густонаселенные дворянские имения… Надо вспомнить все приведенные цифры, для того чтобы видеть, как постепенно сами собой дворянские имения, обременяясь неоплатными долгами, переходили в руки государства. Если бы мы предположили вероятность дальнейшего существования крепостного права еще на два-три поколения, то и без законного акта, отменившего крепостную зависимость, дворянские имения все стали бы государственной собственностью. Так экономическое положение дворянского хозяйства подготовило уничтожение крепостного права, еще в большей степени подготовленное необходимостью нравственною.»
К разорению помещичьи имения и подталкивала аграрная перенаселенность в центральных районах страны. Несмотря на развитие отхожих и кустарных промыслов, крестьянство испытывало все больший недостаток удобной пахотной земли, и помещику приходилось кормить лишние рты.
В регионах с благоприятными климатическими условиями крепостные становились обузой для помещиков из-за специализации хозяйств. Землевладельцы расширяли посевы картофеля, сахарной свеклы и других технических культур, вводили травосеяние, основывали предприятия по первоначальной обработке земледельческого сырья. Хозяева таких имений нуждались в более малочисленной и сезонной рабочей силе. Для них батрак являлся более удобным работником, чем крепостной крестьянин. Перед батраком у помещика не было никаких социальных обязательств, предписанных законом. Батрака гнал на работу страх голодной смерти и это принуждение было посильнее любого другого.
Свои проблемы владельцы специализированных хозяйств нередко решали путем захвата крестьянских наделов. Несмотря на противодействие правительства, обезземеливание крестьян в таких регионах приобретало широкий размах.
Крепостное право в многих поместьях Нечерноземья, зоны рискованного земледелия, нередко было фикцией еще при предшественниках Николая I. Землевладелец довольствовался оброком (денежной рентой) от своих крестьян, многие из которых обосновались в близких и далеких городах в качестве ремесленников, мастеровых, купцов, торговцев.
В нечерноземных областях процент оброчных крестьян среди крепостных неуклонно возрастал. Так в первой трети века он увеличился в Владимирской губернии с 50 % до 69 %, в Московской с 36 до 67,9 %, в Рязанской с 19 % до 38,1 %. В северных губерниях, Ярославской, Костромской, Вологодской, где крепостных было немного, оброчных среди них уже оказывалось 85–90 %. К середине 19 в. процент оброчных в нечерноземных губерниях увеличился еще больше. Отмирание грубых форм зависимости от землевладельца создавало новые возможности для проявления экономической активности формально крепостных крестьян.
В эпоху Николая уходят помещичьи (вотчинные) фабрики, использующих труд крепостных крестьян.
В 1834 г. было принято положение для помещиков, держащих вотчинную фабрику, которое фактически ставило крест на такого рода промышленности. Помещики более не могли обращать пахотных крестьян в фабричных рабочих. Для работников, имевших земельные наделы, труд на фабрике не мог составлять более трех дней в неделю. Работа в воскресные и праздничные дни запрещалась. Теперь труд крепостного оказывался для помещика-предпринимателя слишком дорог.
И если в 1804 г. 90 % всех суконных фабрик работало на крепостном труде, то в 1850 г. лишь 4 %. Помещичьи предприятия вынуждены были переходить на использование вольнонаемной силы и, как правило, разорялись, не выдерживая конкуренции с купеческими и крестьянскими мануфактурами.
Облегчение выдачи паспортов и учреждение сословно-податной категории торгующих крестьян коснулось, в значительной степени, и крепостных крестьян. Крепостные крестьяне активно занимались крупным оптовым торгом, что так поразило де Кюстина, побывавшего на Нижегородской ярмарке. Неграмотные мужики совершали устные сделки и били по рукам, даже когда сумма доходила до десятков тысяч рублей (в современных ценах это многие миллионы.)
Как писал крупнейший исследователь русской хозяйственной истории, академик Л. Милов: «В крепостное деревне преобладали не признаки упадка и снижения хозяйственного уровня, а восходящие прогрессивные токи».
Но, с точки зрения рынка, мелкое крестьянское хозяйство в историческом центре страны, выше 52–53° c.ш., рентабельным не являлось. Рентабельное хозяйство здесь могло быть создано путем обезземеливания и разорения основной массы крестьянства с тяжкими социальными последствиями.
Возвращаясь к вопросу, а мог ли Николай легко и непринужденно, в стиле либеральных прожектеров, одномоментно «освободить крестьянство», следует признать, что он не мог взять на себя такую ответственность:
«Крепостнический режим» — это всего лишь ярлычок, некрасивые слова, абстракция. Крестьяне живут не абстрактными понятиями, а работой на земле. Реальность заключалось в том, что после «освобождения крестьян», проведенного в России по либеральным канонам, основная масса крестьян стала жить хуже, чем при Николае I. Они сразу потеряли часть своих земель (отрезки) и получили на шею долговременный груз выкупных платежей (вся земля была признана собственностью помещиков, за которую надо платить).
Крестьянское малоземелье и долговой пресс, созданные с благой либеральной целью — превратить крестьян в пролетариат, а помещичьи имения в крупные капиталистические хозяйства — вели к разорению земледельцев, но не спасало от разорения и помещиков. Те предпочитали продавать свои нерентабельные имения или закладывать в частные банки и упархивать с деньгами в Париж и Ниццу. (Только за первые шесть лет после реформы ушло из России около 200 млн руб.)
