Вернее, Милославский. — В прихожей раздался звонок. — О, легок на помине. Я сама открою!
Люся улетела в прихожую, а Ромала захлопотала у плиты.
— Ну, ты, блин, даешь! Я же тебе три раза говорила, что всё перенесли на пять! Мы от детей уже с ума сходим, — отчитывала брата Люся.
— А чего не садились-то? — ответил тот, и Ромала напрягла слух.
Голос на удивление показался знакомым.
— Тебя ждали!
— Не велика птица, — усмехнулся он.
Нет, что-то очень знакомое было и в интонации, и в тембре.
— Ладно, давай в зал проходи!
— Где именинник? А вот ты где! На, держи! — В коридоре зашуршали пакеты. — Нравится?
— Мне такую же лёля[1] подарила! — затрещал Лешка. — Только красную!
— Ромка! — закричала Люся. — Ромка! Иди сюда!
— Это кто? — успел шепотом спросить брат.
— Моя подруга. Можно сказать, сестра! Не замужем! Ромала, ну, ты что там, к плите приварилась, что ли?
— Ромала? — удивленно произнес парень.
И тут сама девушка вывернула из-за угла. Она наконец-то вспомнила, где слышала этот голос, и теперь весело улыбалась Дмитрию. А тот открывал и закрывал рот от удивления.
— Вы же сказали, что вашему племяннику пять лет? — спросила она, смеясь.
— А сколько ему? — только и вымолвил Дима, держа виновника торжества на руках.
— Мне четыре! — заорал Лешка и полез из рук.
— Ребята, а вы когда успели познакомиться? — спросила Люся нетерпеливо.
— А это — тот самый псих, что пытался меня ограбить, — ответила подруга.
— А это — та самая барышня, за которой я гонялся на машине.
— Слушайте, ну просто мексиканский сериал!
— В этом доме… О, привет, Димыч! В этом доме кормить будут или нет? — прокричал Паша.
— Ладно, давайте за стол, потом разберемся, — проговорила его жена и подтолкнула гостей в зал, где стоял накрытый стол.
Праздник покатился по своей колее. Дети галдели. Иногда то одна, то другая мама соскакивала и успокаивала свое расшалившееся чадушко. Ромала смотрела на возню ребятишек и тосковала. Если бы у нее был сын, он бы тоже играл с детьми. Хотя нет! Ему было бы уже десять лет. Там другие интересы. Наверно, он ходил бы на брейк-данс, а вечерами они бы говорили об отце.
— Кажется, что бездетные здесь только мы с вами, — вдруг шепнул ей на ухо Дима. Она глянула на него и улыбнулась. Но глаза оставались печальными.
Как стемнело, все высыпали на улицу. Фотографировались, лепили снеговиков, а потом в честь именинника прогремел салют. При каждом залпе дети вскрикивали восторженно. После прогулки гости потянулись по домам. Из приглашенных в квартиру поднялись лишь Ромала и Дмитрий. Ребятишек уложили спать. Скоро в доме было тихо и спокойно. Столы убрали, посуду помыли. В зале поставили маленький столик, разложили игру, но Паша велел ее свернуть и достал гитару.
— Давайте, как раньше. Посидим, попоем.
Дима не любил петь. Он не понимал радости от пения под гитару. Но он был всего лишь гость, поэтому присел на пол — поближе к Ромале — и стал слушать.
— Люсе гитару не дадим, а то от вашего голоса, мадам, весь дом проснется.
Но сама Людмила не рвалась, а вот подруге гитару сунула.
— Ром, давай нашу любимую, — попросила она.
Та улыбнулась и взяла инструмент. В комнате стало так тихо, что было слышно, как тикают часы на кухне. А она, не глядя ни на кого, тронула струны, и у Дмитрия мороз пошел по коже. Такого он никогда не слышал! Хотя песня — одна из самых популярных: «Черное-белое» из кинофильма «Большая перемена». Он замер и даже едва дышал, пока длилось это хрустальное мгновение волшебства.
Они ехали домой как будто по привычке. Дима даже не успел предложить Ромале ее подвезти, а она уже стояла у его машины и сметала рукавичками с капота снег. И ему стало приятно. За этот вечер они перешли на «ты» и даже выпили на брудершафт, как требовал того закон. Но в разговорах еще мелькало обращение на «вы», отчего оба смеялись. Вообще, день получился на удивление светлым и радостным.
— Люся завтра с ребятишками в Москву улетает, — сказала девушка.
— Так говорили, что послезавтра вроде бы…
— Дима, посмотри на часы — уже поздно. Через два часа полночь. Так что можно сказать, что уже завтра.
— Ого! Да быстро время бежит!
Так и проговорили всю дорогу. На душе было легко и спокойно. И Дмитрию начинало казаться, что, возможно, эта встреча, это знакомство судьбоносны. И через несколько лет он уже не с такими мыслями будет ехать к Ромале. И она, сидя рядом, будет говорить о детях, об ужине и о том, что нужно погладить белье… При чем тут белье?
Он не пошел к ней. На то была одна причина: переступи порог квартиры — и так велико будет искушение напроситься на ночь. А он не мог вот так! Чтобы быть с ней, он должен быть один. А значит, ему нужно как-то проверить, забыл ли он… о той. Или ему опять кажется, что забыл? В груди тут же тяжело и ощутимо заворочалось сердце. Эк, его угораздило!
А Ромала укладывалась спать. И мысли нет-нет, да перебегали к Диме. Что-то было в нем такое, что ее завораживало, удивляло и даже в какой-то мере тревожило. Он не приставал к ней, не пытался поцеловать и, если разобраться, даже не ухаживал за ней. Просто лишь сегодня он подарил ей розу. Одну розу. И почему-то выбрал желтую. Как оказалось, у него желтый цвет — цвет солнца — ассоциировался с радостью, так же, как у Ромалы.
Раздавшийся звонок в дверь вдруг радостью отозвался в сердце.
— Вернулся, — почему-то в одну секунду решила девушка и сразу распахнула дверь, уже собираясь сказать что-нибудь язвительное. А потом отпрянула от дверного проема.
— Измаил?
[1] Лёля – так называет ребенок своих крёстных (и отца, и мать) на Алтае и Крайнем Севере.
Глава 22.
Ромала в столь поздний час суетилась у плиты, а Измаил рассказывал ей о своей жизни. Рассказывать ему особо было нечего, поэтому он просто отвечал на вопросы, которыми сыпала девушка.
