— Ты знал! — почти ненавидяще глядя на Донгара, прошептал он. — Знал, что этим закончится! Потому и говорил, что каждый должен делать свое дело!
— Я чувствовал, — мягко ответил Донгар, печально глядя на Хадамаху. — Знаешь у нас ты. Вот теперь ты знаешь.
Свиток 56,
в котором могло быть много слез и долгих прощаний, но на все это не было времени
Что случилось? — спросила Аякчан, всматриваясь то в одного, то в другого.
— Вот они случились, — кивая в сторону родичей, тоскливо сказал Хадамаха.
— Остается Хадамаха, однако, — так же мягко и сочувственно добавил Донгар.
Хадамаха вскинулся — он еще ничего не решил! Как же это — остается? А кто пойдет с друзьями в Столицу? Он всегда хотел увидеть тамошние площадки для игры в каменный мяч! А кто узнает, какая из верховных жриц Храма была Кандиной Огненной женщиной и что еще она задумала? А сейчас кто допросит Уот, да так, чтобы от ее истерики Сивир не полыхнул? Он еще может повернуться и уйти вместе с остальными, а родовичи пусть сами разбираются. Он и так сделал для них, что мог!
— Донгар, ты камлать собрался, что такой бред несешь? — возмутилась Аякчан. — Мы не можем идти в Столицу без Хадамахи! Он же из нас самый разумный! Вот кто меня остановит, если я с ходу попробую ворваться в тронный зал и сшибить Огненным шаром Королеву с трона? А если и вправду драка, что мы станем делать без его ярости?
Хадамаха кивнул — Аякчан все говорила правильно. Именно то, что он хотел услышать! Но почему-то с каждым ее словом уверенность, что дальше ребята пойдут без него, становилась все сильнее.
— Думаете, в Столичном храме будет легче, чем в Сюр-гудском, против Советника? Мы не можем ослаблять себя сейчас! — вскричала Аякчан, вглядываясь в лицо Хадамахи, словно рассчитывая прочесть там решение. — Если мы не справимся в Столице, твои родичи никогда не вернутся в свои земли!
— Если будет кому возвращаться, — тихо сказал Хадамаха.
Глаза Аякчан стали как две голубые льдинки.
— А это уже их дело! — отрезала жрица Храма. — Если они не смогут выжить в Океане только потому, что передерутся между собой, — значит, они не заслуживают жизни!
Только вот первыми убьют тех, кто как раз заслуживает! Например, Брата с его жаждой справедливости и стремлением защитить всех слабых и несчастных.
Хадамаха поднял голову и окинул родовичей и соседей безнадежным взглядом. Все отдельно: Мапа с Мапа, тигры тесной кучкой, крылатые стайкой… Люди жались позади всех и глядели на него с тоской, еще большей, чем у самого Хадамахи. И капелькой надежды. Для них все просто — останется он, их возьмут с собой и будут помогать как соседям, как равным. Уйдет с ребятами — быть им, как всем разорившимся беднякам, в работниках у более удачливых. А еще они думали: если Хадамаха даст им хоть немного уверенности и чуток времени… они еще покажут поганому зверью, кто на Сивире главный тойон природы! Думают-думают, Хадамаха не сомневался — он слишком хорошо знал людей. Он ведь городской стражник.
Сильные пальцы сжали ему плечо, и мама заглянула в лицо сыну:
— Иди куда сам хочешь, сынок! Иди с друзьями, ты им нужен. Ты всему Сивиру нужен, видишь, какой ты у меня большой медведь, — она улыбнулась сквозь слезы. — Для нас ты уже достаточно сделал — всех спас! Мы справимся, правда. Все уладится как-нибудь…
Хадамаха даже улыбнулся. Он и сам знал, что улыбка вышла болезненная, как у тяжело раненного.
— Не бойся, мама. Мы справимся, все будет хорошо, и все уладится. Я остаюсь.
— Ты что? — неверящим шепотом повторила Аякчан. — Ты не слышал, что тебе говорила мама? Ты нужен нам, ты нужен Сивиру…
— Я слышал, — кивнул Хадамаха. — Слышал, что она говорила на самом деле.
— Тебе и правда мозги вскипятило! — закричала Аякчан. — Пусть это твое племя, но оно маленькое, а в опасности весь Сивир!
— Помнишь, я еще Советнику в Сюр-гуде говорил: весь Сивир — это и есть маленькие племена.
— Да скажите же ему! — беспомощно оглядываясь на парней, выпалила Аякчан. — Он должен идти с нами в Столицу!
— Он должен делать, как сам знает, — покачал головой Донгар. — Раньше мы делали одно общее дело, теперь каждый делает свое.
— Если б моим горам грозила опасность, я бы тоже пошел туда, — кивнул Хакмар.
— Все же Храм — великая ценность. Только Храм заботится о всем Сивире, а не растаскивает его на маленькие племена! — Аякчан коротко зло всхлипнула, ненавидяще глянув на Хадамаху. — А ты… иди куда хочешь, с кем хочешь… Без тебя обойдемся! Я думала, мы друзья, а ты… Предатель! — И рванула прочь.
— Доченька! — потянулась за ней Уот.
— Не ходи за мной! — рявкнула Аякчан, с разбега вламываясь в подлесок и исчезая между стволов.
— Не надо на нее обижаться, — успокаивающе сказал Донгар. — Она успокоится и придет, однако!
— Ты за ней не побежишь? — напряженный голосишко прозвучал где-то на уровне Хадамахиного пояса. Он поглядел вниз — Белый тигренок смотрел на него в упор, и глаза его властно искали ответа.
Хадамаха молча покачал головой.
— Значит, ты нас не бросишь? — так же напряженно спросил тигренок.
Хадамаха еще миг подумал — последняя, самая последняя возможность отказаться, уйти, он ведь и правда очень нужен ребятам там, в Храме, без него еще неизвестно, справятся ли они. Здесь без него не справятся точно. Хадамаха вздохнул и обреченно кивнул.
И только тогда напряжение покинуло мордаху тигренка.
— Урррр-рау-ау! — восторженно взвыл он, скача вокруг Хадамахи. — Хадамаха идет с нами! И пусть эта девушка-жрица даже не вякает, никакой он не предатель!
— Некрасиво говорить, что жрицы — вякают, это неуважение к Храму, — строго сказала его мама Золотая. — Хадамаху я смогу слушаться. Если он не часто будет командовать.
— Еще бы ты моего сына не слушалась! — немедленно влез отец.
— А ты надеешься, раз ты — его отец, чего-нибудь лишнего для своих медведей захапать? — проклекотала Белоперая.
— Я лучше вас Хадамаху знаю, — фыркнула тигрица. — К отцу он строже всех будет.
— Он мой сын! Слушаться должен! — возмутился отец.
— Хадамаха… старший вожак, — буркнул Брат невнятно, но так решительно, что попробуй возрази, рискни здоровьем. — Вожак над вожаками. Его слушаться!
— Вожак над вожаками, — повторил Донгар и громко выкрикнул: — Князь-Медведь!
— Князь-Медведь! Князь-Медведь! — понеслось над вырубкой.
— Князь-Медведь? — вздернула брови Седна. — А я еще думала, откуда я тебя знаю… Вспомнила теперь! Это ты привел сюда медвежьи и тигриные племена тысячу Дней назад. И ко мне в Океан тоже заглядывал! И звали тебя так же — Князь-Медведь! Мне будет приятно снова говорить с тобой! — благосклонно кивнула Повелительница Океана.
Хадамаха только тихо охнул. Это что ж выходит? Брат Медведя, который был тысячу Дней назад с Шаманом, Кузнецом и Жрицей, и Князь-Медведь, почитаемый древний прародитель племени Мапа — один и тот же человек… в смысле медведь? Это… он сам? Когда же он поселился здесь? До Кайгаловых войн? Или после? Или…
Раздумывать о прошлом и хитросплетениях предыдущей жизни ему не дали.
— А может, мы, это… ну, как в братьях Биату… — влез один из сынков тети Хаи. — Символ себе какой на дереве там или на кости вырежем? Медведя, например? И назовемся как-нибудь — «Единый Сивир», что ли… Раз мы теперь все вместе…
— А может, мы не будем ничего вырезать? — совсем не медвежьим, а скорее змеиным тоном поинтересовался Хадамаха. — И называться никак не будем? А ну марш собираться! Дядька Бата, почему у тебя бойцы бездельничают? Сейчас сам вместо них отрабатывать будешь. А остальным еще раз повторить, что делать?
— Уже бежим, Хадамаха! — крикнул дядька.
— Мы собираемся, Хадамаха! — тигры рванули прочь.
— Не ори на отца, делаем уже! — отозвались Мапа.
— Я уже отослала тех, кто может летать! Тэму сказали, встреча — у берега! — крикнула Белоперая. Повернулась к своей бескрылой сестре: — А ты… со мной?
— Вы от меня три раза отреклись: когда Канде отдавали, когда Черноперый решил, что до лишенной крыльев вам дела нет, и когда ты сказала, что у всех твоих родных есть крылья. Вам я не нужна, — спокойно, без горечи произнесла маленькая жена Канды.
— Я… не то хотела сказать, — опустила глаза Белоперая. — Ты — моя сестра…
— Сестра. Только и правда: что я, бескрылая, буду с вами делать? — покачала головой девочка. — С медведями останусь.
— А с ними что делать будешь? — ревниво проклекотала Белоперая.
— Замуж выйду, — усмехнулась девочка. — Не за Канду, конечно.
— А за кого?
— За меня! — рявкнули сзади, и здоровенный полуголый парень вынырнул из-за спины Белоперой, подхватил радостно взвизгнувшую девчонку и легко водрузил на плечо. — Она мне сразу понравилась! Р-р, так бы и съел!
