Правда, нет-нет да и врывалось кое-что оттуда. Однажды он увидал заплаканное лицо жены. Она с жалостью глядела на него. Надо бы спросить, что с ней, почему она плачет, но как раз в эту минуту он спешил с Зоей Аркадьевной в театр и было не до нее. В другой раз он слышал, как жена говорила соседке: «И что с ним делается, прямо ума не приложу…» Но и тут не обратил особого внимания на жену. Теперь уже он не разлучался с Зоей Аркадьевной. Она постоянно была рядом с ним. И наконец наступил такой день, а точнее, вечер, когда он остался у нее. Предполагалось — на всю жизнь. И в это время вошли в белых халатах два могучих человека и с ними третий, маленький, тоже в белом халате.
— Я понимаю, — сказал маленький Андрею Семеновичу, — мы вам помешали, но только затем, чтобы уж никто вам не мешал. Даже ваша супруга. И вам не придется в другой раз наказывать ее.
— Разве я наказывал ее? — удивился Андрей Семенович. — Впрочем, она действительно мне мешает.
— Ну вот, мы вам поможем. Идемте с нами. Мы вам предоставим такое помещение, где вам никто мешать не будет. Идемте.
— Хорошо. Не возражаю. Только мне надо сказать несколько слов Зое Аркадьевне. — Он отошел в сторону, закрыл глаза и тут же увидел ее. — Я так и знал, — сказал он, — что рано или поздно, но жена устроит мне какую-нибудь гадость. Она вызвала врача, и тот приехал, как видишь, с двумя санитарами. Но это к лучшему. Мне так или иначе, но надо от нее освободиться. Меня куда-то увезут. Но как только я там окажусь, сразу же сообщу тебе адрес, и ты придешь. Впрочем, обожди. Мы же можем сейчас вместе поехать. — И Андрей Семенович тут же с веселым лицом подошел к врачу. — Я готов, — сказал он и наклонился к его уху. — Я полагаюсь на ваше мужское благородство. Моей жене ни слова. Со мной поедет еще один человек, Зоя Аркадьевна. Надеюсь, вы не станете возражать?
— Нет-нет, пожалуйста, — охотно согласился врач.
И они поехали. Андрей Семенович сидел рядом с Зоей Аркадьевной и негромко говорил ей, строя планы на будущее.
— Зачем тебе куда-то ехать? — говорила она. — Давай будем жить у меня.
— Видишь ли, я привык всю жизнь все себе добывать собственным трудом…
— Ну как ты можешь так говорить? Я же люблю тебя. И все мое — это твое.
— Нет-нет.
— Но почему?
— Да только потому…
Но закончить он не успел. Приехали. Санитары открыли дверцу, и Андрей Семенович, поддерживая под руку Зою Аркадьевну, помог ей сойти. После этого провел ее в вестибюль.
— Какое-то странное помещение. Похоже на больницу, — оглядывая белые стены с синими панелями, сказала Зоя Аркадьевна.
— Вполне возможно. Но это не имеет значения. Главное — это то, что мне здесь никто не станет мешать и я все время буду с тобой.
Санитары ввели его в палату. На двух кроватях сидели люди в сиреневых халатах. Один что-то быстро писал на газетном листе; другой, хиленький старичок, кому-то ласково улыбался.
— Вот здесь будете жить, — сказал врач, указывая на третью свободную кровать. — Тут уж никто вам не помешает.
— А они? — показывая на двоих в сиреневых халатах.
— Они заняты своим делом. Им не до вас. Так что не волнуйтесь.
— Спасибо, — поблагодарил Андрей Семенович и взял за руку Зою Аркадьевну. — Ну вот, все и устроилось. Знаешь, все же хорошо, когда есть свой угол. А теперь я могу поехать и к тебе.
И они поехали, оставив в палате больных, один из которых что-то быстро писал на газетном листе, а другой, маленький старичок, чему-то светло улыбался.
СТЕНЫ ЗНАЮТ
На столе записка: «Ушла». Без подписи. И так ясно. Кроме нее, некому уйти. Ушла и думает, что все с собой унесла. Не только свои вещи, а все, все. Черта с два! Самое главное не унесла и никогда не унесет — воспоминание о себе. И теперь, где бы ни была, с кем бы ни жила, все равно — здесь! Здесь! И никто не может вытравить тебя из моей памяти. Никто! Знаю, помню! Пришла в эту комнату тихая, немного оробевшая, как бы я чего с ней не сделал. А как же — пришла к мужчине. В квартире никого, кроме нас. Мало ли что…
А он:
— Ну, проходи. Чего остановилась?
И она прошла в эту комнату. Обвела взглядом стены. На них мои картины, которые люблю. Березки, луга, небо, ветер…
— Как? — кивок на картины.
— Мне нравится.
— Вот и прекрасно. Кофе, чай?
— Ничего не надо.
— Ну так уж и ничего? Ну тогда возьми яблоко.
В вазе лежали еще и груши, а сверху гроздь винограда. Специально купил для встречи с ней. Себе бы двух яблок хватило.
— Послушаем музыку?
— Давайте…
Робенькая такая — все боится, что вот схвачу и начну целовать. Сидит, коленки сомкнула, яблоко держит обеими руками. И глядит не на меня, а на стены. Что-то ищет в моих картинах. Что? Хороший я или плохой?
Я поставил поп-музычку.
— Потанцуем?
— Как хочешь.
— Да чего ты боишься-то?
— Ничего не боюсь, — а у самой глаза, как у испуганной газели.
— Вот и прекрасно.
И мы стали танцевать, выворачиваясь друг перед другом.
— А у тебя хорошо, — когда мы уже сидели, сказала она. — Со вкусом живешь.
— Стараюсь.
— Я думала, совсем по-другому живешь. Почему-то думала, что у тебя современная квартира, а ты в старом доме.
— В старом, но прекрасном доме. Тут тихо. Стены знаешь какие? В полметра. Они
