Как обычно, во время кризиса жизнь Бальзака разрешилась любовным романом. Жюль Сандо познакомил его с молодой женщиной из Лиможа по имени Каролина Марбути756. Выйдя из-под «отцовского давления и попав под гнет мужа» (ее отец был магистратом, а муж – клерком в лиможском суде), Каролина приехала в Париж в поисках литературной славы. Она написала два рассказа для «Хроники» Бальзака. Бальзак называл ее «бедным очаровательным созданием, приговоренным к жизни в холодных пределах домашнего хозяйства». По его отзывам, она была «порядочной, добродетельной женщиной»757. Однако добродетель не помешала ей отдать дочерей в школу-интернат, одеться мужчиной и сопровождать Бальзака в Италию, где ее по ошибке принимали за Жорж Санд, что ее очень веселило. Позже она писала о безнадежной попытке обрести счастье в обществе, где «мужчины ставят женщин в самое трудное положение, а затем отказываются признать в них равных себе»758. Ее феминистское творчество, даже с биографической точки зрения, куда интереснее, чем часто цитируемые старческие воспоминания о путешествиях с Бальзаком, якобы продиктованные его бесплотным духом, когда ей исполнилось семьдесят восемь лет. Большой знаток женщин близко подошел к тому, чтобы стать идеальным мужчиной. Он не был ни деспотом, ни мещанином, хотя, разумеется, не был и идеальным мужем: его так переполняли замыслы будущего для других, что «полагаться на него можно было только в настоящем времени». «Бальзака, – признавалась Каролина близкой родственнице, – больше всего заботят его собственные идеи, и не очень приятные. Но в нем столько силы и интеллектуальной мощи, столько превосходства во всем его существе, что он кажется настоящим красавцем. Физически он совсем непривлекателен, хотя его голова весьма выразительна и необычна»759. «Сумею ли я сдержаться? Вот в чем вопрос. Для него любовь непременно форма физического упражнения, а помимо этого, вся его жизнь посвящена работе… Я перевернула свою жизнь наизнанку; хуже, чем сейчас, уже быть не может»760. «Она возложила ответственность за свою эскападу на меня, – говорил Бальзак знакомым, принимавшим его в Турине, – так как ей известно: я настолько охвачен всепоглощающей страстью, что не знаю, существуют ли женщины»761. После той поездки они почти не встречались, но, судя по всему, страсти в их отношениях хватало, потому что Бальзак специально затягивал возвращение из Турина. Туда доехали за пять дней; обратно – за десять. Они пересекли Симплонский перевал и с роскошью побездельничали в Швейцарии – Женевское озеро, Лозанна и (дань Эвелине) святые места: гостиница «Арка» и вилла Диодати. Странным было то сентиментальное путешествие, в котором переплелись жизнь Бальзака и его романы. Вернувшись к «жизни литературного заключенного», он заметил «любопытный эффект»: «Иногда мне кажется, что все было сном, и я гадаю, в самом ли деле существует Турин»762.
Бальзак изголодался по светской жизни, свободной от профессиональных забот. Важное обстоятельство: он больше не хотел путешествовать один. Он тосковал по «забавам». Итальянское общество порадовало его, так как в нем он нашел очарование без притворства: «секретаря»-трансвеститку ни за что не приняли бы в парижских салонах. Впоследствии он изменит свое отношение к Италии, особенно после второго визита туда в 1837 г., когда выпустили памфлет, обвинявший писателя, чьи романы начали появляться в переводах на итальянский с начала 1830-х гг.763, в том, что он изображает всех итальянцев предателями родины и прелюбодеями764. Повесть «Массимилла Дони» (Massimilla Doni, 1837) – восхваление мира, где «всякой страсти находится предлог»765 и где «утро проходит с любовью, вечер с музыкой» и – вежливое признание – «ночь во сне»766.
Лишь в феврале 1837 г. Бальзак сумел вновь посетить страну, которую так полюбил. По возвращении его ждала весть о смерти Лоры де Берни. Траур наконец заставил его последовать советам врача: «Я уступил и проспал от пятнадцати до восемнадцати часов три дня кряду». Время для сна было выбрано наихудшее. Его «плавающий долг» достиг суммы в 151 тысячу 514 франков (в нынешнем эквиваленте около 455 тысяч фунтов), из которых всего 40 тысяч были «безопасным» долгом перед родственниками и друзьями. Слухи о том, что его вот-вот бросят в долговую тюрьму, «заморозили» его кредит; и, как он часто замечает, не было субсидий от правительства, на которые можно было надеяться, так как правительство «боялось, что его одурачат умные люди – как будто можно долго симулировать гениальность»767.
Потребовались крайние меры. Приняв их, Бальзак революционизировал французскую литературу и значительно увеличил количество своих читателей; но они же привели к новому критическому положению, из-за которого его вторая поездка в Италию стала не столько экскурсией, сколько полномасштабным отступлением. Сначала Эмиль де Жирарден, чья ежедневная газета «Пресса» нанесла последний удар «Парижской хронике», попросил у Бальзака роман. Жирарден понимал, что новости, которые нравятся публике, на самом деле новостями не являются. Если бы он мог заполнить треть газеты популярным романом, тиражи бы возросли. Может быть, он имел в виду нечто вроде «Записок Пиквикского клуба» Диккенса, которые начали выходить в ежемесячных приложениях в апреле 1836 г., когда Диккенсу было всего двадцать четыре года. Бальзак предложил Жирардену «Старую деву», которая, таким образом, стала первым французским романом-фельетоном, или романом с продолжением. «Старая дева» была опубликована в двенадцати ежедневных выпусках начиная с 23 октября 1836 г.768 Впоследствии Бальзак будет почти все свои романы продавать дважды: один раз газете, один раз издателю. Те самые газеты, которые Бальзак прежде так презирал, открыли для него огромный новый рынок. Но существовали и трудности, с ними он так и не справился до конца, и они до некоторой степени оправдывают его критическое отношение к прессе. В отличие от Эжена Сю, который просто нес бред от начала до конца куска, понятия не имея о том, что будет дальше, Бальзак вживался в свой замысел и расширял его, пока он не становился единым целым. Как мог он каждую неделю выдавать сюжет по кускам? Другая трудность состояла в том, что вкусы любителей газет и любителей романов различаются. Читатели газет требовали, чтобы каждый выпуск заканчивался «на самом интересном месте». Их вполне устраивала упрощенная психология, незамысловатый сюжет и благопристойность, чтобы можно было без вреда дать роман жене и детям. Подобным запросам не совсем соответствовал рассказ Бальзака о пожилой женщине и ее сексуальных потребностях. В газету потоком поплыли жалобы, на что Бальзак, в свою очередь, жаловался в предисловии к «Служащим» в 1838 г.: «Наши читатели, которые с радостью читают чудовищные подробности в «Газетт де Трибюно» (печатавшей отчеты о судебных процессах. – Авт.) и позорную ложь в рекламных объявлениях, подняли крик над слишком пышными грудями мадемуазель Кормон»769. Труд оказался мучительным. Разделив роман на отрывки одинаковой длины, Бальзак делал все, что мог, чтобы втиснуть его в колонки «Прессы». Его уверенность в себе пошатнулась, особенно на следующий год, когда в той же газете появился анонс «Служащих», а читатели в ответ писали, что роман скучный и глупый: «Если так, значит, я в самом деле серьезно ошибся»770. Другие газеты обрушились с критикой на Бальзака, хотя на самом деле они нападали на Жирардена. Авторы рецензий на «Старую деву» притворялись, будто ничего не понимают или шокированы; они высмеивали пристрастие автора к френологии, физиогномике и характерологии771. «Так, – издевается рецензент в «Шаривари», – г-н де Бальзак расскажет вам, что, если мужчина идет с левой ноги, значит, у него склонность к северным языкам. Если женщина по привычке завивает волосы в тугие кудряшки, можете быть уверены, что она хорошо варит абрикосовое варенье»772.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
