и многому научит. Она будет одна, ей придется положиться только на себя, на свою силу и свои знания. Алекс может и поделится своими фишками, но не думаю, что она подскажет Алине, если та будет ошибаться – изложит всю информацию и оставит ее.
Она не противная, просто Алекс привыкла работать одна. Бо всегда рядом с ней, но он ее поддержка, ее утешение, ее уют, а не вторая голова, которая подскажет. Он ее слабое место, и это видно сразу.
Когда внизу захлопнулась дверь, я взяла поднос с пустыми тарелками и вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, я прислушивалась к шуму в доме. Вдруг кто-то остался из тех, с кем я не хочу столкнуться, например, Арнест или Матвей. Но добравшись до кухни, кроме своих шагов и похлопываний крыльев Дзинь других звуков не было.
– Свинтусы, – пробормотала я, обнаружив в раковине гору грязной посуды.
Мы и так злоупотребляем гостеприимством Арнеста, а мытье посуды будет ничтожной платой за все причиненные ему неудобства.
Надев перчатки, которые я нашла под раковиной, я собрала всю грязную посуду на кухне и сложила в раковину. Открыла окно, впуская в комнату легкий ветерок. В помещении сразу посвежело, и думать стало гораздо легче. Я уже неоднократно замечала, что в прохладе, особенно в холоде, мозговая активность находится в выгодном положении. Проще говоря, в холоде ты умнее.
Я выглянула на улицу: над городом собирались сумерки, уже темнело. Совсем скоро город отправится спать, и лишь изредка будут слышны взрывы салютов из отелей неподалеку.
Пока туристы разлекаются, прогуливаясь по ночному городу, в поисках продолжения веселья, местные жители соберутся в своих зеленых дворах с соседями, обсудят последние новости, посплетничают, а позже медленно разойдутся по кроватям.
Мне бы тоже еще поспать, что подтверждают мои синяки под глазами, которые я заметила в отражении оконного стекла. Весь мой лик был полупрозрачным, практически призрачным, а синяки выделялись четкими темными пятнами. Все эти мысли перед тем, как уснуть, и все произошедшее раньше, сильно отпечаталось на моем лице, вследствие чего образовались темные круги, которых даже с тяжелой учебой и долгими ночными рейдами у меня никогда не было.
Зашторив окно, чтобы меня не смущали мои глазки-панды, я вернулась к нелюбимому делу – мытью посуды. Я отнюдь не любитель уборки, а особенно мытья посуды, но именно сейчас бытовая рутина отвлекала, словно нет ничего важнее начисто вымытой посуды.
Чем дольше я стояла у раковины, сильнее погружаясь в процесс мытья посуды, тем дальше шум воды уносил мое сознание куда-то глубоко и я буквально чувствовала, как скрежещет мой мозг от напряжения. Вот-вот что-то собиралось всплыть в моих чертогах разума, но не я понимаю, что. Мне не нравится это ощущение «сейчас-вспомню-великую-мысль», которой по сути нет, а мозг просто так тужится. И это была ловушка для моего мозга, в которую меня загнала вода.
– Надо переключить внимание на что-нибудь другое, – пробормотала я, делая воду чуть теплее. Прохлада полезна для умственной деятельности, а не для мытья посуды.
И как-то очень удачно, я вспомнила, как расслаблялась во время сложных тренировок в школе хранителей, когда нужно было действовать телом, а не головой. Я отвлекалась чтением стихов или тихим, едва слышным распеванием песен. Но, когда я познакомилась с творчеством Анны Ахматовой, то начала совмещать два процесса – стала напевать ее стихи.
Они хорошо ложились на выдуманные мной мелодии.
Я хорошо помню тот день, когда впервые услышала стихотворения Ахматовой.
Не помню, сколько мне было лет и в какой именно период жизни это было, помню, что это был наш обычный вечер перед телевизором. Пусть мы и семейство хранителей, обычные желания нам не чужды.
Мама после тяжелого рабочего дня любила сесть на любимый диван с огромной кружкой чая с молоком, включить «Первый» канал и бездумно наблюдать за сопливыми мелодрамками после однотипной программы «Новости». Я обычно сидела в кресле рядом с ней, иногда лазила в интернете, но чаще всего я сидела с книжкой в жанре фэнтези.
Так вот, это был обычный вечер. Мама с кружкой черного чая с молоком, я с книгой, в эфире «Первый» со своей мелодрамкой, все шло как обычно. Отложив книгу в сторону, я тупо уставилась на картинку в телевизоре. В книге был напряженный момент, и мне нужна была передышка. Вот мой мозг немного передохнул, я снова тянусь к книге и вдруг…
«Тихо льется тихий Дон,Желтый месяц входит в дом.Входит в шапке набекрень,Видит желтый месяц тень.Эта женщина больна,Эта женщина одна.Муж в могиле, сын в тюрьме,Помолитесь обо мне…»
Именно эти строчки я уловила далеким островком своего сознания, и именно они запали мне в душу. Я долго крутила их у себя в голове. Они казались мне такими необычными и непонятными. И эта непонятная для меня несуразность сыграла огромную роль, потому что влекла меня к себе снова и снова. Может показаться, что Анна Андреевна очередная наитипичнейшая поэтесса того времени, строго судить не могу ведь я не великий ценитель поэзии, но мне казалось, что ее стиль отличался от обычных авторов, и мне это понравилось.
Именно с этих строк началась моя любовь к ней, но еще сильнее я полюбила ее после прочтения всей поэмы «Реквием». Там были строки, которые были о ней, но они идеально подходили и полностью характеризовала меня.
«Приговор» – это олицетворение событий в моей жизни, охватывающий период подросткового ребячества и период настоящий:
«И упало каменное словоНа мою еще живую грудь…»
Каменным словом на тот момент для меня был пожелтевший лист бумаги, скрученный на черной палке под семью печатями и знаменем королевской гвардии.
«…Ничего, ведь я была готова,Справлюсь с этим как-нибудь…»
Я была готова к такому повороту судьбы, часто в голове представляла, что буду делать, если это случится. Как справлюсь? Ответом было: как-нибудь. А, как еще подросток может справиться с этой системой? Правильно, только «как-нибудь». Так я и справилась.
«…У меня сегодня много дела:Надо память до конца убить,Надо, чтоб душа окаменела,Надо снова научиться жить…»
Это весь первый курс моего обучения в университете, когда я старалась справиться с трагедией случившейся в моей жизни. Я убивала память, подавляя ее выпивкой. Я отстранилась ото всех, отвергая любую помощь в надежде, что перестану чувствовать. И утром, осознавая, что все обречено, я пыталась заново научиться жить.
«…А не то… Горячий шелест летаСловно праздник за моим окном.Я давно предчувствовала этотСветлый день и опустелый дом…»
Это стало концом. Последним рубежом всех страданий. Когда я вернулась с очередной попойки в убогую комнату в общежитии ранним летним утром.
Со мной не уживались соседки, они хотели подружиться со мной, лезли в мои дела и вечно пытались помочь. Меня это бесило и
