Разделка туши оказалась делом более тяжелым и кровавым, чем она ожидала. Ожесточенно кромсала и резала несколько часов до тех пор, пока Висмаан не окликнул ее из хижины, спрашивая, чем она занята.
— Готовлю обед, — отозвалась. — Сюрприз. Будет большое угощение. Жаркое билантона.
Она тихонечко хихикнула, подумав, что это прозвучало, как у доброй жены, когда та готовит филе, а муж лежит в постели, ожидая обеда.
В конце концов неприятная работа была сделана. Она поставила мясо коптиться на слабом дымном огне, а сама отправилась мыться, набирая токку и корни гамбы, затем открыла фляжки с вином, которые принесла из Нарабала. Обед поспел с приходом темноты, и Тесме чувствовала гордость за содеянное.
Она ожидала, что Висмаан набросится на еду без комментариев в своей обычной флегматичной манере, но нет: впервые заметила оживление на его лице, какие-то новые искорки в глазах, да и язык мелькал как-то по-другому. Тесме решила, что теперь лучше разбирается в его чувствах. Он с воодушевлением грыз мясо, похваливая вкус и мягкость, просил еще и еще. Каждый раз, подавая ему, накладывала и себе, пока не пресытилась.
— К мясу очень хороша токка, — заметила Тесме, вкладывая сине-белые ягоды в рот.
— Да, очень приятно, — спокойно подтвердил он.
Наконец, она больше не могла не только есть, но даже просто смотреть на еду. Положила остатки так, чтобы они были доступны для его протянутой руки, допила последний глоток вина и, вздрогнув, засмеялась, когда несколько капель пролились на подбородок и груди. Потом вытянулась на листьях. Голова кружилась. Она лежала лицом вниз, поглаживая земляной пол и слушая все еще продолжавшееся чавканье. Наконец, чаурог тоже насытился, все стихло. Тесме ждала, но сон не приходил. Голова кружилась сильнее и сильнее, пока ей не начало казаться, будто ее швыряет по какой-то ужасной центробежной дуге на стену хижины. Кожа горела, соски грудей набухли и воспалились.
Я слишком много выпила, подумала она, и съела слишком много токки, по меньшей мере ягод десять. Яростный сок кипел теперь в ней.
Она не желала спать одна, скорчившись на полу.
С преувеличенной осторожностью Тесме встала на колени, замерла на мгновение и медленно поползла к кровати. До боли всматривалась в чаурога, но в глазах туманилось, и различала лишь общие его очертания.
— Ты спишь? — прошептала.
— Ты ведь знаешь, что я не буду спать.
— Конечно, конечно. Я как-то отупела.
— Тебе плохо, Тесме?
— Плохо? Нет, не очень. Ничего особенного, разве что… как бы это… — Она колебалась. — Я пьяна, понимаешь? Понимаешь, что значит быть пьяным?
— Да.
— Мне не нравится на полу. Можно, я лягу с тобой?
— Если хочешь.
— Я буду очень осторожна, не хочу задевать больную ногу. Покажи, какая.
— Она почти зажила, Тесме, не беспокойся. Ложись здесь.
Почувствовала, как его рука взяла ее за запястье и потянула вверх. Поднялась и легла рядом на бок, ощущая чешуйчатую кожу от груди до бедра; такую прохладную и такую гладкую. Робко потерла рукой его тело. Как отлично выделанная кожа для чемодана, подумала, надавив пальцами и прощупав могучие мускулы под жестким покровом. Запах его изменился, стал резким, пронизывающим.
— Мне нравится твой запах, — пробормотала Тесме.
Зарылась лбом в его грудь и плотно прижалась к нему. Много месяцев, почти год, она не была ни с кем в постели, и было хорошо чувствовать так близко чужое тело. Даже чаурога, подумалось, даже чаурога. Просто прикоснуться к кому-нибудь, почувствовать близость. Это так хорошо — чувствовать.
Он дотронулся до нее.
Она не ожидала этого. Все их отношения складывались так, что Тесме заботилась о нем, а он покорно принимал ее услуги… Но внезапно его рука — прохладная, жесткая, чешуйчатая, гладкая — прошлась по ее телу, легко скользнула по груди, ниже, к пояснице, задержалась на бедрах. Что это было? Неужели Висмаан решил заняться с ней любовью? Она подумала о его теле, лишенном сексуальных принадлежностей, как у машины. Он продолжал гладить. Это очень непонятно, подумала она, сверхъестественно. Даже для Тесме. Совершенно необъяснимо, сказала она себе, он не человек, а я…
А я очень одинока.
И очень пьяна.
Она надеялась, что он будет только гладить. Но вдруг одна его рука скользнула вокруг плеч Тесме, легко и нежно он приподнял ее, перекатывая на себя, бережно опустил, и она почувствовала бедрами несомненно выступающую твердую плоть мужчины. Что? Неужели его пенис таился где-то в чешуе и он выпустил его, когда подошло время? И он…
Да.
Он, казалось, знал, что нужно делать. Пусть он чужак, при первой встрече с которым она не могла определить мужчина или женщина, но он явно понимал теорию любовных игр людей. На мгновение, когда она почувствовала, как его пенис входит в нее, ее поглотил ужас и отвращение, страх, что он повредит ей или причинит боль, и где-то в глубине сознания билась мысль, что это карикатурно и чудовищно, это совокупление женщины с чаурогом, то, чего никогда не случалось за всю историю Вселенной. Ей отчаянно захотелось вырваться и убежать в ночь. Но она была слишком пьяна, слишком кружилась голова, а потом она осознала, что он вовсе не повредил ей и что пенис его скользит внутрь и наружу, как какой-то размеренный механизм, а ее лоно трепещет от наслаждения, заставляя ее дрожать и всхлипывать, наваливаясь на его гладкий, жесткий…
Она пронзительно закричала в момент оргазма, а после лежала, свернувшись, на его груди, трепеща, немного хныча и мало-помалу успокаиваясь. Теперь она протрезвела. Поняла, что сделала, и это изумило ее, даже больше, чем изумило. Знали бы в Нарабале! Чаурог — любовник! И наслаждение было таким сильным! Но вот получил ли он какое-нибудь удовольствие? Она не посмела спросить. Как узнать, бывает ли у чаурогов оргазм? Есть ли у них вообще такое понятие? Ей захотелось выведать, занимался ли он и раньше любовью с женщинами, и снова она не посмела спросить. Он был не очень искусен, но определенно более ловок, чем некоторые из мужчин, которых она знала, хотя, что бы это ни было — экспериментировал ли он с ней или просто его чистый ясный разум вычислил анатомические потребности, она не знала, и сомневалась, что когда-нибудь узнает.
Он ничего не сказал. Она прижалась к нему и вплыла в беззвучный тихий сон, каким не спала уже неделю.
Утром Тесме чувствовала себя необычно, но не раскаивалась. Не говорили о том, что произошло между ними ночью. Он играл кубиками, она на рассвете ушла поплавать, вымыть похмелье из головы, затем убрала остатки вчерашнего пиршества, приготовила завтрак, а после отправилась в долгую прогулку на север к небольшой мшистой пещере, где просидела большую часть утра, вспоминая плоть прижатого к ней тела, прикосновение его рук к ее бедрам, бешеную дрожь сотрясавшего ее экстаза. Она не могла сказать, что находит его привлекательным, — раздвоенный язык, волосы, как живые змеи, чешуя по всему телу — нет, нет, случившееся прошлой ночью не имеет ничего общего с его физической привлекательностью, подумала Тесме. Но тогда почему? Вино и токка. И одиночество, и готовность восстать против общепринятой морали горожан Нарабала. Отдаться чаурогу, — поняла она, — лучший способ бросить вызов всему, во что верят эти люди. Но с другой стороны, подобный поступок теряет смысл, если о нем не узнают. И она решила взять Висмаана с собой в Нарабал, как только он сможет осилить дорогу.
После случившегося они делили постель каждую ночь. Поступать иначе казалось нелепостью. Но ни на вторую ночь, ни на третью, ни на четвертую не занимались любовью. Лежали рядом, не касаясь друг друга, и не разговаривали. Тесме готова была отдаться, если бы он потянулся к ней, но Висмаан не делал этого, а сама она предпочитала не навязываться.
Молчание становилось все тягостнее, но Тесме боялась нарушить его, опасаясь услышать то, чего не хотела слышать: что ему не по вкусу их любовные игры; или, Что он смотрит на свершившееся совокупление, как на непристойное и противоестественное, которое позволил себе лишь один раз, и то только потому, что она оказалась слишком настойчивой; или что он понимает — по-настоящему она не испытывает к нему страсти, а просто воспользовалась им, дабы дойти до конца в своей бесконечной войне против всяческих условностей.
К концу недели, измучившись накапливающимся беспокойством и напряжением, страдая от неопределенности, Тесме рискнула прижаться к нему, когда легла вечером в постель, позаботившись, чтобы выглядело это, как случайность. И он с готовностью легко обнял ее, не колеблясь принял в свои объятия. Потом в одни ночи они занимались любовью, в другие — нет, но всегда это происходило как бы случайно и почти обыденно, как-то непроизвольно, после чего она засыпала. Каждый раз, отдаваясь, Тесме получала огромное наслаждение. Чуждость его тела вскоре перестала замечать.
