— Стало быть, — заключил он холодновато, превозмогая внутренний жар, — впустить жертву в дом мог только кто-то из жильцов. Или ваш Вика, сделавший слепок.
— Вика исключается. Они с мужем и другими сотрудниками (в фирме пятнадцать человек) весь день работали над проектом договора, а потом всей компанией отправились в ресторан.
— И все же надо узнать, не отлучался ли… машина в конторе есть?
— Есть, но она уже две недели в ремонте и конца не видно… Да! — воскликнула вдруг Любовь. — Ведь у Володи пропали ключи — от входной двери и от нашей комнаты.
— Когда?
— В четверг… да. Ему Майя Васильевна открывала.
— Очень интересно! — воскликнул Саня. — Неужели она была в вашей комнате…
— Кто?
— Убитая.
— Как в нашей? Вы же говорили: у Майи Васильевны?
— Понимаете, она исчезла. Эх, надо было сделать обыск!.. Любовь, простите, вы напомнили, я должен…
— Идите, конечно. И мне пора. Только вы ничего не рассказали про убийство.
— Расскажу, сегодня же. Вы будете дома?
— Буду ждать.
— И я буду ждать, — как-то невольно они улыбнулись друг другу. — Ведь вы мне поверили?
— Поверила. Философ прав: здесь… нехорошо.
— Не понимаю, — проворчала тетка, намазывая булочку маслом, — как она очутилась в твоей комнате.
— Я вышел в сад покурить…
— Натощак!
— Да не курил я. Как-то увлекся, снежная свежесть, первая.
— Понятно, чем ты увлекся. Но учти: Володя ее любит, как… как мой Андрей — меня когда-то. То есть забота, нежность, все эти мелочи, что так дороги женщине, — цветы, подарки. И это на пятом году брака.
— А она? — говорить о ней, даже в таком плане, доставляло острое, чуть печальное наслаждение. Однако я попался!
— И она, — вынуждена была признать тетя Май. — Как-то на днях его срочно вызвали по делам. Вечер, холод, дождь. Так побежала за ним шарф забыл. К его приходу всегда прихорашивается и ужин на столе. Любимые блюда и так далее. Но! — добавила тетка безапелляционно. — Я не доверяю женщинам.
— Себе не доверяете?
— Я пожила, я знаю. Женская природа слишком неустойчива, подвержена влияниям. Тяга к комфорту, к покою. А покой, — она вздохнула, — как верно подмечено, «нам только снится». В общем, у себя в доме я ничего не допущу.
— Тетя Май, да что вы в самом деле!
— Я видела ваши лица. Ты сейчас поедешь за вещами в общежитие?
— Успеется.
— Нет уж, отделайся. Или ты еще не решил?
— Решил.
Теперь меня отсюда не вытащишь, подумалось мрачно. И еще: подсознательно я ищу доказательства вины — ее мужа. Это подло, но это так. Взгляд его остановился на трех куколках на комоде.
— Зачем вам ночью понадобились испанские принцессы?
— Старческие причуды, — отрезала тетка, но тут же лицо ее приобрело выражение почти умоляющее, испуганное. — Саня, голубчик, я ведь еще не в маразме?
— Ни в малейшем, — ответил он твердо: воля, энергия, даже физическая сила в ней — неподдельны. — Вы всех переживете и похороните.
— Но, но…
— Тетя Май, это Смоленская Божия Матерь, да? Вы верите в Бога?.
— Как и всякий — когда подопрет. Поезжай, я буду ждать.
— Меня будут ждать, думал он по дороге. Будут ждать две женщины: молодая и старая.
Тут, уже выйдя из метро с двумя тяжелыми сумками, он заметил третью. На лавочке, на боковой аллейке. Сиреневый капюшон, джинсы-варенки. А у меня создалось впечатление, что из института девицы возвращаются вместе. И рано еще — первый час.
— Добрый день, — заговорил он, приблизившись. — Вот, переселяюсь к вам.
— Экое счастье, — бросила Настя и отвернулась.
— Немного передохну, — он сел рядом на холодную лавку, опустил сумки в месиво из снега и грязи. — Эти сумки…
— Слушай, чего тебе от меня надо? Отлипни. Ты для меня староват.
— А ведь правда. Тебе, должно быть, восемнадцать? Второй курс?
— А вообще-то, — Настя окинула его оценивающим взглядом и приняла какое-то решение: серые круглые глаза потемнели и сузились, нежно-розовое лицо на морозе стало жестким. — Вообще-то ты ничего. Даже очень. Я тебе нравлюсь?
— Безумно.
Хотел сказать шутливо, а сказалось серьезно. То есть она, по-видимому, приняла серьезно: вдруг прижалась к нему, положив голову на его плечо.
— Безумно? — повторила вопросительно и засмеялась, откинула капюшон, светло-русые волосы коснулись его шеи, защекотали. Однако роль сыщика опасна! Чтоб не выглядеть в ее глазах совсем уж идиотом, деревянно взял ее за руку, прошептал интимно:
— Так что ж вчера случилось? Я за тебя переживал.
— Всю ночь не спал?
— Почти.
— По саду ходил?
— Ходил.
— А, так это ты. Я думала: померещилось.
— Нет. серьезно. Настенька. Когда мы вчера на углу столкнулись, ты из дому шла? Меня поразило твое лицо.
— Да ну?
— А когда я пришел к тете Май, звонил, стучал — никто не открывает.
— Правда? — изумилась Настя злорадно. — Молодец, навел шороху!
— И представь: тетя Май вроде дома оказалась. Запутанная какая-то история. Вот я и подумал: нет ли связи между твоим бегством и…
— Глупости! — Настя вырвала руку, отодвинулась, забыв, видно, про любовные игры. — Майя Васильевна была в своей комнате, твой звонок не расслышала — вот и все.
— Ты видела тетку в ее комнате?
— Ничего я не видела, я в дом не входила. Просто слышала голос.
Опять голос! Что же это за всеобщая галлюцинация.
— Голос тети Май?
— Наверно, ее, раз из ее комнаты… из форточки. Слушай! — поразилась Настя. — Ты хочешь объявить тетку невменяемой и оторвать домик в Москве? Ну, это классика.
— Настенька, мне просто нужно знать, что произошло.
— А что произошло?
— Например, почему ты раньше ушла с занятий, приехала в Останкино и не вошла в дом?
Она поглядела на него очень и очень странно. Взялась за узкий черный шарф на шее, затеребила, потянула за концы, точно… точно там, в окне, там было какое-то движение, да, да… кошмар! Саня схватил ее за руки, встряхнул.
— Ты… что? Ты что делаешь?
— А что? — прошептала она со страхом. — Ты тоже с приветом?
— Тоже? А кто еще?.. Девочка, я тебя умоляю. Почему ты не вошла в дом?
Опять этот странный взгляд, страх.
— Тебя кто-то напугал? Ну что же ты молчишь?
— Выпусти руки, — прошипела Настя, — или я заору.
Выпустил, закурил, у самого пальцы дрожат. Она вскочила, но не ушла, встала напротив.
— У тебя припадки, наследник?
— Извини. Мне показалось… этот шарф… как удавка на шее.
Она засмеялась — нехороший смех, неестественный.
— Удавка на шее — это хорошо, мне нравится. А тебе?
— Ну скажи хотя бы, что ты слышала… а может, и видела в окне?
— В каком окне? — Настя, к его удивлению, вспыхнула; очевидно, прекрасный «дар смущения» — нынче «предрассудок» — в ней до конца не атрофировался и очень украсил юное лицо.
— В том самом… — пробормотал Саня.
— Ты что, уже тогда за мной шпионил?
— Ты сама сказала про голос из форточки.
— А, у хозяйки, — она заметно успокоилась. — Ничего не знаю, я и внимания не обратила.
— Голос Майи Васильевны?
— Наверно. Такой глухой… замогильный. Что-то бессвязное, обрывок. Про красную шапочку. Или про белую?.. Она помешана на своих куклах.
— Кто?
— Старуха.
— Ну, вспомни, вспомни.
— Говорю же, не обратила внимания… — Настя сосредоточилась. — Кажется, так: «Белая рубашечка, красный чепчик в каком-то покое».
— В каком?
— Не расслышала, — Настя пожала плечами.
— Куклы, — произнес он задумчиво. — Но ведь принцессы в коронах.
— А у нее и Красная Шапочка с Волком есть. Тоже в чулане. Ей муж из Рима привез, такой же, видно, был… зануда. Да если б мне из-за «бугра» приволокли волка…
— Настю, не притворяйся. Ну что за пошлый стиль: казаться хуже, чем ты есть. Все любят такие бесценные пустячки. Любят любовь, правда?
— Ладно, ты меня притомил.
— Пошли домой?
— Я еще… пройдусь.
* * *
После обеда у тетки в комнате (Саня внес свою лепту за октябрь — помимо стипендии подрабатывал рецензированием рукописей в издательстве — Майя Васильевна, покапризничав, приняла) он спросил:
— Тетя Май, а можно мне в чулан?
— В чулан? — удивилась тетка. — Ты хочешь жить в чулане?
— Нет, посмотреть. У вас такие вещицы занятные.
— А, с удовольствием покажу.
Изящная светловолосая Шапочка, Волк угрюм, несчастен и голоден. Кот в блестящих сапогах, Баба Яга, оловянные солдатики… Может быть, вчера приходил покупатель? Покупательница? Такие штучки сейчас в цене.
— Почему вы их здесь храните?
— У меня сломалась полочка. Помнишь над комодом? Не помнишь?.. Починить — пара пустяков, а этот долдон Анатоль никак не соберется. Пришлось пока…
