– На Капри, кажется? Нет, в Сиене. Да, именно там, в Сиене.
– А что они там делают? – спросила Сара.
– Не могу сказать, что они особенно обременены делами, – ответила Нонни и беспомощно всплеснула руками. – Моя дочь вышла замуж за очень богатого человека. Они познакомились во время игры в теннис и до сих пор еще играют. Никак не вырастут. Поэтому всякая ответственность им в тягость.
– Но у них есть дочь, – наставительно сказал Ноа, – а дети – это всегда ответственность.
Нонни с притворной застенчивостью ответила:
– Боюсь, что именно я с самого начала переложила всю ответственность на собственные плечи. Пейдж всегда считалась моей дочерью в большей степени, чем внучкой. Она всегда была ласковой девочкой, какой ее мать никогда не была, и мне это нравилось. Я с удовольствием позволяла дочери и своему зятю жить, где им угодно, будь то вилла где-нибудь, шале или дача. Мне нравилось, что Пейдж всегда в моей неразделенной собственности. – Тут Нонни ухмыльнулась. – А вот теперь у меня есть Сами. – Улыбка была настолько широкой и веселой, что Ноа едва не рассмеялся, глядя на старую женщину. – А сейчас у меня появилось еще вас двое. До чего приятно принимать гостей! – Улыбка пропала, сменившись выражением искренней заинтересованности. – Надеюсь, вы останетесь пообедать с нами?
Ноа не знал, что и ответить. Честно говоря, ему не очень хотелось разочаровывать старушку отказом, но не хотелось также и возвращаться домой к недоклеенным обоям в ванной комнате.
– Как-то неудобно так утруждать вас, – сказал он.
– О чем вы говорите?! – воскликнула Нонни. Ноа ожидал от нее именно такой реакции. Глаза старушки засверкали. – Я только что собиралась сделать заказ по телефону. Так я закажу больше еды, вот и все. – Обратившись к Саре, она спросила: – Ты любишь мексиканскую кухню?
Сара утвердительно кивнула.
– А мой отец – не очень. Мексиканская пища вызывает у него расстройство желудка. Когда он приезжал навестить меня в Калифорнию, у нас всегда возникали по этому поводу проблемы. Он спрашивал меня, где мне хочется обедать, и я чаще всего выбирала мексиканский ресторан. Рестораны, где бы хотелось пообедать ему, всегда казались мне такими скучными…
– Что ж, тогда мы приготовим ему хороший куриный супчик. Что касается меня, – тут Нонни потерла ладонь о ладонь, – я сейчас с удовольствием поела бы чего-нибудь острого. Чего-нибудь приправленного чили. Или мексиканские лепешки с перечным сыром.
Неожиданно личико Сами покраснело. Нонни погладила ее по головке.
– Ты ведь тоже не хочешь острого? Обойдемся без чили?
– Перец может вызвать расстройство желудка у девочки, как вы думаете? – спросила Сара.
– В сущности, – сказала Нонни, поднимая Сами на руки, – в данный момент проблема в другом. – С очаровательной старомодной деликатностью она обратилась к Ноа: – Надеюсь, вы извините нас, если мы отправимся в дамскую комнату, чтобы слегка поправить наш туалет?
Ноа рассмеялся.
– Ну конечно же.
Сара тоже вскочила и. отправилась с Нонни, оставив отца в гостиной в одиночестве. Воспользовавшись этой ситуацией, Ноа направился в спальню Пейдж.
Сначала он ее не увидел. Она просто затерялась в груде всевозможных спальных принадлежностей, наваленных на кровати, – стеганом одеяле, куче всевозможных подушек и подушечек и простыней. Вся эта куча белья и была выдержана в теплых тонах коричневого, золотистого, зеленого и алого цветов; то, что он поначалу принял за прядь волос Пейдж, оказалось котенком, свернувшимся в калачик на одной из подушек.
Наконец он увидел и хозяйку спальни. Она лежала под одеялом, вытянувшись на кровати по диагонали, а ее волосы были разбросаны по вышитой подушке и очень гармонировали по цвету с наволочкой. Одеяло полностью закрывало ее вплоть до подбородка. Ноа не мог догадаться, надето что-нибудь на Пейдж, или она лежит под одеялом обнаженная.
Подобравшись поближе, он пристально всмотрелся в ее лицо. Оно было бледным и спокойным и, пожалуй, несколько беззащитным, каким бывает человек во время глубокого сна. Волосы Пейдж слегка вились, похоже, что, когда она легла, они были еще влажными. Локоны закрывали ее лицо. Ноа откинул несколько прядей со лба, чтобы видеть Пейдж, и, не удержавшись, провел рукой по гладкой щеке. Потом он пальцем провел по прямой линии ее носа, затем по губам. Дыхание женщины было спокойным и ровным. Веки Пейдж были плотно закрыты, ресницы не дрожали, что свидетельствовало о глубоком сне, в который она погружена.
Ноа присел на кровать рядом. Пейдж не проснулась.
Он подумал о том, сколько бессонных часов Пейдж провела в больнице, помогая пострадавшим, и невольно испытал огромное уважение к ней. Таким же чувством уважения он проникся к ее бабушке, Нонни, которая воспитала дочь безответственных родителей так, что чувство долга стало одним из самых главных в ее жизни.
Ноа почувствовал напряжение, которое постепенно накапливалось у него в паху. Желание было настолько сильным и острым, что, чем дольше он смотрел на Пейдж, тем больше оно нарастало. Те несколько минут, когда они были вместе на заднем дворе в доме Мары, теперь казались ему сном. Возможно, он слишком часто вспоминал о тех минутах, так что сама их близость превратилась в грезы, в сновидение.
Ноа поцеловал ее в висок и подождал некоторое время. Пейдж никак не отреагировала. Тогда он поцеловал ее в щеку, затем в глаз, приникнув к ней, чтобы насладиться свежим запахом ее кожи. Прядку за прядкой он откинул волосы от лица Пейдж и обнажил ушко. Касаясь кожи, он сантиметр за сантиметром проследил его линии, чуть ли не классические. Затем его рука скользнула под одеяло и окунулась в тепло шеи Пейдж.
Женщина тихонько застонала от удовольствия. Ноа продолжал гладить ее гладкую кожу.
Неожиданно ее глаза распахнулись. Сначала она смотрела на потолок, но потом ее взгляд сконцентрировался на Ноа. Казалось, что она еще не совсем пришла в себя и все еще находилась в объятиях сна, несмотря на то, что ее глаза были широко раскрыты. Но очень соблазнительно выглядели ее губы, мягкие и нежные, и он приблизил свое лицо к лицу Пейдж и поцеловал ее. Ласкающим движением он провел по ее губам языком. Слегка прикусив зубами нижнюю губу, он начал играть с ней, то покусывая ее, то нежно посасывая.
Пейдж снова застонала, но на этот раз ее стон был более громким и глубоким. Она закрыла глаза, но рот ее находился в его полном распоряжении, а он слишком хотел ее, чтобы прекратить ласки. Его поцелуи стали более жгучими и настойчивыми, он буквально пожирал теперь ее рот, радуясь его влажной податливости. Язык проник внутрь ее рта и принялся исследовать его глубины.
