Или взлетный круг с искусственным воздушным потоком, который после можно переделать на восходящий уже локальным рунным контуром?
Или…
— Эйта, вы в порядке?
Спросили меня, а я отмахнулась, потому что я почти ви дела рунную цепочку, которая могла бы… которая появляется у каждого артефактора раз в жизни, сводя с ума своим совершенством. Я была в шаге от гениального изобретения, а они с какими-то глупостями…
— Шок…
Идиоты.
А вот с воздушными потоками… максимально облегчить конструкцию, использовав, к примеру, дерево, а не металл… с напылением, само дерево плохо проводит энергию, а вот металл — другое дело.
— Я сам ее…
Кирис. И руки не стоит убирать. С ними мне спокойней. Надежней.
— Сам ты скоро преставишься. Целители ждут…
Меня подняли.
И отобрали веточку, которой я собиралась запечатлеть мое уникальное плетение, точнее, попытались отобрать, но я не отдала.
Понесли.
И сунули что-то, остро пахнущее мятой и травами. Напиток был тягучим, горьким, а еще отвратительно туманящим разум. Плетение вдруг стало рассыпаться, руны вспыхивали и исчезали.
Одна за другой…
Одна за…
Другой..
Одна…
Спящей она выглядела на редкость беззащитно.
Детское личико с мягкими чертами, и синяк на лбу казался нарисованным. Кириса подмывало послюнявить палец и стереть его. И вот эту рану, что протянулась от левой брови к виску. Он смотрел, как целитель, залив рану желтоватой жижей, осторожно стягивает края. А когда в руке его появилась игла, Кирис Отвернулся.
Его мутило.
Было жарко.
И холодно.
И кажется, в спине что-то хрустнуло, потому что эта спина все время норовила занеметь, заодно лишая чувствительности то левую, то правую руку. И Кирис по очереди стискивал кулаки, чтобы понять, что в принципе еще способен двигаться.
Парализующая слабость почти отступила.
Амулеты.
Временное улучшение, но лучше так, чем валяться в целительском коконе.
— Хорошо горит, — Корн сплюнул темную табачную жвачку. — И давно?
— Пару часов как.
Голос то хрипел, то срывался.
— Ясно…
— Там… демон… некромант… и еще что-то… голем. Кажется. Не уверен. Ее.
— Ее, — согласился Корн, присаживаясь рядом.
А не похож.
Почти.
Разве что в выражении лица есть что-то такое, смутно знакомое. Или вот нос еще, только у главы службы безопасности он вороньим клювом, а у Эгле просто остренький.
Веснушки…
Веснушки — еще не преступление.
— Этной зовут… хороший зверь. Думаешь, уцелел?
— Не знаю. Надеюсь. Она огорчится, если нет.
Она и без того огорчится, когда поймет…
И даже если Корн промолчит, все равно ведь поймет… и огорчится. Быть может, даже возненавидит. Кого? Вряд ли брата. А Кириса… что ж, ему не привыкать к чужой ненависти.
Но пока есть еще время.
Корабль поднимается, а она спит. И можно смотреть. Исподтишка.
— Как минимум двое. Нестабильны, — не отвлекаясь от работы, сообщил целитель. — Что? Ауры ощущаются.
— Значит, — Корн поднялся, — будем тушить.
— Дом…
— Заняли. И зачистили.
— Договор…
— Ничего не изменит. Мертвецам бумаги ни к чему, — Корн осклабился, и Кирис не стал спрашивать, что если Мар выжил.
Не выжил.
Не сейчас.
— Это личное, — Корн произнес это в сторону, наклонившись: к сапогу прилепилась тонкая нить гнилой травы. — Исключительно личное…
Берег наполнялся людьми. Кирис, честно говоря, пропустил момент, когда в занемевшее плечо вошла игла. Просто людей стало вдруг слишком много, берег покачнулся и, кувыркнувшись, поменялся с небом. В небе застряли цеппелины, и это было правильным.
Пробуждение было неприятным.
Сначала появилась жажда, затем и боль. Острая, как перец, и всеобъемлющая. Болели, кажется, даже волосы. И Кирис стиснул зубы, но все же застонал, потому что зубы тоже болели.
— Аккуратней, — велели ему.
И позволили открыть глаза.
Свет.
Яркий.
Слишком яркий, чтобы это можно было вынести.
— Дышите спокойней и постарайтесь взять себя в руки, — в этом холодном голосе слышался упрек. — Сейчас подействует обезболивающее…
— Нет.
— У вас сломаны ребра. И еще пара костей. Я не говорю уже о такой мелочи, как разорванная селезенка, пробитое легкое и пара внутренних кровотечений. Снова. Заметьте, в прошлый раз я просил вас поберечься, — Кириса подняли, и в губы уперлось что-то твердое и холодное. — Я в принципе удив лен, что вы живы.
— Повезло.
— Повезло, — согласились с ним. — Пейте. И постарайтесь заснуть. Во сне организм легче восстанавливается…
— А…
— Двое выживших.
— Кто?
Молчание.
Зелье горчит, а еще расползается мягкой негой.
— Позже… да и то… непонятно, выживших ли…
Я все-таки нашла решение. Во сне. А потом проснулась и поняла, что мысль прикрепить пару весел к крыльям и посадить на них гребцов была вовсе не такой уж гениальной.
Я лежала.
В постели.
Белая. Наглаженная. Пахнет цветами и свежестью. Правда, балдахин слегка запылился, но эта общая их беда. Перина была мягкой. Одеяло жарким. А комната — незнакомой. Во всяком случае, как я ни пыталась, не могла вспомнить ни обоев в узкую полоску, ни вот этого окна с витражным драконом, да и вообще ощущения…
Не те.
Я закрыла глаза. Открыла.
Пошевелила пальцами. И попыталась сесть. Все же боли не было, а раз так… сесть получилось, правда, далеко не сразу, но я всегда отличалась редкостным упрямством.
Голова закружилась.
Ничего. Пройдет.
Прошло.
А я получила возможность осмотреться. Комната, в которой я оказалась, была невелика. Большую часть ее занимала кровать. Помимо нее имелись комод с зеркалом и шкаф с резными дверцами.
Окно.
Витраж.
Светлый ковер, на который ложились разноцветные пятна солнца. Пара светильников, правда, погасших. И длинный шнур, который покачивался у кровати, словно приглашая дернуть.
Я и дернула.
Тишина.
И пустота. Ощущение одиночества, но не тревожного, а скорее уютного.
Я потрогала бахрому на балдахине. Вздохнула. И что дальше? Ждать, когда кто-либо соизволит проверить, жива ли я вообще или самой искать выход?
Дверь вон, виднеется и даже, возможно, окажется не заперта, но…
Она отворилась, что характерно, беззвучно, впуская незнакомого мне господина. Был он высок, худ и ужасающе сутул. Светлые волосы топорщились, а на некрасивом лице застыло выражение величайшего недоумения. Господин подслеповато сощурился и сказал:
— Вы встали.
— Села, — уточнила я, потому что вставать вот так сразу было бы неразумно.
Он поморщился и достал из кармана лорнет на цепочке.
— Вам рано.
— Мне хорошо. Где я?
Почему то место ощущалось как незнакомое.
— Забытый остров, — он в два шага преодолел расстояние, нас разделявшее, и вытянул палец, ткнув мне в лоб. Палец был холодным и, кажется, немного липким. Но я не отшатнулась, чем заслужила благосклонный кивок. — У вас истощение. Нервное. Я пропишу капли.
— Спасибо.
Целители, как я помнила, в принципе существа довольно-таки специфические, впрочем, они полагали таковыми остальных.
— Пожалуйста.
— А… скажите… Кирис и остальные…
— Стабильно тяжелое состояние, но прогноз положительный, — он шевельнул длинными пальцами. — Юноша в целом скорее здоров, хотя есть сомнения в стабильности психики. А вот юная леди проявляет редкостное упорство в нежелании возвращаться. Подобное иногда бывает.
Это он… о Руте?
Стало быть, она выжила?
Йонас тоже, но здесь я не знала, стоит ли радоваться.
— Вам расскажут. Лежите. Завтра можно встать. Послезавтра — выйти из комнаты. Настоятельно рекомендую избегать нервных потрясений и стрессовых ситуаций. И не пользоваться силой как минимум пару месяцев. Ваши энергоконтуры пришлось подвергнуть принудительной стабилизации. Необходимо время, чтобы рисунок закрепился.
