– Не знаю, что уготовано тебе судьбой, но простой твою дорогу никак не назовешь. Не ведаю причин, заставивших надеть доспехи и взять в руки меч, но уверен, они оказались более чем вескими.
Верна лишь кивнула. Бывалый воин проницателен. Теперь замысел отца проступил явственно, весь целиком. До того не подозревала, отчего буквально силком заставил взять в руки меч и надеть кольчугу. Ну заставил и заставил. Говорил, дескать, сына боги не даровали, а ждут в будущем тяжкие испытания, какие не выпадают обычным девчонкам, вот и должна превзойти науку выживать. Пояснять не стал. Какие испытания? Нападать будут, что ли? Мать плакала молча, в платок, не делая попыток защитить дочь, хотя обычно грудью вставала, словно квочка над цыпленком. Наверное, родители все проговорили заранее. Ох, женишок, женишок!..
– Я долго размышлял над увиденным и вот что хочу тебе сказать, благородная дева. – Оружейник нахмурился. – Тот сизый мох в крепости, случай с воротами, которые неведомая сила вырвала из створа, гаснущие светочи в покоях колдуна, дым на полу, старая конюшня в горах… Всего этого не должно было случиться.
– Но случилось.
– И только по одной причине. – Старик умолк и покосился на девятку, стоявшую чуть поодаль. – У этих странностей есть хозяева… которых тоже не должно быть под солнцем и луной.
Верна прикусила губу. Не должно быть под солнцем и луной? Как все просто, лишь разуй пошире глаза да перестань жалеть сама себя! И ведь билась в темечке шальная мысль, долгое время билась, но придавили ее бабьи страдания, не дали восстать в полный рост.
– Помнишь меч Маграба? Долго мы с тобой гадали, чьим клинком орудует этот умелец, так ничего и не придумали. Теперь знаю. Это его меч. Все странности друг за другом находят свое объяснение, и недостающие кусочки головоломки встают на место. Маграб явился оттуда же, откуда после долгого забвения появился меч.
Верна исподлобья выглянула на старика.
– Но ведь… им обоим, выходит, более двухсот лет!
– То, чего не должно быть, оставляет следы, которых тоже не должно быть. Как ты нашла этот удивительный десяток?
– Жених приставил. Дабы ничего со мной до свадьбы не случилось.
– Неужели силой гонят? Ведь не хочешь замуж.
Осеклась на полуслове. В душу глядит оружейник?
– Откуда знаешь?
– Хотела бы замуж – не стала соваться в каждую рубку. Зачем в драки лезешь?
– Не скажу, – надула губы, отвернулась.
– Думала сгинуть и не ходить замуж? Да не получилось? Не удалось извести охранный десяток? Куда только не совалась – под мечи, под топоры, под стрелы, под колдовские чары, – не вышло?
– Не вышло.
– Помнишь, как из-под земли выбрались?
– Помню.
– Нет под землей для них загадок, потому и выбрались. Хотела было спросить «почему», да язык прикусила. Уж больно страшно произносить это вслух. Старик усмехнулся.
– И больше ничем помочь тебе, благородная дева, старый оружейник не может. Одно знаю: воитель, которому под силу снарядить для охраны невесты подобный отряд, не прост, весьма не прост. Будь осторожна.
– Не буду. – Верна обреченно махнула рукой. – Все равно помереть не дадут. Прощай, мудрец.
– Мудрец восседает во дворце саддхута, днем сочиняет стихи, а ночью считает звезды. – Жарасс лукаво подмигнул. – Я всего лишь забияка, чудом доживший до седых волос. Ну ступай, сходни вот-вот уберут.
Долго махала Ястаму, стоя на корме, потом берег подернуло знойным маревом, очертания кораблей расплылись, и только узкая черта земли осталась у дальнокрая.
Удивительные месяцы, жуткие месяцы. Видела братцев-князей на веслах саддхутовой ладьи; в потасовке у заброшенного рудника в дружине Кабена приметила Многолета, Зазнобиного ухажера, что выжил в Бубенце. Странно устроена жизнь – в Бубенце выжил, да попался на зубок девятерым. Многое видела, а нужное мимо глаз прошло. Придется замуж идти, как ни крути. А если броситься в море? А если полоснуть себя по горлу? Успеют вмешаться? Даже пробовать не стала, что-то внутри подсказало – Безносая пройдет мимо, ровно не заметит. Будто и нет человека, отдающего концы.
С тоски который раз перебирала обновки, купленные в полуденных землях, и пальцы, словно по наитию, ухватили тесьму для волос. Ту самую, что оставила Гарька на поляне перед уходом. Последняя из трех подаренных вещей, от которой тянулась вдаль еле видная красная полоса, что другие, впрочем, и не увидят.
– Где Гарька, там и Безрод, – прошептала Верна и покосилась на свой десяток. Парни занимались кто чем – точили мечи, сидели недвижимо, будто спали, только не оставляло ощущение внимательных глаз, кожа будто свербела. – Он единственный сможет. Сивый единственный сможет…
Больше не выпускала тесьмы из рук, и стоило закрыть глаза, как все подергивалось непроглядной дымкой, и единственное цветное пятно резало туманную серую пустошь – ярко-красная полоса, убегающая к полуночному дальнокраю.
Глава 2
ГАРЬКА
– А я говорю, у леса надо брать! – Тычок раздухарился, месил воздух кулаками перед носом Гарьки, борода тряслась, шапка сползла на ухо. – Поучи, поучи старого землю выбирать! А ну, цыть у меня, язва! Глядите, голос прорезался!
Безрод не вмешивался. По обыкновению усмехнулся и принялся за свое. Прошла зима, и встал на месте времянки новый сруб. При нем коровник. А может быть, конюшенка. А вернее, то и другое. Три коровы – три коня. Две коровы – четыре коня. Как захочешь, так и будет. Сивый тесал доски для завалинки и пребывал в том настроении, в каком душа плещется перед самым пробуждением – сладко выспался, птицы щебечут, раннее весеннее солнце заливает дом.
– Безродушка, хоть ты ей скажи! – заверещал старик. – Земля у леса лучше, нежели в середине поля.
– Это еще почему? – Гарька уперла руки в боки. – Сколько живу, такого не слыхала!
– Поживи с мое, узнаешь! – Несчитанных годов мужичок грозно играл бровями и бил себя в тощую грудь. – У леса ветры меньше бедоносят, а листьев, наоборот, получается больше.
– А при чем тут листья?
– А при том, дурища! Ветром на поле сносит листья, а листья для земли – что для тебя сладости на торгу! Перегниют – землю удобрят. Ага, носи листья на середину поля!
Безрод и Гарька незаметно для Тычка переглянулись, и Сивый пожал плечами. Ничего не поделаешь, придется брать землю у леса, иначе болтун плешь проест, пока своего не добьется. Соседи недолго колебались, после давешнего случая с нападением на деревню едва не на коленях умолили взять надел из общинных земель. Безрод, слушая речи старейшины Понизинки, только усмехался. К земле привязывают, упустить не хотят. Оно и понятно, голь неподпоясанная – куда ветер подул, туда и укатилась, а попробуй денься куда-нибудь, если пота наземь слил мерено-немерено. Ровно жилами к земле прикрутили, сам не уйдешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
