– Так, – пробормотал Хуан в раздумье, – нужно загрузить балласт. Груза у нас пока нет, и вряд ли будет много. Ещё не решено, сколько человек придётся взять на борт. Завтра надо об оружии позаботиться. Продовольствие закупить, бочку для воды.
Он посмотрел на солнце. Оно садилось. С востока надвигалась темнота, а вест полыхал красками заката. Ветер почти стих, гавань без движения, и ни один парус не оживлял горизонт. Посёлок на берегу готовился ко сну.
Короткие сумерки сменились чернотой ночи с яркими звёздами. Грохот прибоя у восточного мыса не долетал сюда. Лишь едва слышные звуки гитары и чьё-то пение доносилось с берега, навевали грустные мысли.
Хуан вспомнил слова сеньоры Корнелии, где она советовала прислушиваться к первому чувству. И сейчас опять показалось веяние тревоги, словно исходящей от самих звёзд.
«Значит, стоит поглядеть, что может случиться ночью, – подумал Хуан и зачатки страха зашевелились в животе неприятным волнением и щемлением. – Жаль, оружия мало. Только два пистолета да шпага с кинжалом».
Потом вспомнил Миру с её наивными разговорами. Стало смешно, но приятно от сознания, что эта девчонка любит его, верит ему и питает детские надежды. И слова Кумбо о беспокойстве за судьбу Миры.
«Чёрт, – подумалось ему, – в этих словах и для меня что-то есть. Мне тоже не безразлично, что будет с девчонкой. С чего бы это? Неужели она так запала мне? Это же смешно! А вдруг? Они люди странные, эти бабка с внучкой. От них всего можно ожидать!»
Он сидел на крыше каюты, всматривался в редкие огоньки почти уснувшего посёлка. И на ум пришла Габриэла. В голове мелькнула греховная мысль, а не обдурить ли её, эту злобную девицу с её родителем? Или выполнить свои обязательства, вернуть домой и забыть обо всём.
Что-то неприятное ощутил внутри. Воспоминания об их страстных греховных отношениях, после которых часто происходили ссоры, взаимные обвинения и озлобления не могли не удивлять Хуана. Странные, очень странные отношения. Одно ощутил сейчас: вроде ничего, никаких добрых чувств больше не испытывает к ней. И страсть, явно греховная, больше не тревожит, не возникает в нём.
– Чёртова девка! – воскликнул Хуан почти громко. – Какого дьявола прилипла? Что я нашёл в ней? И ведь сам не отстаю! Что же держит меня рядом? Вроде наваждения! Или и она ведьма, как донья Корнелия?
Он заставил себя перенестись в детство. Грустно подумал о родном селе, о матери. Решил, что они давно похоронили, его и теперь по праздникам подают попу читать заупокойную о нём. Стала неприятно, грустно. Об отце почему-то не думалось. Лишь о матери. Даже Ярина пронеслась, не оставив и мысли.
И вдруг пришли воспоминания о недавнем вечернем разговоре с Мирой. В тот вечер она спросила о его любви, и тогда он не испытал ничего, что взволновало бы его.
– Вот так и у Миры, с её детскими чувствами и надеждами. – Хуан опять проговорил это вслух, удивился, оглянулся на чёрное море вокруг, будто здесь мог его подслушать неведомый свидетель его раздумий.
Звёзды показывали позднее время. Спать не хотелось. Можно повременить будить Кристобаля. Он, Хуан, и днём может отоспаться. Не привыкать. Скоро опять в море, и там уж не до сна будет.
Эти мысли не понравились. Подумалось, что море его не очень-то привлекает. Эти постоянные недосыпания, протухшая вода и полугнилая еда, от которой в животе частые боли и недомогания. И качка, изматывающая качка, от которой нет спасения. А штормы? Ужас и только!
И так захотелось в тихое спокойное место, вроде той долины, что ждёт его, особенно Габриэла и тот дон Атилио. Атилио! Что с ним делать? Он ни в чём не виноват, и похоже, что он вполне порядочный человек.
«Три тысячи они дали за него, – подумал Хуан. – Хватит и этого. Пусть не доходят до разорения. Родные, наверное, уже все глаза выплакали. Отпущу его без остальных денег».
Эта мысль понравилась молодому человеку. Стало спокойнее на душе, тише.
В голове всё смешалось, затуманилось, потом он вздрогнул, открыл глаза и понял, что задремал, облокотившись о фальшборт.
Злость на себя подняла на ноги. Посмотрел на небо. Звёзды показывали, как показалось, что-то близкое к полуночи. Оглядел чёрную воду гавани. Никакого движения не ощущалось. Посёлок крепко спал.
Хуан прошёлся по настилу, потрогал вёсла, уключины. Роса ещё не выпала и всё было сухим, прохладным.
Он неторопливо пошёл в каютку, помедлил к тронул спящего за плечо.
– Что? Пора на вахту, сеньор?
– Уже полночь, – ответил устало Хуан. – Постой часа три, а я посплю малость. И не забудь пистолет. Мне что-то было тревожно на душе.
– Обязательно, сеньор, – ответил Кристобаль, засуетился и вышел в низкую дверь.
Хуан перевернул тонкий матрас, лёг на него и почти мгновенно заснул.
Встрепенулся он от возгласа, природу которого сразу не смог определить. Но голос Кристобаля показался ему обеспокоенным.
«С кем это он разговаривает?» – подумал Хуан, захватил оружие и вышел из каюты.
Ночь была на исходе. Это чувствовалось во всём. Чернота её нарушалась всего несколькими тусклыми огоньками на берегу.
– Гоните мимо! – крикнул Кристобаль, перегнувшись через фальшборт баркаса, вглядываясь в темноту.
– Погоди, Кристо! – негромко донеслось с моря. – Я только хотел спросить кое-что у тебя.
– Приказано никого не подпускать близко, и я это выполню! Отваливай!
Хуан не стал показываться, а укрылся за выступом каюты. Слышал, как поскрипывали уключины, лодка продолжала тихо подходить.
Кристобаль уже вытащил мачете, а Хуан положил руку на рукоять пистолета. Он никак не мог определить, сколько человек в подходящей лодке, которая чернела саженях в десяти.
– Ампаро, прошу тебя, ты должен помнить, как я исполняю свои обязанности! – продолжал увещевать Кристобаль. – Уйди от греха подальше!
Хуан наконец углядел одну фигуру, сидящую на вёслах. Это немного успокоило его. Он уже хотел выйти и спросить своего помощика, но в это время лодка стукнулась носом о борт баркаса и в ней поднялись ещё две тени.
Грохнул выстрел. То Кристобаль успел спустить курок пистолета.
А тени быстро вспрыгнули в баркас, свалили метиса. Хуан выскочил из чёрной тени, ударил шпагой одного, выстрелил в другого. А третий успел зацепить его мачете по груди.
Жгучая боль охватила юношу. Злость вспыхнула яростью. Он упал, ударился о фальшборт, успел подставить шпагу навстречу бросившемуся к нему бандиту. Вскрик – и тот опустился на настил, увлекая за собой оружие, застрявшее в груди.
Нападавшие больше не стремились овладеть лодкой. Они были ранены, но стремились пересесть в свою лодку, ругаясь и отбиваясь от Кристобаля.
Хуан, зажав рану рукой, подпола к месту схватки, ударил ближайшего кинжалом по ноге, а второй всё же успел упасть на дно лодки.
– Кристо, держи трос! – Хуан пытался встать, ноги плохо его держали. – Не дай ему уйти!
Сторож махал мачете, схватил трос, не давая его раненому бандиту. Хуан на коленях подполз к борту, шпагой дотянулся до головы бандита и тот, изрыгая проклятья, скорчился на дне, перестав сопротивляться.
– Притяни лодку покрепче, Кристо! И быстрее перевяжи меня, а то я слабею! Поторопись, я посторожу здесь!
Метис, бормоча ругательства, бросился в каюту и вскоре принёс фонарь и бутылку крепкого рома. Смочил тряпицу и приложил к ране, довольно сильно кровоточившей. Хуан ругнулся, скрипнул зубами. В глазах стало мутно.
– Ничего, сеньор. Рана не очень опасная. Кровь только остановить как?
– Затягивай крепче! Немного полегчало. Дай хлебнуть рома!
Сделал несколько глотков, отдышался, стёр пот с лица, хотя всё тело было мокрым.
Метис неуклюже завязывал какие-то тряпки вокруг туловища, сопел, ругался, не обращая внимания на возню одного из нападавших, что лежал на дне баркаса. Только лягнул того ногой, проговорил жёстко:
– Заткнись, сука! Я просил не лезть сюда! Теперь ещё пожалеешь, что не подох, собачий выродок!
Хуан ещё глотнул рома, огляделся. У ног лежало тело, уже недвижное, в лодке шевелился ещё один бандит. В голове было тяжело, но он попытался встать на ноги, это ему с трудом, но удалось.
