На это Хмельницкий, как и прежде, хладнокровно отвечал хану:
— Наоборот, я вижу, что гордость тебе ум застила. Ты думаешь, хан, устрашить меня, подобно хлопца малоумного. Ведаю, что татарские царства: Сибирское, Казанское, Астраханское и иные многие, откуда неисчислимые войска ордынские на войну ходили, вам уже помощи не дадут, находясь под скипетром российским. Что же упомянул ты о Батые, славнейшем вожде вашем, то помысли: война подобна мечу обоюдному: снисканное Батыем потеряно Мамаем.
Очевидно, спокойный голос Хмельницкого, его уверенность и внутренняя сила подействовали на хана. Он постепенно успокоился и стал вести себя более рассудительно. А к вечеру пришли к обоюдному согласию, хотя Хмельницкий и чувствовал, что хан затаил против него лютую ненависть. Василий Бутурлин сообщал царю, что Хмельницкий «помирился на том, что хан с татары царского величества на украинные и на черкасские городы войною не ходить и полякам на них помочи не давать, и царского величества с воеводы и с ратными людьми не битца, и царского величества людей и черкас, которые взяты в полон, отдать». В знак заключения мира татары отпустили захваченных накануне в плен стольника И. А. Бутурлина (сына А. В. Бутурлина), стольника И. Ярыжкина и капитана Колычева.
Утром 13 ноября обменялись пленными и разошлись. Крымский хан пошел в Молдавию, а русское и казацкое войско — на восток к Белой Церкви.
ПОСЛЕДНИЕ РЕШЕНИЯ
Хмельницкий вернулся из похода больной и разбитый. С трудом дышалось, руки и ноги словно свинцом налились: ни поднять, ни повернуть. Гетман сначала не придавал охватившей его хвори значения. Не раз уже было с ним такое. Отдых, домашний уют да жаркая печь — и тело вскоре вновь становилось легким и послушным. Но сейчас это не помогало. Не облегчили боли и знахарки, которых приводила Ганна.
Еще больше подкосила гетмана весть о том, что 7 октября 1655 года при осаде города Старого Быхова погиб его любимый полковник — брат Ганны Иван Золотаренко. Ганна ходила как снятая с креста: вокруг глаз черные круги, лицо суровое, без кровинки.
В июне 1656 года в Чигирин пришла весть, что из Москвы через Украину возвращается на родину патриарх Макарий. Хмельницкий воспрянул духом. Он полюбил этого мудрого старца. Да и тот был расположен к нему, хорошо говорил о нем царю. И сейчас встретиться с патриархом и отвести с ним душу было для Хмельницкого большой радостью. Он послал гонцов к полковникам, через города которых должен проезжать патриарх, чтобы надлежащим образом встречали его и пригласили в Чигирин.
И вот в конце июля они вновь встретились. Разговор был долгий. Хмельницкому интересно было узнать впечатления патриарха о Москве. Вспоминали о виденном и пережитом. Успокоенный разговором, Хмельницкий попросил патриарха поехать в его родовое поместье Субботов и освятить возводимую там церковь святого Ильи.
Из записок Павла Алеппского «Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века»: «В субботу 2 августа Хмель приехал посетить нашего владыку патриарха, после чего мы выехали из города. Сделав около мили… мы прибыли в селение по имени Субботов, где обыкновенно жил покойный Тимофей, сын гетмана. Жители вышли нам навстречу крестным ходом и повели нас в большую новую церковь во имя св. Михаила; в этой церкви гробница Тимофея. Жена его, дочь Василия, господаря Молдавии, несколько раз посетила нашего владыку патриарха…»
Напротив церкви святого Михаила, в которой была гробница Тимофея, строилась церковь святого Ильи. Хмельницкий хотел, чтобы его там похоронили. Освятив церковь и отстояв обедню, патриарх распрощался с гетманом и поехал дальше. Пока он ехал по Украине, по приказу Хмельницкого навстречу патриаршему поезду выходили сотники со своими отрядами и знаменами и провожали его от города к городу.
После отъезда патриарха Хмельницкий снова погрузился в ежедневные дела и заботы. Шведский король, всегда искавший в нем союзника, и сейчас, захватив почти всю Польшу, присылал к нему посла за послом, предлагая совместные действия. Но союз со шведским королем означал бы разрыв союза с Россией, с таким трудом осуществленного украинским народом. И он писал королю Карлу X дружеские письма, в которых выражал уважение и преданность, но конкретно ничего не обещал. К тому же Хмельницкого не могло не возмущать, что шведский король считал украинские земли составной частью Польского государства.
Русскому правительству было невыгодно, чтобы шведы оккупировали Польшу, и оно начало с ней переговоры. Хмельницкий узнал об этом от гонца, которого царь послал к Яну-Казимиру с грамотой. Гетман дал гонцу проводников, а сам тут же написал царю письмо с просьбой известить, когда и где начнутся переговоры. В письме он отнесся скептически к возможности заключения с Польшей твердого мира. Он сообщал о новых посольствах, которые польский король отправлял Ракоци, в Молдавию, турецкому султану и крымскому хану, ища у них помощи в походе на Украину. И Хмельницкий далее обращается к царю с просьбой: «Видя их, неприятелей наших, таковые хитрости, просим тебя не подавать нас на поругание иноверными». Хмельницкого беспокоила позиция царя в отношении Украины. А тут же в народе поползли слухи, которые специально распускали польские лазутчики, что царь продал Украину и поляки снова вернутся на прежние земли. Послы Иван Скоробогатов и Остафий Федькович должны были передать царю желание гетмана: если будет съезд для переговоров о мире, направить на него своих представителей.
Еще не успели послы переехать границу Украины, как в Миргород, где гетманша по указанию Хмельницкого строила новый дворец и куда он поехал, чтобы посмотреть, как идут дела, прибыл стольник Василий Петрович Кикин. Он привез грамоту государя, в которой сообщалось, что переговоры состоятся в Вильно и что возглавлять их будет князь Никита Иванович Одоевский. Царь спрашивал также, «межи какими б городами и местами черкасскими и польскими рубеж учинить».
Хмельницкий прочел грамоту, молча отложил ее и задумался. Как-то не так все идет, как хотелось и как должно было бы идти. Вместо того чтобы вести войну с Польшей до конца, царь ищет с ней мира, прельстившись обещаниями, что станет польским королем. Хмельницкий твердо знал, что в Вильно будет идти речь об Украине, а царь и не помышляет, чтобы на этих переговорах были представители Украины. Верит, что станет польским королем, а спрашивает о границах. Зачем тогда они?
А он за волю Украины, за эти границы уже девять лет ведет непрестанную войну. И он ответит царю, что в этой войне «много православных христиан одни мечом побиены, другие в неволю поганскую пошли, третьи голодом и иною разною смертью померли. Он ответит, что границы эти установила сама жизнь, и «пусть так, как за искони вечных предков вашего царского величества… было, и ныне будет, чтоб рубеж княжества Российского по Вислу реку был, аж до венгерские границы». Он просит царя «усмотреть», что на этих землях «православные епископы львовский, перемышльский, луцкий и перед тем под православием будучие хелмский, володимирский и весь народ православный, в тех епископиях обретающийся, великое гонение по вся времена терпели и ныне терпят». Он напишет и снова, и снова будет писать о том, чтоб не верили ляхам, что на съезде «польские послы воли вашего царского величества не учинят», что тот съезд они нарочно затеяли, чтоб тянуть время и договор со шведом уложить против России, а потом возьмутся «о нас промышлять…». И он примет решение послать на съезд своего представителя, хотят этого русский царь или польский король или нет. Но беда в том, что на съезд он пошлет неплохого воина, но дипломата никудышнего — сотника Романа Гапоненко, да и товарищей ему тоже подобрать не сумели. Сказалось тут многое, но главное, что отошли с боями и годами старые товарищи, и остались в окружении гетмана не те, кто готов был отдать свою жизнь не за собственные привилегии, а за отчизну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
