— Проще говоря, увидев уходящую Любовь, вы подумали, что дом пуст.
— Ну. — Анатоль улыбнулся хитрой пьяной улыбочкой. — А ключ у меня уже был подобран для того… ну, вы понимаете. Я ведь подонок. Деклассированный элемент.
— Ключ от чулана?
— От преисподней. Ха-ха! Его, правда, заедает в замке. Однако я с чем угодно справлюсь. Не верите?
— Верю. Дальше.
— В доме будто никого не было. Я открыл чулан, взял куколку — белую. И тут меня черт дернул: а не прихватить ли, думаю, самогончику, раз уж все так сложилось. Прихватил четыре бутылки, куколку — в карман. И к себе. Опять черт дернул: а не попробовать ли… ну, вы понимаете. И слегка вздремнул. Опомнился, не представляю, который час, вдруг Май… кинулся, чулан запер — и продолжать. Тут — очень тонкий нюанс. В этой самой дреме мне приснилась Май — на секунду. Знаете, коленопреклоненная, в слезах. Видел раз перед иконой, застряло в памяти. У каждого собственные демоны, правда? Рвут на части. Ладно. И так мне ее жалко стало вдруг, что решил я куколку отнести назад. Ну раз старуха живет этими игрушками… Словом, пошел. Время рано, узнал, шестой час, она еще на кладбище. Тут вы меня несколько подкосили. В окне. И она дома. Что за черт… И разговорчик за столом подходящий, собрались игрушки смотреть. У меня намерение твердое: ночью подложу, как угомонятся все. Расходимся. А Юлька в коридоре: ты в чулан лазил, бутылки крал, я сама видела. Требует ключ. Натуральный шантаж. Ей-то зачем? Самогонки выпить? Я не поддался, говорю: ключик у Май позаимствовал и назад положил. А девочка чуть не плачет. Ну, я сжалился: раздобуду, говорю, попозже. Думаю: принцессу подложу, дам ей ключ.
— Ну и как, дали?
— Нет.
— Отчего же?
— Задурил. Плохо помню, перебрал.
— Вы бросили куколку в чулане на пол.
— Я выполнил свой долг, — изрек Анатоль с забавным мрачным пафосом.
— Анатоль, а ведь вы мне не все рассказали, — произнес Саня настойчиво.
— Я хочу умереть, — вдруг сказал Анатоль. — Я трус, я должен был уйти за нею.
— Мужчина вы или нет, в самом деле! — взорвался Саня. — Послушайте меня и поправьте, если я где ошибусь. Идет?
— Все равно. Валяйте.
— Вот как я все представляю. Юля была в своей комнате не одна, а с молодым человеком (к их свиданию весьма неравнодушна Настя). Пора расставаться: в доме шум, гам, вернулась хозяйка и вот-вот вернется подруга. Около пяти я услышал из теткиной комнаты девичьи голоса в коридоре, тетя Май подтвердила: девочки вернулись с занятий. А ведь это было не так.
— Не так? — повторил Анатоль тупо.
— Как вам такой вариант? Парочка крадется по коридору к входной двери, слышит скрежет замка: конечно, Настя, ее время. Юля знает, что чулан не заперт, толкает туда своего друга — на минутку, пусть Настя пройдет в комнату. Они проходят обе. Тут очнулись вы, заперли чулан и пошли продолжать. Ну?
Анатоль был до того потрясен, что к нему вполне подходил старинный оборот: громом пораженный.
— Теперь мне остается только разыскать друга. Надеюсь, это несложно.
— Так это был человек? — просипел Анатоль — и на мгновенье будто вырвался из маниакальной галлюцинации, на лице выразился ужас; мгновенье пронеслось — и глаза, как у больной птицы, застлались мутной пленкой.
— Где был?
— В чулане.
— Был. Вы же его видели?
— А как вы докопались?
— Зачем Юле был нужен ключ? Вплоть до шантажа? Раз. Два: японская зажигалка на сундуке, резко контрастирующая со старым хламом. И три: когда уже ночью мы с тетей Май выходили из чулана, за нами в дверях своей комнаты наблюдала Юля. Итак, вы его выпустили.
— Не надо… не надо, ради Христа, — забормотал Анатоль. Я не помню, я был занят… куколками. Розовая, голубая и белая. Какое-то существо пронеслось во тьме. Не дай вам Бог пережить! И вспыхнул свет.
— Вы включили?
— Не знаю. Может, я?.. — вдруг закричал: — И как Ты все это терпишь, Господи! — схватился руками за голову, лестница с грохотом упала оземь.
— Да что с вами? — испугался Саня.
Они уставились друг на друга. Глаза в глаза. Пауза длилась; почти физически Саня ощущал давление, движение чужой безумной какой-то энергии. Заговорил успокоительно, буднично;
— Вас во тьме напугал Юлин друг. Обыкновенная история: влечение, измена, ревность, страх попасться.
— Да, да, — пробормотал Анатоль. — Обыкновенно, да. Спасибо. Вы профессионал.
— Он просто сбежал? Ничего не сказав?
— Нет, я… я был занят, я… как-то все мгновенно, как вихрь.
— Что-то у вас все вихрем.
— Я погубил свою жизнь, — констатировал философ хладнокровно.
— Всегда есть надежда.
— Нет, не всегда.
Оба одновременно закурили, помолчали. Ворона закаркала тревожно и принялась описывать круги над бедным октябрьским садом. Народная примета (у Даля) — к покойнику.
— У каждого из вас есть что скрывать, — сказал Саня, следя за птицей, — каждый был занят своими пустячками… и я, я тоже… когда рядом, рукой подать, произошло убийство. Чего я только за эти дни ни наслушался — и ни на шаг не приблизился к разгадке. Разве что от вас узнал имя… Вы скоро покончите с лестницей?
— Уже покончил. А что?
— Слазаю-ка я на чердак.
Анатоль как-то очень странно истерично засмеялся.
Однако на чердаке, как и всюду — в саду, в сарае, в доме — ничего подозрительного, явного, тайного не обнаружилось. Давно не тронутые пыль и труха. Непостижимо!
* * *
Чуть позже в теткиной комнате за чаем и остатками позавчерашних пирогов произошел разговор.
— Вначале я тебе не поверила, — говорила она холодно, не глядя. — И милиционер этот! А потом…
— Тетя Май. погодите! Важна последовательность, а то у меня от всех от вас голова кругом идет. Почему вы ушли с кладбища раньше?
— Замерзла. — лицо ее приняло каменное выражение.
— Хорошо. А дальше? Во сколько вы приехали на «ВДНХ»?
— В четвертом, точнее не скажу. Поплелась домой, не торопясь.
— Вам никто не попался по дороге? Ну, из знакомых, из жильцов?
— В этот день, Саня, как, впрочем, и в другие свои дни я погружена в собственные переживания.
— Понятно. Итак, вы вошли в дом.
— Вошла, задумавшись, как-то присела машинально в кресло… Тут ты с милиционером! Что мне было делать, по-твоему? Опозориться на старости лет?
— Да, понятно.
— И я тебе не поверила — мне так хотелось.
— Я сам себе не поверил. — Саня наблюдал за теткой. — Тетя Май, что значат слова «белая рубашечка, красный чепчик»?
— Как что значат?
— Вы их не слышали, не произносили?
— Мало ли что я за свою долгую жизнь…
— Нет, позавчера.
— Ерунда какая-то.
— Ну а когда вы мне поверили?
— Да я и сейчас еще… не знаю, — тетка замолчала, тень сомнения или страха прошла по лицу, наконец встала, подошла к комоду, выдвинула верхний ящик. — Смотри.
Двумя пальцами она держала венок — проволока, белые цветочки из воска. Маленький, почти кукольный, очень красивый.
— Вот, нашла. Это не мое.
— Где?
— Под столиком, под скатертью на полу.
— Когда?
— В пятницу мы с тобой тут сидели, разговаривали, я случайно глянула вниз… Мне стало плохо с сердцем.
— И я давал вам нитроглицерин?
— Ну да. Ты искал лекарство в сумке, а я подобрала венок и спрятала в кресле за подушку.
— Тетя Май, все это очень странно.
— Странно, — повторила старуха монотонно.
— Странно, что вы от меня это скрыли. Почему?
— Это кладбищенский венок.
— Но почему?
— Мне надо было опомниться и убедиться.
— В чем?
— Что в доме мертвая, как ты говорил.
— Ну и?..
— Нету.
— Где вы смотрели?
Тетка встряхнулась, лицо приобрело осмысленное выражение.
— Я человек, знаешь, здравый. Ну, где? Девчонки дома и подняли бы визг. Анатоль после чая к себе заходил… и тоже нервный. В кабинете все на виду. Остаются чулан и комната Донцовых.
— Их же не было дома.
— Неужели ты думаешь, я не держу дубликаты ключей? Плохо ты представляешь роль хозяйки.
— И у Донцовых ничего такого…
— Ни такого, ни сякого.
— Анатоля вы полностью исключаете?
— Я никого не исключаю. Все-таки посмотрела: и у него, и у девиц, — тетя Май помолчала. — А в чулане кто-то побывал. Ширма сдвинута, занавеска с полок куда-то делась, куколка на полу… Мелочи, но меня не обманешь. Гнать его надо в три шеи, да привязалась за пять лет.
— Тетя Май, он ведь любил вашу бывшую жиличку, балерину, да?
— Он тебе сказал?
— Он. Не мог этот венок принадлежать ей?
— Веночек с могилы? — вскрикнула тетка. — С какой стати?
— Я ее видел в вашем кресле. Тогда в пятницу.
— Через год! — Майя Васильевна откинулась на спинку, тотчас выпрямилась, поежилась. — В моем кресле… Нина? Ты не ошибаешься?
