если нам будет плохо дома, мы можем вообще к вам перебраться и жить здесь.
– А вам плохо?
Девочки пожимают плечами.
– Нормально, – выдыхает Оля. – Только скучно.
– Да… Скучновато, – соглашается Наташа.
– Можно мне подержать Кирюшу? – жмется мне под бок девятилетняя Стефа.
– Конечно, милая…
– И я хочу!
– Я тоже!
У меня попросту сжимается сердце. Сначала больно-больно, а миг спустя уже – сладко-сладко. Даю девочкам подержать сынишку, позволяю играть и помогать во всем, что делаю. А вечером, когда приходит мама Таня, все вместе купаем его. Только после этого Артем отвозит девочек домой.
Сытый Кирюшка быстро засыпает, а я ненадолго остаюсь одна.
В очередной раз благодарю Бога за мужа, за сына, за всю прекрасную семью Чарушиных. Молюсь за здоровье каждого из них и всех своих сестренок.
– Не спишь? – выдыхает с улыбкой возвратившийся Тёма.
– Тебя жду, – улыбаюсь с той же любовью, которую неизменно получаю от него.
– Устала же, наверное… – шепчет, когда обнимаю.
– Нет… Нормально все… Мне столько людей помогали, – на последней фразе тихонько смеюсь.
– Поспать все равно надо, – целует очень нежно.
– Надо, Тём.
И все же он увлекает меня к кроватке. Не размыкая объятий, вдвоем в нее заглядываем.
– Сын, – выдает весомо.
– Сын, – отражаю ласково я.
– Наконец-то он с нами.
– Наконец-то, Чарушин.
Еще крепче его обнимая, прижимаюсь лицом к шее. Закрывая глаза, впитываю тепло и вдыхаю запах.
Знаю, что с ним никогда больше не будет больно. Знаю, что любить будет до последнего дня существования нашего мира. Знаю, что еще не раз мы эту любовь приумножим.
И оставим после себя здоровых, красивых, свободных и самых счастливых детей. Потому что других у Чарушиных не получается. А я ведь теперь тоже одна из них. По статусу, по вероисповеданию, по жизненным ценностям – Чарушина. И ничто на свете с этих ориентиров сбить неспособно. Нет таких сил. Не существует в природе.
ЭПИЛОГ
– Круто у меня получилось, пап? Круто? – торжествует сын, расставляя руки, словно крылья.
Наши с Лизой крылья.
Счастливо смеюсь, пока шестилетний Кирюха делает победный круг по баскетбольной площадке на нашем заднем дворе. Уже второй год практически каждый день тут вдвоем гоняем.
– Почти трехочковый! Молодец, сын! Как же я тобой горжусь!!!
Распирает изнутри запредельно сильно. Любые его достижения во стократ важнее моих собственных. Наверное, это и является одной из несущих граней отцовства. Готов все свои силы, все свое время, все свои нереализованные, по каким бы то ни было причинам, амбиции вкладывать в рост и развитие детей.
При условии, что им это будет нужно, разумеется. На меня никогда не давили, и я в своей семье подобных методов воздействия не приемлю.
– Безмерно? – на последнем круге использует Кирюха наречие, которое чаще всего употребляет для усиления Лиза. – Безмерно мной гордишься?
– Безмерно!
– А я тобой!
За грудиной разливается жар. Это ли не лучшее, что можно услышать от своего ребенка? Если и вспоминать о своих личных достижениях, то только вот ради этого. Чтобы, как мой отец для меня, быть для своего сына примером.
– Мама не будет ругаться, если мы еще чуточку задержимся?
Ему всегда тяжело уходить с площадки, но я опять-таки стараюсь не заострять и в ультимативной форме не требовать.
– Проверять не будем, Кир, – выдыхаю со смехом.
Ветер подрывает с земли влагу и бросает ее парной волной мне в лицо. Казалось бы, сентябрь месяц, а еще духота собирается. Даже прошедший с утра дождь не спасает.
«Странное колебание воздушных масс…», – думаю я и машинально подхватываю Кирилла на руки.
Держу путь прямиком к дому.
– После обеда обязательно выйдем еще, сын, – обещаю я. И, как у нас заведено, четко озвучиваю дальнейший режим: – Сейчас покупаешься, поешь, поспишь, и сразу пойдем.
– Хорошо, – быстро соглашается с таким раскладом Кир.
Для него важно понимать, что и когда мы будем делать. Тогда и до капризов не доходит. Не то чтобы он хоть когда-нибудь нам конкретные истерики закатывал. Характер все-таки не тот. Чаще всего кажется, что он наравне с нами взрослый. Все осознает. Ответственность, в том числе. Но года в три случались ситуации, когда этот маленький человечек превращался в бога Грома и Молний. Вспоминаю сейчас Лизину оторопь при первом таком урагане, и пробивает на ржач.
– Да, родная, Чарушины бывают и такими, когда им что-то крайне сильно не подходит, – признал я тогда, едва удалось восстановить справедливость, после того как выяснили, чем именно мы задели Кирилла Артемовича.
Несу сына в ванную на первом этаже, жду, пока разденется, и помогаю смыть всю грязь, что нацепляли на улице. Вытирается Кирюха сам, я только с волосами выручаю. Промокаю полотенцем и собираю удлиненную макушку обратно в хвост.
– Ты будешь волноваться за меня на соревнованиях по карате? – спрашивает мелкий, как обычно, сосредотачивая на мне чересчур серьезный взгляд.
Всем взрослым фору даст. Даже прокурору Жоре.
– Нет смысла волноваться, – в тон ему отзываюсь я. – Помнишь, что я тебе рассказывал? Волнение мешает концентрации и ослабляет весь организм. Проигрыш – не катастрофа. Думать о нем наперед бессмысленно. Мы же, Чарушины, что?
– Верим в себя. Верим в Бога. Выходим и делаем свою работу, – выдает сын уже совсем другим замотивированным тоном.
Второе – это, конечно, влияние Лизы. Я не против. У них на этот счет свои разговоры. Только рад, если она может ему дать духовное развитие. Правда, Тоха порой перебивает эти тонкие вибрации своим буддизмом. Но, как смело отмечает моя Лиза,
