и оттуда появились, хлопнув дверями, почти одновременно, двое уже не очень молодых людей.
Водитель — помоложе и повыше ростом — был Орешкин. Пассажир — пониже и постарше — Дьяконов. Танк же — достопримечательность совместного подмосковного полигона дружественных институтов Земли и энергетических проблем.
Лет двадцать назад полигон был совместным пионерским лагерем тех же институтов. Лагерь не отвечал каким-то там санитарным нормам и был преобразован в полигон, но до сих пор флагшток посреди утрамбованной площадки, оббитые гипсовые фигуры на заросших дорожках напоминают о прошлом. Списанный на металлолом «Т-34» стоит перед главным корпусом под флагштоком, по всей вероятности, он служил подвижным блиндажом при чьем-то опасном эксперименте.
Олег Дьяконов — в старом, памирских еще времен пальто, сдвинув на затылок рыжую кроличью шапку, сказал:
— Страшно! Даже здесь и сейчас. А представь, на войне!
Орешкин засмеялся — прежним своим гулким смехом филина, по давнему определению Жени Лютикова, показав полный комплект все еще белых и здоровых зубов. Он — в кирзовых полевых сапогах и в тоже давнишнем латаном-перелатанном кожушке. Вокруг — темные ели, голые осины, пятна снега на пожухлой траве.
Итак, оба они живы и здоровы на подходах к концу этой книги, и это можно истолковать как благополучное завершение. Но в то же время они здесь, а не на Памире… Уж не потерпели ли они поражение в борьбе со злом? Неужели там, в обсерватории, до сих пор правят бал Саркисов и Эдик? Увы, это так. Хотя на самом деле все сложнее, чем простое «победил-проиграл».
И Олег, и Вадим не бедствуют. Оба — старшие научные сотрудники. Дьяконов работает и живет вместе с Лидой и дочкой на этом самом полигоне, где числится по штату Института энергетических проблем. Лида — на прежней своей должности начальника отряда в Институте Земли. Вадим работает в Москве, в Институте философии природы, но и здесь, на полигоне, он не чужой, приезжает два-три раза в месяц, продолжает совместно с Олегом одну давно начатую работу. Сева Алексеев (он теперь профессор) даже платит ему за это «четверть ставки» — семьдесят рублей, которые Вадим получает по почте почему-то из Казахстана, из города Боровое.
То, что они здесь на Севину мельницу нарабатывают, в общем виде называется ново, интригующе: «нелинейная геофизика». Слова эти уже произносятся, уже печатаются, ими и обозначается некая революция в науках о твердой Земле, аналогичная революции в биологии. «Прежняя геофизика, — говорил Сева Светозару в интервью для газеты, — стояла на двух китах, на представлениях об активном сигнале и пассивной среде, проводнике сигнала. В новой геофизике среда — не проводник, а соучастник, соавтор сигнала, как нервное волокно не просто проводник нервного импульса. Живая Земля!»
Ростки этого взгляда были и в докторской еще работе Севы о сейсмической мутности, и во взглядах Дьяконова на среду как хранительницу и источник колоссальной энергии. Сейчас Олег на новом витке возвращается к решению проблемы горных ударов в шахтах. Вадим под новым углом зрения уже давно рассматривает геологическое время — как историю, так и геопрогноз, загляд в будущее. Когда-нибудь из всего этого может вырасти новый научно-исследовательский институт, а пока делаются первые шаги, это страшно интересно, и ради этого приходится кое-что терпеть.
В день, о котором идет речь, Вадим приехал на полигон не для работы. Было 30 декабря 198… года. Под Москвой то была зима без зимы. Снега почти не было, лыжные вылазки все откладывались, а за город, на природу, все равно тянуло. И родилась идея — встретить Новый год в совхозе «Победа», до которого от полигона еще три часа пути. Почему именно там — об этом ниже.
Вадим и Олег вошли в главный корпус бывшего пионерлагеря, гулко протопали по коридору. В угловой комнате, за письменным своим столом сидела, положив руку на телефон, Лида Дьяконова, начальник отряда. Ее большие серые глаза выражали беспокойство и нетерпение. Она сразу же стала жаловаться: начальник полигона уехал неизвестно куда — его московские телефоны не отвечают, полигонные мужики уже празднуют, а на товарной станции стоит со вчерашнего дня «ЗИЛ»-вездеход, пошли штрафы за простой вагона, с машины уже кое-что содрали, а через день вообще мало что останется. И ни одного мужика. Ведь нужен кран, надо буксировать, да и с начальником станции попраздновать, чтоб не свирепствовал со штрафом и присматривал за машиной. Но ведь не женщине же еще и этим заниматься…
— Лид! Но ведь у тебя выходной. И мы же хотели через час выезжать. Сама говорила… — Вадиму очень не хотелось ехать потемну.
Родив дочь и бросив курить, Лида сильно располнела. Толстая такая стала тетка. Но по-прежнему тверд и ясен ее взгляд. И волевые морщинки у рта говорят о сильном характере. Олег побаивается супруги. Но они хорошо, ладно живут. При всех неурядицах и бедах — а их много было за эти восемь лет — едины на редкость.
— Я понимаю, — отвечает Лида. — Значит, поедете без меня. Я тогда завтра — на перекладных… Но у меня есть еще один вариант. Идите домой, грейте обед. Я скоро приду. За час все решится.
— Утрясется, — уверенно сказал Дьяконов, когда они вышли к машине. — Она добьется. Мне бы такой характер — ух, где б я уже был.
К обеду Лида пришла: утряслось, нашелся кран, нашелся шофер. За вездеходом уже поехали. Можно собираться.
Когда выехали, пошел мокрый снег. Дорога стала скользкой. Ехали медленно — не больше сорока километров в час — в постепенно синевших сумерках. И слово за слово зашел в машине разговор о давно прошедших днях, о Памире, и Ганче, о бывших друзьях и недругах, «о той и этой шайках» — о Лютикове и Чеснокове, о Яше Силкине и Васе Кокине, о Стожко и Разгуляеве.
…Месяц назад в квартире Вадима и Светы раздался ранний звонок. Вадим, не вставая, взял трубку, приложил к уху.
— Алло! — сказала трубка голосом Яши Силкина. — Здравствуй, Вадим. Скажи, не должен у тебя сегодня-завтра появиться Казимирыч?
— Привет. Он просто сейчас у меня. Ночует. Позвать? Он, по-моему, проснулся.
— Нет… — голос Яши, и без того неуверенный, осекся, задрожал. — Ты… спроси у него. Хочет ли он видеть меня на своем дне рождения в пятницу. А я… я потом тебе позвоню. Ладно?
— Ладно… — недовольно сказал Вадим. Положил трубку.
— Это кто? — раздался из соседней комнаты голос Олега. — По мою душу, что ль?
Вадим сказал.
— И спрашивать нечего. Конечно, не хочу. Так и скажи.
— Если он еще позвонит, — вступила в разговор Света.
Она уже встала, раза два ходила в детскую, где давно уже проснулись и галдели двое орешкинских пацанов — шестилетний Ваня и
