Ворвавшись в замок, он пробежал по пиршественному залу. То, что увидел, казалось настоящим кошмаром. Те из сотрапезников, которые накануне перепили и не смогли подняться из-за стола, теперь проснулись. Они разлагались прямо на глазах, разлагались стремительно, испуская нечеловеческие крики, испытывая нестерпимую боль и видя, какую страшную картину представляют собой их приятели.
Адам не стал долго их разглядывать, он поспешил к лестнице, ведущей в комнату матери. Дверь оказалась приоткрытой, он толкнул ее. Колченог катался по полу, вцепившись себе в лицо ногтями.
Адам повернулся к кровати. На ней сидела обнаженная Маго. Кожа ее оставалась безукоризненно белой. Значит, в самый последний момент мать тоже извергла из себя съеденное. Они оба спасены!
Но крик радости застрял у мальчика в горле. Мать выглядела весьма странно, она казалась пораженной… Внезапно у нее на щеке появилось серое пятно, оно стало увеличиваться на глазах. Маго это почувствовала. К тому же, несомненно, появились боли. Она поднесла руки к лицу, взглянула на них — они стали серыми. Она завизжала:
— Я сейчас умру!
Только теперь она заметила Адама и, сделав нечеловеческое усилие, заставила себя забыть о собственной участи, потому что судьба мальчика была важнее всего. Она должна передать свою силу сыну. И Маго пробормотала:
— Нужно, чтобы ты знал… Я вынуждена была соблюдать церковные таинства… Но ты, ты настоящий язычник. Я произвела тебя на свет одна. Ты не крещен!
Адам слушал, потрясенный. Он делал усилия, чтобы не видеть ужасающего зрелища, чтобы сосредоточиться лишь на том, что говорила ему мать.
— Отомсти за меня! Для этого ты должен совершить зло. Не такое, какое совершали они со своими волчьими капканами. Ты должен сотворить настоящее Зло. Истинное Зло — это хаос. Надо, чтобы ты потряс их мир, поменял местами, перемешал рай и ад, поставил ад над раем. И на их месте построил свои собственные рай и ад, порожденные тобой, мной…
Маго испытывала страшные мучения, кожа ее лопалась, пузырьки газа взрывались, испуская отвратительную вонь. Но, как и колдун ее деревни, когда к его горлу оказался приставлен меч крестоносца, она торопилась передать свое послание:
— Слушай нашу молитву. Выучи ее наизусть, я смогу произнести ее лишь один раз. «Да изменит солнце свой извечный ход! Да последует за осенью лето, а за весной — зима. Да превратятся люди в диких зверей. Да совокупляются женщина с женщиной, а мужчина с мужчиной, старик с молодой, а юнец со старухой. Да станут короли шутами, а шуты королями. Да перевернется мир. Да выйдут из земли мертвецы, и уйдут в землю живые!»
Маго стала совсем черной, страшной, не похожей на человеческое существо. Уходя из мира живых, она провыла:
— Я выполнила свою задачу. Теперь начинается твоя. Прощай!
Но Адам не хотел отпускать ее вот так.
— Нет! Кто мой отец? С него я и начну свою месть.
— Ты не узнаешь этого.
— Но почему? Вы хотите его защитить?
— Я хочу защитить тебя. Он сильнее тебя, я это знаю. Поклянись…
Не в силах закончить, Маго закричала, и в крике ее слышалась одна лишь невыносимая боль. Адам решил положить конец ее страданиям и стал искать оружие. Он склонился над Колченогом, превратившимся к тому времени в смердящую черную массу, но при нем никакого оружия не оказалось. Мальчик пошарил глазами по комнате — нигде ничего…
Впрочем, нет, на стене он заметил волчий капкан. Возможно, тот самый, в который когда-то попался главарь бандитов и который он оставил на память как реликвию.
Мальчик снял его со стены и приблизился к постели. Маго билась в конвульсиях, что усложняло задачу. Наконец ему удалось надеть капкан ей на шею. Железные челюсти тут же захлопнулись. Гниение зашло так далеко, что голова легко отделилась от туловища.
Но на этом Адам не закончил, он не мог бросить здесь останки своей матери. Он стремительно скатился по лестнице вниз и бегом направился в конюшню. Схватив охапку сена, он вновь поднялся в комнату и положил сено на кровать рядом с мертвой матерью. Труп совсем не изменился. Как ни странно, но смерть остановила разложение.
Адаму пришлось спускаться раз десять, чтобы набралось достаточное количество сена. Затем он взял зажженную свечу и приблизился к кровати. Огонь вспыхнул мгновенно и поднялся до самого потолка по столбам, на которых лежал балдахин. Адам медленно отступал, бормоча слова языческой молитвы:
— Да изменит солнце свой извечный ход! Да последует за осенью лето, а за весной — зима…
Он произнес молитву до конца, не перепутав при этом ни слова. Заклятье матери навсегда запечатлелось в его памяти. Повторяя заветные слова снова и снова, мальчик дал себе две клятвы. Прежде всего, вопреки требованиям матери, он отыщет отца и отомстит ему. Затем узнает, кем была Маго д'Аркей, даже если для этого ему придется расспрашивать саму королеву.
Огонь охватил уже всю комнату. Пора было уходить. Адам покинул замок и добрался до подъемного моста. Мост был поднят, но, приложив все свои силы, мальчик опустил его и перебрался через ров.
До Ниццы он добрался утром. Тем временем пожар в замке и деревне Шатонёф стал уже заметен даже из города. Жители увидели пламя и задались вопросом: что же случилось там, наверху? И все же они пока не осмеливались отправиться в те места, внушавшие им ужас.
Жители Ниццы ничего не поняли из сбивчивого рассказа Адама. К счастью, среди них оказался некий уроженец северных провинций, который расспросил мальчика и смог перевести другим его слова.
— Ты из Шатонёфа?
— Да! Они там все умерли от отравления спорыньей!
Окружившие его горожане не смогли сдержать радостного крика. Их ликование вышло из всяких границ, когда Адам поведал, что причиной отравления стали ржаные лепешки, съеденные бандитами накануне. Мало того, что все честные люди избавились от Шатонёфских Волков, так выходит, что эти последние невольно спасли всех от ужасного конца.
Адам заявил, что самому ему удалось избегнуть общей судьбы, потому что бандиты велели ему поститься, наказав за какой-то мелкий проступок.
Мальчика стали жалеть, принесли ему поесть. Пока он утолял голод, его расспрашивали. Хотели знать, откуда он. Адам сказал — из Парижа. Как же он оказался в здешних краях? Мальчик объяснил, что так случилось вследствие череды несчастий, о которых он сейчас не хочет говорить.
Северянин дружески похлопал его по плечу.
— Я тоже парижанин. Меня зовут Гильом Кретьен. Я суконщик. Продаю сукно по всему Провансу и вскоре должен возвращаться в Париж. Хочешь поехать со мной? Мы будем там еще до Рождества.
Адам с готовностью согласился. Суконщик спросил, как его зовут.
