Он бестрепетно выдержал взгляд испанского секретаря принца. Некоторое время оба эти мужа, поднаторевших в плетении словес, рассматривали друг друга: спокойные, уверенные в себе, давно перешагнувшие за четвертый десяток не напрасно прожитых лет.
— Между нами, возможно, больше сходства, чем различий, — сказал, наконец, Хуан де Эскобедо. Как и у отца Бертрама, морщинки лучами расходились от внешних уголков глаз испанца через виски, где скрывались под темными с проседью волосами. — Всю свою жизнь я провел при дворе их католических величеств, и могу, наверное, оказаться полезен, если у вас возникнет какое-нибудь затруднение при переписке или общении со здешними аристократами.
— Я воспитывался в доминиканском монастыре в Баварии, — хрипло сказал Кунц Гакке. — Во мне нет ни капли благородной крови. Вас же, кастильцев, по всей империи считают надменными гордецами. Я сумею оценить вашу дружбу, сеньор де Эскобедо, если вы действительно намерены мне ее предложить.
С этими словами Кунц Гакке протянул испанцу твердую сильную руку, и придворный секретарь ее с готовностью пожал.
— Синьор де Эскобедо, — заглянувший в комнату секретарей слуга был затянут в цвета Хуана Австрийского — красный и золотой. — Вас просит пожаловать его сиятельство.
— До встречи за ужином, — кивнул испанский дворянин Кунцу и скрылся в дверном проеме — титулованный бастард императора не любил ждать своих подчиненных.
Едва Хуан де Эскобедо ушел, в расположенную напротив небольшую дверь, немного согнувшись, вошел Отто в пестром одеянии ландскнехта, без шляпы, но со шпагой на боку. Земляку Гакке так и не привелось нести службу в трибунале инквизиции, фамильяром которого он стал три года назад, однако на судьбу ему жаловаться не приходилось — жизнь в ставке блистательного наместника Нижних Земель была полна интриг, развлечений, знакомств с дамами, которые, как мотыльки у огня, порхали вокруг человека, имевшего репутацию самого галантного рыцаря эпохи. Вокруг знатных дам, интересовавшихся принцем и его приближенными, сновали камеристки, горничные и служанки, многие из которых благосклонно взирали на мужественный облик светловолосого Отто.
— Долго добирался, — сказал Кунц ворчливо, но без гнева, вроде как старший брат обращается к младшему, пришедшему домой поздно вечером в ссадинах и порванных чулках.
Оборотень из Брюгге едва не отнял жизнь у фамильяра, принимавшего самое активное участие в изобличении адского создания. Оставляя раненого Отто под присмотром Карла, и направляясь в Камбрэ, Кунц даже не ожидал, что будет переживать, и так обрадуется, когда в гентский монастырь, куда Луи де Берлемон сослал его без малого год назад, придет весть о том, что земляк уже вне опасности и пошел на поправку.
— Она теперь живет одна, если не считать двух-трех слуг, — сообщил Отто с довольной улыбкой. — Один из ее законных сыновей успел утонуть, а второй служит где-то в королевской армии. Я не стал выяснять, где именно, это отняло бы много времени.
— Пожалуй, ты рассудил правильно, — произнес задумчиво Кунц. — Выпей-ка глоток неаполитанского.
Отто с готовностью налил себе в стеклянный бокал, из которого только что пил Хуан де Эскобедо, сделал большой глоток, отправил в рот изрядный ломоть желтого сыра.
— Этот сводный брат имеет с принцем точно такое же родство, как и его католическое величество Филипп II. Немного странно, по правде говоря.
— Думаете, принцу может не понравиться наличие простолюдина среди родни? — спросил Отто, забрасывая в глотку еще один кусок.
— Ты голоден? — спросил Кунц.
— На кухне такого сыра, пожалуй, не сыщешь, — сказал бывший фамильяр. — Просто тает во рту.
— Это верно, — кивнул Кунц. — Возможно, случайного родственника ожидает повышение по службе и успех в воинской карьере. А возможно, удар кинжалом из-за угла, или удавка на шею. Второе-то, пожалуй, вернее, коль у тебя фамилией значится Кегель, а не Габсбург. Вдруг ты недостаточно хорош, и скомпрометируешь собственным существованием сводного брата?
— Последнего рыцаря эпохи, что ли? — поинтересовался Отто, видя благодушное настроение начальника. — Или последнего крестоносца, как его еще называют после Лепанто? Не похоже это на принца.
— Я тоже в такое не слишком-то верю, — кивнул Кунц. — Расскажи-ка подробнее о матери, очаровавшей в свое время самого великого императора музыкой, пением и красотой.
— Печальное зрелище, ваша милость, — сказал Отто, переставая жевать. — Годы супружества с Кегелем мало оставили от былой прелести Барбары Бломберг. Соседи сказывают, что никогда не слышали, чтобы она играла на лютне и пела, зато скандалит фрау Кегель по любому поводу за милую душу.
— Возможно, женщина полагает, что после ушей царственного любовника, услаждать чей-то еще слух будет кощунством.
— Вы в точку попали, ваша милость! — усмехнулся Отто. — Бабенка почитает всех, кто ее окружает, недостойными равного общения, и ведет себя не по чину дерзко.
— Мало кто из ее окружения получает содержание напрямую из канцелярии Филиппа II.
— Король делает это не ради нее, ваша милость.
— Разумеется, Отто. Он делает это потому, что полагал бы непристойной нищету женщины, некогда связанной с его отцом. Я всегда знал, что наш государь чтит память своего великого родителя, но лишь начав работать вблизи его сиятельства, в полной мере увидел, насколько государь добр, милостив и благочестив. Счастлива империя, имеющая такого монарха.
— Воистину, это так, — сказал Отто, прикидывая, не будет ли очередное наполнение бокала и отрезание ломтя превосходного сыра воспринято как непозволительное нахальство. Так и не придя к определенному выводу, он решил пока воздержаться и немного отвлечь начальника от возвышенных мыслей. — В деревеньке, через которую я проезжал перед прибытием в лагерь, оказывается, празднуют Фасанг.
— Ты видел своими глазами, или кто-то рассказывал?
— Так ведь самое время, ваша милость, весна. Конечно, видел, и девок в венках, и крестьян веселящихся.
— В Баварии Святой Официум принимал меры против народных суеверий, — Кунц потеребил гладко выбритый подбородок, вспоминая. — Кое-то требовал процессов и казней. Иные из Виттельсбахов поддерживали любые идеи отцов-инквизиторов, другие же запрещали трогать деревенщину, боялись крестьянских бунтов.
— Было бы славно нагрянуть туда к ним на праздник, — мечтательно сказал Отто. — Некоторые из девок хорошо смотрелись бы, привязанные к столбам.
— Нынче мы не располагаем полномочиями трибунала, — строго произнес Кунц. — А если бы и располагали, я вряд ли начал деятельность с расправ над крестьянами. У короля и церкви есть слишком серьезные враги, чтобы отвлекаться на босоногих простушек с венками в волосах.
— Но ваша милость! — воскликнул Отто. — Никогда еще за то время, что я знаю вас, в Нижних Землях не было так спокойно. Армия короля сократилась, военные кампании прекращены, Брюссель готовится ко въезду наместника. Я проехал через полстраны, и всюду люди живут надеждой на конец кровопролития. Возможно, не за горами признание Римской веры единственной для всех Семнадцати провинций, и восстановление работы трибуналов, как это было всего несколько лет назад?
— Время не обернуть вспять, — с горечью и почему-то очень тихо ответил инквизитор, так что Отто пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Я ведь занимаюсь перепиской принца с утра до ночи, и знаю, кто и о чем думает в Нижних Землях. Северные провинции не признают папу римского, и Молчаливый не приползет на коленях в Мадрид. Хуан Австрийский, верный воле короля, продолжит настаивать на церковном единстве под эгидой Рима, но принц понимает, что ничего уже не будет так, как раньше, и нас очень скоро ждет новая война. Даже, если мы победим в этой войне, я не уверен, что инквизиция вернется в Семнадцать провинций. Хотя и намерен делать все от меня зависящее, чтобы это случилось. Мы можем потерять земли, деньги, жизни, Отто. Войны вообще редко протекают без потерь. Но чего мы не можем себе позволить — это потерять бессмертные души наших подданных.
Отто склонил светловолосую голову с серьезным видом. За три года, проведенных рядом с инквизитором Гакке, он научился безошибочно определять, когда можно шутить и веселиться, а когда следует принять самый серьезный и торжественный вид, чтобы, не дай бог, не пробудить недовольство и гнев начальника. До прошлогоднего ранения, полученного при задержании оборотня, инквизитор, бывало, поколачивал своего фамильяра. После выздоровления, тем более теперь, когда они пребывали на службе у самого наместника Нижних Земель, Отто молился лишь о том, чтобы в их жизни не наступили новые перемены.
— Антонио Перес выразился предельно ясно, ваше сиятельство, — Хуан де Эскобедо поднял глаза, чтобы не упустить выражение красивого лица наместника. — Любая просьба о финансировании военной кампании вызовет недовольство его величества.
