— Я пойду с вами, — сказал Ларри. — Постараемся не отходить далеко друг от друга.
— Тем более что у меня в келье есть небольшой запасец хлеба и воды, — сказал отец Мауро. — Это позволит нам продержаться.
— Хлеб и вода! — воскликнул Ларри. — Какое пиршество нас ожидает, святой отец!
Отец Мауро не ответил на шутку. Поддерживая друг друга, они вышли на разоренную галерею, стараясь обходить препятствия. С каждой минутой становилось темнее.
— Только об одном я не жалею: о портретах наших аббатов, висевших на этих стенах, — сказал отец Мауро. — Их сердитые взгляды сопровождали меня всякий раз, как я отправлялся работать! Я постоянно чувствовал себя виноватым. Может быть, и лучше, что их изображения не пережили бомбежку, потому что они многое могли бы поставить мне в упрек: еще до того, как книги увезли, я перестал серьезно работать. С тех пор как тут появился маленький послушник, моя душа не знала ни минуты покоя. И братия постоянно напоминает мне об этом. Я протестовал против его присутствия, но это был vox damans in deserto123.
— Вы все время говорите о нем!
— Вы же понимаете, что это он поставил непонятно куда и как книгу, о которой я говорил вам утром, обнаруженную полковником Шлегелем в отделе богословия. Книгу о туканах. Он ничего не хотел делать как следует! Впрочем, серьезных поручений ему никто и не давал. А мне этот том помог усовершенствовать мои скромные познания в орнитологии.
— Так вы в него все-таки заглядывали! — бросил Ларри шутя. — А ведь синицы совсем не похожи на экзотических птиц…
Отец Мауро состроил смешную гримасу.
— Меня смертельно уязвило замечание Шлегеля, и прежде чем поставить книгу на место, я машинально ее пролистал, может быть, для того, чтобы попытаться найти объяснение действиям послушника. Тогда-то я и заметил… Вы ничего не слышали? — вдруг прервал он сам себя.
— Нет, святой отец, — ответил Ларри, едва скрывая нетерпение. — Что вы заметили?
— Листок с несколькими рукописными строчками, приклеившийся к форзацу. Я прочел его, осторожно отклеил и, поскольку не понимаю язык Шекспира, отнес в свою келью, чтобы показать отцу архивариусу прежде, чем тот должен был отправиться в Рим сопровождать мощи. Он-то и сказал мне, что это дарственная.
Ларри почувствовал, что бледнеет.
— Как, на книге о туканах была дарственная надпись по-английски? Но кому? Вы не помните, как архивариус перевел ее?
— По правде говоря, нет, друг мой, — немного раздраженно ответил монах. — В конце концов, что вам в том? Я никогда не узнаю, зачем вы пришли сюда, мой мальчик, но мне кажется, что среди окружающих нас бедствий этот клочок бумаги — единственное, что вас интересует!
— Может быть, и в самом деле для меня это… — запинаясь, произнес Ларри, — возможность распутать клубок, который я давно пытаюсь размотать, и…
— Послушайте, — прервал его монах, — вместо того чтобы заниматься всей этой ерундой, лучше помогите мне, пока совсем не стемнело, собрать осколки бедной святой Схоластики. Я говорил вам, в каком она состоянии!
— Знаю, святой отец, — сказал Ларри, сдерживаясь. — Но я знаю и то, что в любой момент десантники могут занять руины. Англичане или немцы — все равно. Я не могу рисковать и попадаться им на глаза. Для меня дорога каждая минута… Постарайтесь вспомнить, что стало с этим листком.
В его голосе слышалось такое нетерпение, что отец Мауро задумался:
— Кажется, отец архивариус принес листок ко мне в келью. Может статься, он все еще у меня в шкафу.
Ларри уже тащил его за собой:
— Обещаю, отец мой, что помогу вам со статуей.
Они спустились по лестнице со сломанными ступенями и прошли по длинному коридору, в котором недавние события оставили лишь трещины в стенах.
— Чем ближе к скале, тем меньше пострадали стены, — заметил отец Мауро. — Я знаю, я молился в своей келье после бомбардировки.
Маленькая комнатка на самом деле почти не пострадала. Она была такой тесной, что в ней помещались только узкая кровать, скамеечка для молитвы и небольшой шкаф. В окно Ларри увидел вечерний туман, поднимавшийся над долиной и стиравший всякое воспоминание о роковом дне. На своем узком ложе отец Мауро разместил три куска мрамора, старательно им подобранные и сложенные вместе.
— «Veni columba mea, veni, coronaberis», — прочел вслух Ларри.
— «Прииди, моя голубица, и ты будешь увенчана», — перевел отец Мауро, голос его дрожал от волнения. — Я нашел надпись после первого налета. Увенчана! — прибавил он, сдерживая рыдания. — Обезглавлена, это да…
Тяжело вздыхая, он открыл шкаф. На полках Ларри увидел бедные пожитки, мешочки с зерном и записную книжку в черном переплете, перехваченную резинкой. Старик принялся ее листать и наконец достал листок бумаги цвета слоновой кости…
— Вот он, — сказал монах просто и протянул бумагу Ларри.
Ларри взял ее не спеша, потому что всячески старался скрыть свое нетерпение. Едва прикоснувшись к записке, он почувствовал, что снова перенесся под готические своды читального зала Бодлианской библиотеки.
«Пиза, 10 сентября, 1821.
Мой дорогой Шилло!
Пусть эти грациозные перелетные птицы унесут с собой темные тучи, давившие своей тяжестью на твою жизнь, чтобы остались в тебе изящество, выносливость — и чувство пространства, — живущие в этих отважных путешественницах»
Вместо подписи — неразборчивые каракули. Ларри удивленно замер с листком в руке.
— Почему это вас так интересует, мой юный друг? — спросил отец Мауро.
Вместо ответа Ларри только загадочно улыбнулся. Документы, один за другим попадавшие ему в руки, постепенно, подобно нити Ариадны, извилистым путем неумолимо вели его к… «К чему?» — в который уж раз спрашивал он себя.
— Я пытался учить английский, читая Гиббона124, — продолжил отец Мауро, — но, должно быть, у меня способности только к мертвым языкам! Тем не менее, когда я вижу слово «перелетные», то понимаю, о чем идет речь, но, насколько мне известно, туканы не улетают на зиму.
Ларри рассмеялся и перевел дарственную надпись.
— Этих птиц нельзя назвать и отважными, как мне кажется, — сказал отец Мауро. — Но именно этот листок я нашел в той книге.
— Мне кажется, записка попала в книгу случайно, — сказал Ларри. — Просто ваш молодой человек хотел таким образом отметить место, куда он ее спрятал.
— Книгу?
— Нет, записку, которую я вам только что прочел…
Отец Мауро недоуменно покачал головой.
— Все очень просто, святой отец: он выбрал книгу о птицах потому, что в записке речь идет о них. Оставив том на месте, он рисковал потерять его среди сотен других трактатов по орнитологии, тогда как…
