Она со злостью посмотрела на него:
— Хочешь знать, почему я предпочитаю жить в джунглях?
— Удивляюсь, как ты обходишься без элементарных удобств?
— Зато я никогда не была так счастлива.
— Хорошо, рад за тебя, Тесме. — Еще одна вежливая улыбка. — Приятно было повидаться с вами. До новой встречи, — попрощался с чаурогом и ушел.
Тесме сжигала ярость: он не заметил, равнодушно не заметил, что она отдается чаурогу. Ему безразлично, отдается ли она чаурогу, скандару или громварку в пруду! Она хотела оскорбить его или по крайней мере, шокировать, а он был всего лишь вежлив. Вежлив! Должно быть, он, как и все остальные, обманывался относительно их взаимоотношений с Висмааном. Для них, наверное, просто непостижимо, что женщина готова предложить свое тело рептилии-иномирянину, они даже мысли об этом не допускали…
Она повернулась к Висмаану:
— Ну как, насмотрелся на Нарабал?
— Вполне. Здесь нечего смотреть.
— Как твоя нога? Дойдем обратно?
— Разве тебе ничего не нужно сделать в городе?
— Ничего такого, я хочу уйти.
— Тогда пойдем, — кивнул чаурог.
Все же нога, казалось, доставляла ему какое-то беспокойство — мышцы, видимо, сводило судорогой, что делало пешую прогулку затруднительной для любого, но, по привычке, он не жаловался и следовал за ней к тропинке в джунглях. Время было не самое приятное, солнце висело почти прямо над головой, тяжелый влажный воздух давил на плечи — первый признак скапливающихся туч, которые вскоре после полудня разрядятся дождем.
Они шли медленно, часто останавливаясь, хотя ни разу он не признался, что устал. Уставала сама Тесме и останавливалась, будто хотела показать ему то геологическое напластование, то необычное дерево, то еще что-нибудь.
Встречи в Нарабале — катастрофа. Надменный, вызывающий, непослушный, презрительный Нарабал. Она привела в город любовника-чаурога, желая гордо покрасоваться перед его жителями, а они не обратили никакого внимания. Неужто настолько отупели, что не в состоянии угадать правду? Или намеренно смотрели сквозь пальцы, решив не доставлять ей удовольствия? И какую нетерпимость видела она раньше в горожанах Нарабала? Почему считала, будто боятся соседства чужаков? Так очаровательно приветливы с Висмааном, так дружелюбны. Возможно, мрачно подумала Тесме, предубеждения существуют только в ее воображении и она превратно толкует высказывания других людей?
В таком случае отдаваться чаурогу было глупостью. Это сработало впустую и не достигло цели в той личной войне, которую она вела против своих сограждан. Просто необычный, нелепый и не преднамеренный случай.
Ни Тесме, ни чаурог не разговаривали во время долгого, медленного и неудобного возвращения через джунгли.
Когда добрались до хижины, он сразу вошел внутрь, а она торопливо выкупалась, проверила ловушки, нарвала ягод, взяла какие-то вещи и тут же бросила, забыв, что хотела с ними сделать.
Наконец вошла в хижину и сказала:
— Я думаю, тебе лучше уйти отсюда.
— Хорошо, — кивнул он. — Сейчас?
— Скоро стемнеет. А ты уже отшагал сегодня много миль.
— Не хочу беспокоить тебя, пойду сейчас.
Даже теперь она была не в состоянии прочитать на лице его чувства. Удивлен? Обижен? Зол? Не могла понять. Он не простился, отвернулся и ровным шагом направился в джунгли. Тесме провожала взглядом, пока он не исчез за низко висящими лианами: сердце колотилось, в горле у нее пересохло, еле сдержалась, чтоб не кинуться следом. Но он ушел, и скоро спустилась тропическая ночь.
Она тщательно приготовила себе обед, ела мало, представляя, как сидит Висмаан в темноте, дожидаясь утра. Даже не попрощались. А ведь могла немного пошутить, советуя держаться подальше от высоких деревьев, или он мог бы поблагодарить ее за все, что она для него сделала. Но вместо этого она просто выгнала его, и он спокойно ушел. Чужой, подумалось, и пути его чужды ей. И все же, когда они были вместе в постели и он дотрагивался до нее и втаскивал ее тело на себя…
Ночь тянулась длинная, бесконечная. Она лежала, сжавшись на постели, которую они так недавно делили вместе, слушая бормотание ночного дождя в широких синих листьях, заменяющих хижине крышу, и впервые с тех пор, как поселилась в джунглях, ощутила боль одиночества. До этой минуты она не подозревала, как много значила для нее причудливая пародия на семейную жизнь, которую они разыгрывали здесь с чаурогом и которая теперь кончилась. И она снова была одна, и даже более одинока, чем прежде. А он где-то снаружи сидит в темноте, не спящий и не укрытый от дождя.
Я влюбилась в чужака, сказала она себе с удивлением. Влюбилась в чешуйчатую тварь, не сказавшую мне ни одного нежного слова, не задававшую никаких вопросов и ушедшую, не сказав ни слова — ни спасибо, ни до свидания. Она лежала, бодрствуя, несколько часов. Напряженное тело ныло от долгой дневной ходьбы. Она подтянула колени к груди и долго лежала так, а затем просунула руку между бедер и терла там до тех пор, пока не наступил миг оргазма; она задохнулась, издав чуть слышный стон, и погрузилась в сон.
Утром Тесме проснулась, проверила ловушки, собрала завтрак, потом бродила по всем знакомым тропам возле хижины. Никаких признаков, указывающих на присутствие чаурога, не заметила.
К середине дня настроение немного улучшилось, а в полдень снова радовалась жизни. Но к наступлению ночи, когда подошло время обедать в одиночестве, ощутила, как вновь подступает хандра. Она терпела. Поиграла кубиками, которые принесла для него из дому, и в конце концов уснула. А следующий день прошел уже лучше, и следующий тоже. И так шли дни…
Постепенно жизнь Тесме возвращалась в свое русло. Больше она не встречала чаурога, и он стал мало-помалу ускользать из ее сознания. Дни складывались в недели одиночества, вновь даря радость отшельничества, или это только казалось? Но иной раз ее пронизывали резкие и болезненные воспоминания: при виде билантона в зарослях, или обломанной ветки, или громварка, сидящего у воды, и тогда она понимала, что все еще тоскует о нем.
Бродила по джунглям, описывая все расширяющиеся круги вокруг хижины не вполне понимая зачем, пока, наконец, не призналась себе, что ищет его.
Она искала его больше трех месяцев.
Однажды заметила признаки поселения на юго-востоке: расчищенные, виднеющиеся вдали вершины холмов. Направилась прямо в ту сторону, перебралась через большую, не известную ей раньше реку, там за чащей болотных деревьев оказалась недавно основанная ферма.
Притаившись у начала поля, Тесме увидела чаурога — это Висмаан, она была уверена в этом, — удобрявшего поле богатым черным перегноем. Страх вдруг сжал душу, заставив задрожать. А если другой чаурог? Нет-нет, это он. Она даже убедила себя, будто замечает небольшую хромоту. Быстро пригнулась, опасаясь показаться ему. Что скажет? Почему забралась так далеко в поисках его после того, как прогнала? Она двинулась к зарослям кустарника и уже совсем было решила уйти, но потом собралась с духом, окликнула по имени.
Он замер, огляделся вокруг.
— Висмаан? Я здесь, это я — Тесме.
Щеки ее пылали, сердце бешено стучало. На одно мрачное мгновение решила, что это чужой, незнакомый чаурог, уже извинения готовы были сорваться с языка. Но стоило ему шагнуть навстречу, как она поняла, что ее ошиблась.
— Я заметила расчищенную долину и подумала, что это, должно быть, твоя ферма, — сказала Тесме, выходя из-под свешивающихся до самой земли ветвей. — Ну, как ты живешь, Висмаан?
— Отлично. А ты?
Она передернула плечами.
— Как обычно. Но ты тут сотворил удивительное… Всего-то несколько месяцев, а смотри сколько сделано!
— Да, — кивнул он, — мы здорово потрудились.
— Мы?
— Мы с подругой. Идем, познакомлю и покажу, чего мы достигли.
Его спокойные слова околдовали ее. Подчеркнутой вежливостью хотел заменить выражение негодования или обиду за то, что она выгнала его? Возможно, мстил так, обуздывая свою злость? Но скорее всего, совсем не испытывает обиды и не собирается мстить. И взгляд его на все, происшедшее между ними, вероятно, совершенно не такой, как у нее. Не забывай, нельзя забывать, что он чужак, сказала она себе.
Поднялась за ним по отлогому склону, перепрыгнув через дренажную канаву, обошла небольшое поле, явно недавно засеянное.
На вершине холма, полускрытый разросшимся огородом, стоял дом из обтесанных стволов сиджайлы, не очень-то отличающийся от ее хижины, но побольше и как-то угловатее. Отсюда было видно всю ферму, занимавшую три склона невысокого холма. Тесме поразилась, как много он успел — казалось невозможным расчистить все это, поставить дом, подготовить поле к посеву и даже начать сев, — и все за несколько месяцев. Помнила, что чауроги не спят, но разве им не требуется отдых?
