«Заманчив кусок, да ничего не поделаешь, пожалуй, подавишься им… Бригадир задаст мне такие розыски, что и своих не узнаешь. Жаль упускать деньги, а придется отказаться, своя шкура дороже денег», раздумывал сыщик.
— И не надо, обойдемся и без тебя. Была бы честь предложена, а от убытку Бог избавил, — промолвил Егор Захарович.
Мишка Жгут ушел от Пустошкина; он хоть и отказался от розысков из «робости своего начальства», а все же не преминул, как аккуратный и исправный служака, известить свое начальство о приезде в Петербург Пустошкина и о затеваемом им розыске.
Бригадир Рылеев просто взбеленился, когда услыхал, что «некий сумасброд» хочет разыскивать между живыми людьми уже погребенного гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
Рылеев немедленно потребовал «сего безумца» в свою канцелярию.
Когда Егор Захарович пришел, то начальник полиции принял грозный вид и, желая запугать вошедшего Пустошкина, набросился на него:
— Что это, государь мой, за глупые выдумки. И кто дал вам на это право? И ведомо ли вам, сударь мой, что лицо неблагонадежное я имею власть выгонять из города.
— Господин бригадир, не советую вам заходить так далеко и кричать на меня как на холопа или как на подчиненного вам будочника! Я дворянин, это раз, и вашего крика нисколько не испугаюсь, это два, и говорить с вами не намерен, это три!
Егор Захарович направился было к двери.
Начальник полиции, не ожидая такого отпора, смутился и присмирел.
— Останьтесь, куда же вы?
— А что же мне здесь делать? Брань, что ли, вашу слушать.
— Прошу остаться.
— А я, в свою очередь, господин бригадир, прошу говорить со мной вежливо, по-человечески.
— Я… я должен снять с вас допрос, потому и говорю вам — останьтесь.
— Допрашивайте, если нужно. Но предупреждаю, господин бригадир, не старайтесь меня запугать, я ведь не из робких. Извольте чинить мне допрос.
— Когда вы прибыли в Питер? — официальным тоном стал производить допрос Егору Захаровичу обер-полицмейстер.
— Вчера утром.
— Зачем?
— Чтобы разыскать или напасть на след гвардейского офицера Сергея Серебрякова.
— Так… Что же, этот офицер Серебряков вам сват, брат, племянник?
— Ни то, ни другое, ни третье.
— Так зачем или с какой целью хотите вы его разыскивать?
— Это для вас, господин бригадир, все равно.
— Ну, положим, что так. Но ведь вам ведомо, государь мой, что офицера Серебрякова давно похоронили; об этом вам уже сказано.
— Похоронили вместо Серебрякова моего бывшего крепостного, отставного солдата Захарыча.
— Что вы, сударь, за околесицу несете! Этого не могло случиться. Много лиц признали утопленника за офицера Серебрякова. Об этом уже и рапорт составлен. Серебряков похоронен. Какого же вы еще хотите разыскать Серебрякова?
— Того, господин бригадир, который исчез у вас, в Питере, как сквозь землю провалился. Того офицера Серебрякова, который был помехою некоторым лицам, хоть и всесильным, но бесчестным, — смело выговорил помещик Пустошкин.
— Вот что!.. Я догадываюсь, сударь, на кого вы делаете намек. И даю вам добрый совет поукротить немного свой язык, а то, чего доброго…
— А то что же сделают? — перебивая Рылеева, с насмешкою быстро спросил у него Егор Захарович.
— А вот что, вытянут язык да и отрежут, — невозмутимо заметил ему Рылеев.
— Было да прошло… Теперь не то время, господин бригадир… Теперь царствует над нами Екатерина Алексеевна, мудрая, великодушная…
— А все же, сударь мой, болтунов из города Питера выгоняют…
— Может быть, болтунов, а я к этой породе себя не причисляю..:
— Так вы, сударь, мертвого между живыми оставьте искать; вас, право, сочтут за сумасшедшего и, чего доброго, еще на цепь посадят, соберитесь подобру-поздорову туда, откуда приехали… Дело-то много лучше будет…
— Нет, зачем же… Не затем я приехал в Питер, чтобы переночевать в нем ночь-две, да и обратно ехать восвояси.
— Право, уезжайте… Добром советую… Если по своей воле не поедете, то силою повезут…
— Ну, господин бригадир, этой силы я не побоюсь…
— А я вот что скажу… Славный город Питер видал таких молодцов, как ты, и не с такими он справлялся… Понял? Раскусил? — уже грубо проговорил начальник полиции, переходя с вежливого «вы» прямо на «ты».
Ему прискучил этот разговор, прискучило также и упорство Пустошкина.
— Вы еще мне ничего не скажете? — также грубо спросил Егор Захарович у Рылеева и направился к двери, чтобы выйти.
— Погоди малость, сударь… Чтобы завтра утром твоей милости в Питере не было. Помни!.. До утра гости здесь, но не больше… Это мой последний тебе сказ… Прощай!.. Гляди, не забудь моих слов!.. Забудешь?.. Уж в ту пору, сударь, на себя пеняй!..
— Пожалуйста, не грози мне, господин бригадир, ведь я волк-то травленый.
— Ну, мы тебя совсем затравим… Уезжай лучше поскорее!..
Рассерженный грубым обращением начальника полиции Егор Захарович отвечал ему тем же.
Бригадир Рылеев только морщился.
— Что же это? Неужели здесь, в Питере, нет ни правосудия, ни правды?.. Неужели и здесь одна только грубая сила, грубый произвол!..
— Опять совет даю, государь мой, держать язык на привязи! — крикнул Рылеев.
— Говорить правду я не побоюсь и скажу ее в глаза всякому… Понимаете ли, всякому…
— Герой, борец за правду… Так, так… А все же, чтобы завтра в Питере вас, сударь мой, не было!
— Что же делать, придется подчиниться грубому произволу… Я уеду, — задумчиво и тихо произнес Егор Захарович.
— И хорошо сделаете, сударь… Прощайте!..
— И все же несчастного Серебрякова я буду разыскивать…
— Разыскивайте от нечего делать… Может, он придет к вам с того света, — насмешливо проговорил бригадир Рылеев.
— Он жив, жив!.. Грех вам будет, господин бригадир, считать живого человека мертвым. Вы дадите ответ в том и перед Богом, и перед совестью.
— Ну, ну, хорошо! За свой грех я и в ответе. Оставьте меня; мне, сударь, недосуг «пересыпать из пустого в порожнее». Ступайте… А то я прикажу…
— Выгнать меня, что ли? Зачем, я и сам уйду…
— И давно бы так.
Помещик Пустошкин раздосадованным оставил канцелярию начальника полиции.
— Что, сударь, невеселы? — такими словами встретил Мишуха Труба Егора Захаровича, когда он вернулся к себе на постоялый двор.
— Да веселиться нечему… Из Питера меня гонят, — со вздохом ответил Егор Захарович.
— Кто?
— Рылеев.
— За что же?
— А за то… Не суй нос где не спрашивают.
— Как так? — удивился Мишуха.
— Да так… вступился я за офицера Серебрякова, говорю, он жив; мне не верят; я доказываю, и доказательства моего не принимают и приказывают подобру-поздорову скорее из Питера выехать, только до завтра дали срок; если завтра утром я не выеду, то меня силою с позором выгонят.
— Бедный, бедный Сергей Дмитриевич! — с глубоким вздохом проговорил Михайло Труба, выслушав рассказ Пустошкина.
— Из Питера я не выеду, а только с этого постоялого двора на другой перееду. Пусть Рылеев думает, что я уехал. А здесь тихонько, смирненько буду делать свое дело. Может, мне и удастся напасть на след Серебрякова. Я проведу и самого начальника полиции, — с улыбкой проговорил Егор Захарович.
К сожалению, сделать это ему не удалось.
На другой день ранним утром, когда еще Пустошкин спал, а встал только один Мишка Труба, на постоялый двор явился полицейский чиновник в сопровождении двух солдат.
Полицейский чиновник приказал разбудить Егора Захаровича и объявил ему такой приказ начальника полиции:
— Его превосходительство, господин обер-полицмейстер указал мне, государь мой, напомнить о вашем немедленном выезде из столицы. Собирайтесь сейчас же, я сопровождать вас буду до заставы.
— А эти люди что будут делать? — едва удерживаясь от гнева, спросил Пустошкин, показывая на двух солдат.
— Ничего. Я прихватил их на всякий случай. Если бы вы, государь мой, стали сопротивляться, в ту пору солдаты пригодились бы, но так как сопротивления нет с вашей стороны, то я отпущу их домой.
Волей-неволей пришлось Егору Захаровичу покориться воле бригадира Рылеева и оставить Петербург вместе со своими слугами и с Михайлом Трубой.
Полицейский чиновник провожал его до самой заставы и долго оставался у заставы, смотря вслед уезжавшему Пустошкину; и только тогда поехал к своему начальнику с донесением об исполнении приказа, когда экипаж Пустошкина скрылся из его глаз.
Егор Захарович, отъехав несколько от Петербурга, обратился к дворовому князя Полянского с такими словами:
— Слушай, Михайло, ты парень смышленый и ловкий, вернись в Питер, благо тебе нет запрета вернуться, сними себе где-нибудь каморку и старайся напасть на след офицера Серебрякова, а я остановлюсь верстах в 15 от Питера, в усадьбе одного моего старого благоприятеля, отставного секунд-майора Глебова, в «Хорошове», а ты в Питере живи, заведи себе верховую лошадь и в неделю раза два приезжай ко мне с новостями. Понимаешь?
