Я отдам за это все, что у меня есть, решил он. Сделаю все, что от меня зависит. Если они доберутся до этой семьи, я буду драться с ними. Я сделал выбор, и гнев переполняет меня.
— Они, конечно, могут сказать, что мы не муж и жена. Мы же соврали про то, сколько нам лет, и нам могут сказать, что брак недействителен. Я думала об этом. У них этот козырь против нас на руках. Они в любой момент могут к нему прибегнуть.
— Но вы — муж и жена, — сказал он.
— Правда?
— Да, — сказал он. — Ты и Арт — муж и жена.
Ее лицо, неистово живое, даже чуть округлилось, исчезла впалость щек. Он увидел, как это лицо разглаживается, как расходится по нему румянец. Увидел, как ее изнутри наполняет тепло. Чудесное тепло.
— Думаешь, прорвемся? — спросила она. — Ты правда так думаешь?
Они знают, что победа будет за вами, подумал он. Знают, что сами они обречены. Вы отказались от их слов, от их культуры, обычаев, их изощренности, их вкусов. От их ценностей.
И я вынужден примкнуть к одной из сторон. Они говорят детям: вы наши враги. Мы будем вас убивать. Мы уничтожим вас. А я говорю вам: если вы решили воевать с детьми, тогда вам придется бороться и со мной. Потому что я буду их защищать. Я увижу, как дети переживут вас.
Как–то январской ночью, в два часа, Джим Брискин проснулся от телефонного звонка. Он потянулся за трубкой, и рядом в постели зашевелилась и села Пэт.
— П–п–привет! — закричал ему в ухо Арт. — Здорово, Джим!
— Что, уже? — пробормотал он.
В комнате было темно, хоть глаз выколи, и холодно.
Пэт включила лампу.
— Началось? — спросил он, протирая глаза.
— Кажется, да, — сказал Арт. — Можешь подъехать?
Он оделся, сел в машину и поехал к дому на Филлмор–стрит.
Дверь ему открыл Арт.
— Каждые пять минут, — в отчаянии сказал он.
Джим вошел и позвал:
— Рейчел!
Она сидела в длинном розовом шерстяном халате на краю кровати, прижав руки к твердым бледным вискам.
— Да, — каким–то скрипучим голосом ответила она.
— Ей больно очень, — сказал Арт, подбежав мимо него к жене. — Поедем.
Джим поднял ее в чем была и отнес в машину. Через несколько минут они ехали в больницу.
Позже, когда они сидели в больничном зале ожидания, он подумал — а ведь такое у него впервые. Никогда он так не сидел и не ждал — не ждал, когда женщина родит ребенка. Он позвонил с телефона–автомата Пэт, чтобы сказать, как идут дела.
— Им, кажется, что–то дают, чтобы притупить боль, — сказал он Арту вернувшись.
— Н–н–ну да, — ответил Арт.
— Но нам–то от этого не легче.
Его собственное волнение не улеглось. Так вот что при этом чувствуешь. Помолчав, Джим сказал:
— Славная у тебя жена.
Арт кивнул.
— Тебе повезло, — сказал Джим. — Я таких, как она, не встречал больше.
За дверями больницы в темноте раннего утра ехали куда–то немногочисленные машины. Чтобы отвлечься, он подошел к выходу и встал там, засунув руки в карманы.
Одна из машин волокла за собой на прицепе огромный белый рекламный щит из папье–маше. Автомобиль упрямо тащил вывеску. Там были какие–то слова, выведенные громадными буквами — чтобы издалека видели.
Слова, подумал он. Даже здесь, в четыре часа утра, где читать пока еще некому, куда–то тащат эти слова. Так и ездят они по улицам. Кругами.
На миг ему показалось, что это реклама Полоумного Люка. Но он ошибся. Чья–то еще. Но вполне могла быть и его.
Он смотрел на рекламный щит. Слова зависли в воздухе. Все висят и висят. Нет, подумал он. Сюда вам нельзя.
И слова двинулись прочь.
«Прочь!» — приказал он.
Постепенно слова скрылись из виду. Он постоял у входа — чтобы убедиться. Слова исчезли. Он подождал, некоторое время смотрел им вслед — слова не вернулись.
Мэри и великан
Роман Mary and the Giant был написан в 1953–1955 гг., впервые опубликован в 1987 г. американским издательством Arbor House.
Глава 1
Справа от несущейся машины, за обочиной шоссе, паслись коровы. Невдалеке за ними виднелись коричневые пятна, едва различимые в тени сарая. На стене сарая можно было с трудом разглядеть древнюю рекламу кока–колы.
Джозеф Шиллинг, сидящий на заднем сиденье, полез в жилетный карман и вынул золотые часы. Умело подковырнув крышку, он поднял ее и посмотрел на циферблат. Было два сорок жаркого калифорнийского дня середины лета.
— Далеко еще? — поинтересовался он с оттенком недовольства. Он устал от езды в машине и от пролетающих за окном сельских пейзажей.
— Минут десять, может, пятнадцать, — не оборачиваясь, проворчал согнувшийся над рулем Макс.
— Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Вы говорите о городишке, который отметили на карте. До него еще минут десять–пятнадцать. Я по ходу видел указатель; там, на последнем мосту.
И снова стада, и снова высохшие поля. Легкий туман, обволакивавший далекие горы, за последние несколько часов постепенно осел в низовьях долин. Куда б ни глянул Джозеф Шиллинг, туман разлился повсюду, покрыв иссушенные холмы и пастбища, ухоженные фруктовые сады, редкие фермерские постройки, покрытые известкой. Прямо по курсу показались предвестники города — два рекламных щита и прилавок со свежими яйцами. Он был рад, что город уже близко.
— Мы здесь еще никогда не проезжали, — сказал он, — правда?
— Ближе всего отсюда Лос–Гатос, где вы отдыхали еще в сорок девятом году.
— Одного раза всегда достаточно, — сказал Шиллинг, — нужно все время искать что–то новое. Как говорил Гераклит — нельзя войти в одну реку дважды.
— По мне, так она вся одинаковая — сельская местность. — Макс указал на отару овец, сгрудившихся под дубом. — Вон, все те же овцы, мы их весь день проезжаем.
Из внутреннего кармана Шиллинг вынул черный кожаный блокнот, авторучку и сложенную карту Калифорнии. Это был крупный мужчина под шестьдесят; он развернул карту мощными желтоватыми ручищами с грубой кожей, шишковатыми пальцами и толстыми до непрозрачности ногтями. На нем был костюм грубого твида, строгий шерстяной галстук и черные кожаные ботинки английского производства, покрытые дорожной пылью.
— Да, остановимся здесь, — решил он, убирая блокнот и ручку, — хочу осмотреться часок. Всегда есть шанс, что здесь как раз то, что надо. Как тебе это понравится?
— Вполне.
— Как называется городишко?
— Междуножье.
Шиллинг улыбнулся.
— Хорош шутить.
— У вас карта — вот и посмотрите, — пробурчал Макс. — Пасифик–Парк. Расположен в самом сердце плодородной Калифорнии. Дождь не чаще двух дней в году. Имеется завод по производству льда.
Теперь уже сам город мелькал по обе стороны шоссе. Прилавки с фруктами, заправка, одиноко стоящий продуктовый магазин с припаркованными в грязи автомобилями. От шоссе расходились узкие ухабистые дороги. «Додж» перестроился в правый ряд, и тут показались дома.
— Вот это у них называется городом, — произнес Макс. Вырубив мотор, он на холостом ходу повернул направо. — Здесь? Или там? Решайте уже.
— Езжай в деловой район.
Деловой район состоял из двух частей. Одна прилепилась к шоссе с его транзитным движением и состояла главным образом из автокафе, заправочных станций и придорожных ресторанчиков. Вторая была центром города — туда и направился «Додж». Джозеф Шиллинг, высунув локоть в открытое окно, внимательно рассматривал, изучал обстановку, довольный присутствием людей и магазинов, довольный, что широкое поле на время отошло в прошлое.
— Недурно, — признал Макс, когда они проехали булочную, гончарную лавку, магазин «Тысяча мелочей» и новый молочный, а потом еще и цветочный магазины. Далее следовал книжный, занимавший здание в испанском стиле из необожженного кирпича, а за ним — процессия калифорнийских домов в стиле ранчо. И вот дома уже остались позади, появилась заправка, и они снова выехали на трассу.
— Остановись здесь, — указал Шиллинг.
То было простое белое здание с колыхавшейся на ветру вывеской. Негр уже поднялся с брезентового шезлонга, отложил журнал и приближался к машине. На нем была накрахмаленная форма с вышитым словом «Билл».
— Автомойка Билла, — произнес Макс, ставя на ручной тормоз, — давайте выйдем, мне надо отлить.
Утомленный Джозеф Шиллинг чопорно открыл дверь и поставил ногу на асфальт. Выходя из машины, ему пришлось пробираться через свертки и ящики, которыми было заставлено заднее сиденье; на подножку вывалилась картонная коробка, и он с трудом нагнулся, чтоб ее поднять. Тем временем негр уже подошел к Максу и приветствовал его.
— Сейчас–сейчас. Заезжайте, сэр. Сейчас я позову помощника; он за колой пошел.
Джозеф Шиллинг стал прохаживаться, разминая ноги и потирая ладони. В воздухе приятно пахло. Несмотря на жару, здесь не было душно, как в машине. Он достал сигару, отрезал кончик и поджег. Он мерно выдувал клубы синего дыма, когда к нему подошел негр.
