— Я тоже и догнала, и пообщалась, и пригласила к тебе в отдел поработать…
— Прости? — Ворон после последних моих слов даже чуть сбавил шаг.
— Он оказался до жути талантливым малым… К нему стоит присмотреться.
Пришлось пояснить, в чем именно талант пацана. Ну, кроме удирательного. И как только я закончила свою речь, то подумала, что начинаю мыслить, как Арнсгар, который дарованиями не разбрасывается.
Ворон словно понял меня без слов. Просто сделал шаг, оказавшись непростительно близко, и положил руку мне на плечо, приобнимая. И тут же сбоку послышалось шипение гиппогрифа.
— Тай, я все понимаю, — глядя не на меня — на эту бестию, начал ворон. — Но я выпустил тебя из поля зрения всего на каких-то десять минут. Как ты за это время умудрилась приручить реликтового дикого Нолькинского гиппогрифа?
— Я испугалась и… нечаянно его объездила….
— Так это ты с испуга укротила зверя, который, считалось, приручению не поддается? — подозрительно уточнил Ар.
— Да я же говорю, что не нарочно!
— Тай, я даже боюсь представить, что ты можешь сотворить не нечаянно, а специально, — с самым серьезным видом заявил каратель.
Мы с гиппогрифом синхронно фыркнули.
— Знаешь, не хочу быть сирином, принесшим дурную весть, но ему придется остаться тут.
Зверь возмущенно заклекотал.
— Будешь вести себя хорошо, она завтра тебя навестит, — строго, будто учитель в школе, произнес ворон, обращаясь к бестии. — А сейчас нам с Тай стоит все же наведаться по очень важному делу к офицеру Эйроу, пока не наступила глубокая ночь.
Удивительно, но мне показалось, что гиппогриф все понял. И даже величественно развернулся, показал нам свою корму и потрусил в сторону вольеров. Туда, где остался газетчик.
Впрочем, ворон не был бы вороном, если бы по — альвийски тихо и, не прощаясь ни с кем, ушел из бестиарического парка, оставив тот с открытыми воротами, гарцующим меж аллей гиппогрифом и не оплатившим вход репортером. Нет. Каратель привык наводить порядок.
Сдается, Арнсгар даже собственные роды держал под личным контролем, повитух — в нервном напряжении и вообще начал отдавать распоряжения, еще не появившись на свет!
Вот и сейчас каратель достал кристалл связи и по — военному отчеканил приказы касательно репортеров и парка. И лишь после того, как закончил, обратился ко мне, подставляя локоть:
— Прошу.
Я изогнула бровь в светской манере, поддерживая игру.
— Благодарю вас, господин каратель, — ответила я ворону в лучших традициях архитектора-окулиста: строя глазки и хитро улыбаясь. А затем добавила: — Итак, после того как инцидент со снимками исчерпан, можно ехать к Эйроу?
— Тай, не стоит забегать вперед: арбалетному болту легче всего вписаться как раз меж лопаток.
— Что ты имеешь в виду? — сбилась я с тона утонченной воспитанности.
— Лишь то, что я бы перед тем, как заходить к последнему подозреваемому, спрятал в рукавах пару метательных звезд.
— Еще одну? — удивилась я, справедливо полагая, что ворон и так вооружен.
— А ты, оказывается, меня уже хорошо изучила, — он плутовски улыбнулся.
— Конечно! Мы же разделили с тобой ложе прошлой ночью, — тоном оскорбленной ведьмы возмутилась я.
— Скорее — разнесли вдребезги, — припомнил ворон то, как эпично в Кейше его кровать после ночной гонки брызнула щепками от пульсара ренегата.
— Как умею, так и делю постель, — ничтоже сумняшеся парировала я.
Именно в этот момент мы подошли к магомобилю, который так и стоял припаркованным у модного салона.? том, что четверть часа назад здесь произошел чарографический конфуз, не говорило ровным счетом ничего. Ну, кроме вытянувшегося лица швейцара, который при виде нас с вороном нервно дернул глазом.
Подозреваю, что, пропустив в модный салон репортеров, за эту свою оплошность он дорого поплатился: деньгами из жалования, нервными клетками из организма и красотой смазливой физиономии, на которой расцвел след от оплеухи.
Это я отметила машинально, садясь в магомобиль.
Замелькали улицы и проспекты района Голубой Ягоды. Моего любимого места в столице. Для меня это было сердце города. Не рыночная площадь и район Брокеров, не квартал Кристаллов, где царствовали журналисты и маги-искусники. Именно Ягода с ее зданиями прошлых столетий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тогда строили пусть и так же, за деньги, но при этом вкладывая душу. Даже жилые дома и мануфактуры. И это чувствовалось. В ныне старомодных и вычурных фасадах, стрельчатых окнах, резных вывесках.
Именно здесь и жил Густав Эйроу. Мы подошли к входной двери, рядом с которой висел латунный колокольчик — ещё одна деталь минувшей эпохи. Ворон уверенно дернул за шнурок, и за дверью послышались быстрые легкие шаги.
Минута — и дверь распахнулась, явив нам белокурое создание. Девушка, напоминавшая фарфоровую статуэтку, стояла на пороге и приветливо улыбалась. Только улыбка эта была странной, хоть и доброй: почти бескровные губы на алебастровой коже, синяки под глазами — все, вкупе с болезненной худобой, наводило на мысли о недуге.
— Добрый вечер! Вы, верно, к папа? — сделала она ударение на последнем слоге на старинный манер.
— Добрый вечер, эйра Адель, если не ошибаюсь? — ворон сделал паузу, позволяя девушке подтвердить его догадку.
— Да, верно.
Она слегка растерялась и машинально прикрыла рукой и так целомудренное декольте домашнего батистового платья.
— Вы весьма проницательны, эйра Адель, я к вашему отцу. Вы позволите войти?
— Ах да, конечно, — она спохватилась и, посторонившись, пропустила нас в прихожую, а затем и в гостиную.
— Я сейчас позову отца.
Адель чуть склонила светлую голову. В отблесках магических светильников копна ее волнистых белокурых волос точно светилась, создавая как будто ореол вокруг ее лица. На миг меня посетила мысль, что именно с таких дев художники некогда рисовали лики богинь.
А затем зашуршала юбка ее платья, и девушка покинула нас, чтобы явиться уже с отцом, карателем Эйроу.
Офицер походил на дочь разве что фамилией. Высокий, мощный, не человек, а гора. С налысо выбритой макушкой и суровым взглядом.
— Господин Верховный каратель? — вместо приветствия произнес хозяин. И в этой одной фразе было столько эмоций…
— ?устав. Нам нужно поговорить. Наедине. — Ворон бросил выразительный взгляд в сторону девушки. — Я не хотел вызывать тебя в отдел, потому решил заглянуть лично.
— Да, конечно. — ?устав поджал губы и, накрыв пальцы одной руки, на которой что-то блеснуло, второй своей ладонью, обратился к дочери. Удивительно: его хриплый голос стал мягче, словно при взгляде на Адель он оттаял. — Солнышко, развлеки пока нашу гостью.
— Да, конечно, только подам чаю. — Она кротко улыбнулась отцу.
— Вы можете сделать это с Тай. Она отлично готовит.
«Яды», — мысленно закончила я за ворона. Впрочем, последнюю фразу он произнес столь невозмутимо, что незнающий не смог бы заподозрить его в том, что о последнем, и главном, слове?р бессовестно умолчал.
Делать нечего, пришлось идти следом за Адель на кухню, изображая живейший интерес — в точности с поговоркой: как хорошо, что эйра выразила согласие, потому что все равно пришлось бы. За неспешным пасьянсом печенья по тарелке, завариванием собственно чая и нарезкой сладостей я невзначай заметила:
— Отец, судя по всему, очень вас любит, эйра Адель.
— О да. Папенька души во мне не чает. После того, как умерла моя мама, он окружил меня заботой. — Ее руки на миг замерли над чайником, а затем она добавила, меняя тему: — Вы какой чай предпочитаете?
— Трын-травовый, — я решила поддержать Адель в ее уходе от щекотливой темы. — Это фирменный некромантский. Очень помогает перед практическими занятиями.
— Ни разу о таком не слышала. Он придает сил и энергии перед учебой? — Она повернулась ко мне. На ее лице было написано искреннее любопытство.
— Скорее не энергии, а здоровья. Выпьешь его, и все тебе становится трын-трава, а тело наполняется здоровым чувством пофигизма! И ты понимаешь, что зачет тебе как-то безразличен. Главное — выжить. Ну и, само собой, становится гораздо легче удирать от восставших мертвяков, если что-то пошло не так.
