А Ромала поглядывала на него и всё никак не могла решить: спросить или не спрашивать. Дима глянул на нее, протянул руку и пожал тонкие пальцы в кожаных перчатках. Когда он услышал о беременности своей бывшей, то в голове даже не возникло сомнений, а не его ли ребенок? Марина не допускала с ним близости с тех пор, как они расстались. А произошло это событие уже больше года назад. Так что…
— Ромал, скажи честно! Ведь ты подумала, что Маринка от меня беременна? — спросил он.
Девушка посмотрела на него и вдруг улыбнулась.
— Почему ты так решил?
— Я видел твое лицо, когда Маринка сказала о беременности. Ты так глянула на меня — аж мороз по коже! А потом, когда всё выяснилось, расслабилась!
— А ты что, всё время подсматривал за мной?
— Я первый спросил, — настаивал парень.
Ромала вздохнула и отвернулась. Рассказать всё — значит, признаться, что он ей небезразличен. А ведь была такая мысль, была. Чего греха таить?! Дима выжидательно смотрел на нее и молчал.
— Да, — призналась, наконец, девушка, — мелькнула такая мыслишка в голове. У тебя даже ключ от ее квартиры есть, что тут подумаешь?!
Парень засмеялся.
— Да ключ от ее берлоги есть у многих! У трех соседок только! У Олеси, у Андрея Ильича, у меня, у большинства подруг. И не потому, что Маришка такая доверчивая. Из-за сердца всё. При мне ей было плохо лишь раз, не по моей вине, честное слово! А до меня приступы были очень часто, вот она и раздавала ключи. Когда становилось плохо, звонила кому-нибудь, и те являлись на помощь. Говорят, иной раз ее так скручивало, что она даже до двери не могла дойти, — сказал он.
Но Ромала во всем этом монологе расслышала одну фразу.
— До тебя? При тебе? — проговорила она рассеянно.
Дима вновь глянул на нее.
— А что скрывать! — воскликнул он. — Мы прожили два года.
— Почему расстались?
Дмитрий держал в руках привычный руль. В машине было тепло, но ему вдруг стало жарко. Рассказывать обо всем он, конечно, не собирался, но и утаивать особо нечего. И он, вздохнув поглубже, сознался:
— Потому что жили без любви! Она мне небезразлична, и душа за нее болит ужасно, но… Даже не знаю, как объяснить.
— Не нужно объяснять, — тихо проговорила Ромала.
Ей ли не знать об этом? Вот только она не пускалась в авантюры по проверке чувств. Нет любви — и не будет! Она вдруг посмотрела на своего попутчика. А ведь он непрост! Совсем непрост. И в душе сидит дракон, может, похлеще, чем у нее. Сидит и ждет слабости. И сердце кровоточит, когда вокруг ни души. А ночью, если не спится, наверно, и вовсе жизнь кажется беспросветной. Безрадостной и неинтересной. И нет рядом того, ради которого мир стал бы ярким и красочным.
Дима будто всё это прочитал на ее лице.
— А ты? — спросил он.
— Что я? — отозвалась девушка.
— Тебе было не всё равно. Я бы даже сказал, что ты вздохнула с облегчением, узнав, что ребенок не мой, — подначил парень.
Ромала посмотрела на него и отвернулась, чувствуя, как краска заливает щеки.
— Покраснела, покраснела! — подтрунивал Дима.
— На дорогу смотри! — проворчала девушка.
— Слушай, Ромал, я тебе нравлюсь, да? — вдруг поинтересовался он.
Спросить-то спросил, а у самого даже мороз по спине пробежал. Сейчас как скажет, мол, да кто ты такой и что тебе надо, вот и весь сказ тогда. И останется лишь размышлять: а не лучше ли было помалкивать в тряпочку?
Ромала молчала, глядя в окно. Копалась в себе, копалась. И докопалась лишь до того, что парень ей по душе. Даже не сразу и объяснишь, почему.
— Ро-ма-ла! — нараспев позвал Дима.
Почему-то он был уверен, что нравится ей. И не нужны ей ни деньги его, ни вечеринки, на которые парня так часто приглашали, ни квартира, ни машина. Может, что и нужно, так это он сам. И тут такая гордость хлынула в душу! Он уже собирался притормозить, чтобы сейчас же ее расцеловать, но как, порой, на поверхности болота всплывает отвратительный вонючий пузырь, так и в душе откуда-то из темных, потаенных глубин, всплыло воспоминание о той. Машина вильнула лишь слегка, даже Ромала промолчала. И стало не по себе. Хотя и не так уже противно, как бывало раньше. Рано, рано он решил попробовать самостоятельный полет. Сломанные крылья срослись, да вот только настоящий полет вряд ли выдержат.
— Ты мне нравишься, Дима, — произнесла девушка, и до парня не сразу дошел смысл сказанных слов. Она глянула на него своими черными жемчужинами. — А знаешь, чем?
Он лишь облизал вдруг пересохшие губы.
— У тебя восприятие мира… Даже не знаю, как сказать. Будто ты не с этой планеты! И еще… Ты не просто говоришь о том или этом… Нет! Не так! Я не знаю, как мне всё объяснить, только уверена, что всё неспроста. И душа у тебя… с надрывом…
Дмитрий, открыв рот, слушал ее, всё больше отвлекаясь от дороги. В итоге он даже притормозил, потому что их вдруг неожиданно и очень дерзко подрезали. Машина послушно ткнулась у обочины. Он опустил голову, а в груди всё больше разверзалась пустота. Он глянул на свою попутчицу.
— А у тебя? — вдруг осипшим голосом спросил он. Ромала пару раз моргнула, в полумраке салона в глазах что-то блеснуло — боль? отчаянье? слезы? — и отвернулась к окну.
— Поздно уже, поехали домой, — так же тихо ответила она.
Обычно девушке были в тягость отношения с парнями. Всегда терзало какое-то ощущение, что она что-то должна. Обязана улыбаться, играть какие-то роли, казаться неравнодушной. И еще, она никому и никогда не признавалась, что человек ей нравится. Чувствовала: стоит это сделать, и между ними как будто вырастут незримые ниточки, связывающие жизни и судьбы. Она не нуждалась в этом. Ей не нравилось, когда в доме появлялся посторонний человек. И было совсем странно, что о Диме как о постороннем Ромала не думала. Ну, может в первую ночь, когда у него в голове была дырка, как он говорил, по ее вине. А потом… Что-то случилось потом. И где-то на самом дне сознания, где-то в глубине души она могла трезво
