донес по телеграфу начальнику штаба Области о возвращении в ее пределы, а Л.И. Цимбаленко уведомил о возвращении. На вокзале меня дружески приветствовали сослуживцы и знакомые, но я стремился скорее домой, где нашел кучу писем от родных и друзей. Слава Богу за все! Слава Богу и за удачное окончание поездки.
Ночь я провел неспокойную, наполнив голову массой разнообразных новостей домашнего своего и дружеского характера, полученных из долго ждавшей меня корреспонденции.
Утром 7/I 92 г. поднялся рано. Приятно было почувствовать себя дома, т. е. в нашем с Л.И. Цимбаленко глинобитном чистеньком домике с милейшей и заботливой нашей кормилицей Екатериной, которая к утру успела-таки приготовить специально для меня рождественский завтрак.
В 10h утра 7/I 92 г. я представился начальнику штаба г[енерал]-м[айору] Федорову, который выслушал мой короткий рапорт и официально поздравил меня с благополучным окончанием командировки.
– Что там вышло у вас с командиром казачьего полка? Вы, кажется, использовали его права и произвели казаков вашего конвоя в урядники? – спросил меня начальник штаба.
– Я по приказу в командировке пользовался правами командира отдельного батальона, а он имеет право производить подчиненных ему рядового звания служащих в звание ефрейтора и унтер-офицера. На этом основании поступил и я, – был мой ответ начальнику штаба.
– Все же вы должны были бы снестись с командиром полка и сделать это через него.
– Да, я командиру полка об этом написал и просил отдать в приказе по полку это мое производство, так как я наградил казака за проявленное им мужество и усердие на месте. Для моих подчиненных в трудной обстановке, полной опасности, важно было поощрение их за проявленную доблесть на месте, а не спустя полгода. Поэтому я считаю, что поступил правильно и сообразно с обстоятельствами, – отвечал я.
– Ну, я спорить с вами не стану. Но командир полка и начальник казачьей бригады жаловались командующему войсками на вас, что вы нарушили их права. Вы уже сами объясните все это генералу Куропаткину.
В 11h утра я представился начальнику края. Прием был очень сердечный, и он поблагодарил за успешное выполнение возложенного на меня поручения. Я немедленно доложил ему инцидент с производством некоторых казаков моего конвоя в звания приказного и младшего урядника, объяснив, как и где это произошло, а также и мотивы, которыми я руководствовался. На это он, добродушно улыбнувшись, сказал:
– Да, я вас понимаю, но наши казачьи начальники очень ревнивы к своей власти и не любят, когда ее чем-либо умаляет вмешательство посторонних. Лучше всего вы сами объясните это начальнику казачьей бригады г[енерал]-м[айор] барону Штакельбергу[182].
На этом и закончился инцидент. Я был приглашен к завтраку, во время которого вскользь интересовались и моим путешествием, но мало, так как были в это время за завтраком и проезжие петербургские значащие лица, которым уделялось наибольшее хозяйское внимание.
Вернувшись домой, я сразу почувствовал себя очень усталым. Мне казалось, когда я возвращался уже по железной дороге в г. Асхабад, что, совершив такое важное и трудное путешествие, я встречу живой и горячий интерес у всех, особенно у моих начальников и сослуживцев к исполненному мною делу. Все оценят сразу мои огромные труды, a de facto я встретил строго официальное отношение с чисто обыденным взглядом на всю мою работу, как обычную и штабную. Отмечено в ней прежде всего было нарушение буквы дисциплинарного устава о производстве мною казаков моего конвоя. У своих сослуживцев я тоже встретил только товарищеский штабной интерес: «Ну, наконец-то вы явились! А тут без вас работы привалило масса. Потребовали из Главного штаба план мобилизации войск Области на новый год, а работать некому. Все мы завалены до отказа», – и в таком духе и др.
Георгий Карлович Штакельберг
На следующий день я уже явился в штаб и… получил приказание принять опять все свои дела от капитана барона Майделя. Вместе с тем, начальник штаба передал приказание составить краткий предварительный доклад о моей командировке с отчетом по расходу ассигнованной мне суммы. Опять пришлось впрягаться в штабную свою лямку, но тяжелой нагрузкой явилось срочное составление предварительного моего отчета. В то же время я узнал, что в годовой отчет по Закаспийской области уже было внесено все, что представляло важность и интерес из моих работ и донесений из Персии. Так, напр., моя отдельная записка «О двукратной поездке английского полковника Стюарта в Туркменскую степь», а также и некоторые другие сведения такого же характера пошли уже давно в Министерство иностранных дел с протестом генерала Куропаткина против подобных интриг, в результате чего полковник Стюарт больше в Персию не возвращался.
Словом, в общеканцелярском отношении моя работа была использована как сырой материал. Что же касается ее издания, то все все секретного характера мои соображения и сведения решили совершенно не печатать. Предложено было составить сначала отчет, а по его рассмотрении, будет видно, что можно печатать, причем начальник штаба категорически заявил, что у него в штабе денег для напечатания такой большой работы, как моя, нет и предложил обратиться в штаб Кавказского округа и просить напечатать мою работу у них в штабной типографии.
Все это чисто канцелярское и бюрократическое отношение к моему труду сильно охладило мое рвение, и я впервые пожалел о переходе на службу в Закаспийский край с Кавказа, где мне de facto был бы предоставлен отдых и время специально заняться составлением полного отчета, не отвлекая ни на какую другую работу и средства для издания моего труда. Кроме того, и материально командировку обставляли на Кавказе неизмеримо лучше. Отношение же к научным исследованиям, благодаря существованию отдела И[мператорского] Р[усского] географического общества, членами которого считались все старшие начальствующие лица в штабе округа, было совершенно иное.
Здесь, в Закаспийской области, на исполнение этой нелегкой экспедиции в самое разнообразное время года и на скудные средства смотрели как на текущий номер штабной работы. «Экая важность, что ездил к каким-то персюкам, а мы за него здесь штабную работу делали, да ничего за это не получали, а он, кроме жалованья, получал за это особые суточные!» – вот мнение сослуживцев. Поэтому не являлось никакой охоты делать какие-либо доклады в собрании, особенно же по собственной инициативе, а мне никто и не предлагал.
Начальник штаба напоминал лишь неоднократно о том, что г[енерал]-л[ейтенант] Куропаткин с нетерпением ждет моего отчета, требуя срочно предварительный доклад о всей командировке, а затем отчет и во всей подробности. Так как по моим путевым книжкам подводились итоги обследованиям по каждой задаче, то на основании уже
