Меня не тревожили.
Говоря по правде, я даже не знаю, сколько времени проводила у целителей. Однажды я встретила там Йонаса. Он сидел у постели Руты, прямо на полу, и смотрел на девочку.
Он обернулся.
И я поразилась, насколько другим стало его лицо. Заострившиеся черты, болезненно запавшие щеки, нос, который вдруг словно бы сделался больше, массивней. От былой утонченной красоты не осталось и следа.
— Это… со временем пройдет, — Йонас провел ладонью по лицу. — Она умирает.
— А… ты?
— Я нет.
Я кивнула. И села рядом. На пол. Почему-то мне показалось, что это будет правильно.
— Мне позволили покинуть камеру. Но я обещал, что буду носить маячок, — Йонас вытащил круглую бляху, которая свисала на толстой цепочке.
— Это ведь хорошо?
— Я не собираюсь воскрешать мертвецов. Я мог бы… но я знаю, что это будет не то. Я не хочу, чтобы она уходила, но она мне не верит. А еще у нее нет сил. Мне следовало бы раньше заняться демоном.
Он произнес это без тени сожаления, просто… рассказывая.
Ему, наверное, тоже было не с кем поговорить.
И я нашла Корна.
Я не знаю, почему такая простая мысль сразу не пришла мне в голову.
— Мои вещи… они ведь сохранились? Те, которые были при мне? — спросила я, не сомневаясь, что эти самые вещи никто не стал сжигать. Скорее уж переписали, запаковали и отправили на вечное хранение, куда-нибудь к мешкам с фа солью и репой.
Корн кивнул.
И вещи мне вернули.
Грязное рваное платье. И глина, смешанная с кровью, засохла, впиталась в ткань, сделав ту плотной, словно дерево. Впрочем, платье меня интересовало мало, как и нижнее белье, лежавшее в отдельном свертке.
И ботинки.
Чулки.
Россыпь камней, которые не удосужились почистить. Камни я все-таки забрала. Потребуют — верну, а так… мое.
Я почти потеряла надежду, когда увидела хрупкий стебелек-колечко, который почти потерялся в ошметках грязи. Как ни странно, он не стал выглядеть хуже. Напротив, он казался живым.
Почти.
Стоило прикоснуться, и шелковистый стебель прилип к пальцам, качнулся бутон, но полупрозрачные лепестки не облетели. И вот что дальше?
Впрочем, я знала, у кого спросить.
ГЛАВА 55
Йонас по-прежнему сидел на полу, хотя рядом с ним демонстративно поставили еще один табурет.
— Она умрет сегодня, — сказал он, не повернувшись ко мне.
— Или нет.
Он покачал головой.
— Я вижу метку… нас не любят в том числе и за это.
Что ж, наверное, мало приятного общаться с человеком, способным предсказать твою гибель.
— Помнишь, — я села рядом, на пол, на котором вдруг появился толстый теплый ковер. — Ты мне подарил… раньше… и сказал, что это… может помочь. Или… нет?
Йонас повернулся ко мне.
Он смотрел долго.
Очень долго.
И молчал.
Я тоже молчала. И в комнате стало очень-очень тихо, настолько, что я слышала слабое дыхание Руты. И даже, кажется, чувствовала, что дыхание это вот-вот погаснет, как огонек свечи на ветру.
— Ты и вправду хочешь отдать? Ей? — поинтересовался Йонас.
— Да.
— Это редкое растение… очень редкое… бабкины теплицы сохранят, только не всякий смотритель способен справиться с таким… разнообразием. Многое исчезнет. Само по себе или волей короны.
Он говорил спокойно, отстраненно даже.
— А если и нет, то вряд ли у тебя получится вновь получить цветок клалии. Дары богов случаются лишь единожды.
— И…
— Он может храниться годами… столетиями… ты можешь его продать и получить золото. Много золота.
— У меня уже есть много золота.
Мне вспомнился сундучок, набитый монетами. Зачем я их собирала? И ведь никто не остановил, не объяснил, насколько это глупо. Те же камни, которые я завернула в носовой платок, стоили куда больше.
— Или еще можешь оказать услугу… попросить… думаю, что угодно попросить.
И получить. Чего ты хочешь?
Если бы я знала сама.
Свободы?
Пожалуй, мне даже дадут ее. Позволят поселиться где-нибудь в тихом городишке, где я буду притворяться обычной вдовой. Начну вязать или вот освою, наконец, коклюшки. Буду разводить сурфинии и варить варенье из зеленого крыжовника. Ходить на рынок, собирать сплетни. И не думать о прошлом.
Пока не сойду с ума от тоски.
— Или… ты можешь оставить себе, — Йонас смотрел, выжидая. — Жизнь, она странная штука. Когда-нибудь ты пожалеешь, что лишила себя… или кого-то еще шанса. Он ведь и вправду способен изгнать почти любую болезнь. Излечить смертельную рану. Спасти от яда или…
— Возьми.
— Я ведь даже не уверен, осталась ли в ней душа. И сохранился ли разум…
— Возьми, — я встала и подошла к постели. — Что надо делать?
— Нужна твоя кровь.
В блоке целителей не так сложно отыскать скальпель. А боли я не боюсь. Порезанный палец, это ведь мелочь. Клалия впитывает кровь, много крови, и становится будто бы ярче.
— А теперь, если ты не передумала, просто приложи к губам, только…
Щепетильные ныне пошли некроманты. А пожалеть… все мы о чем-нибудь да жалеем.
Может ли, случиться так, что через пару лет я сама заболею? Или Корн? Или… мои пока несуществующие дети? Кто-то другой, несомненно, важный для меня?
Может.
Буду ли я тогда жалеть, что отдала их жизнь девочке, которую толком-то и не знала?
Буду.
Как буду жалеть, если поддамся своему страху перед будущим.
Поле качнулось под моей рукой, рассыпаясь ворохом искр. Скоро прибежит Ганц и станет ругаться, вон, его машины уже стрекочут, возмущаясь моим вмешательством. Я же касаюсь влажноватой белой кожи. И кладу тонкую веточку, пропитанную кровью, на губы.
Отступаю.
Сажусь на пол и смотрю, ожидая чуда. А его не происходит… то есть веточка вдруг рассыпается пеплом, и Рута вдыхает этот пепел. А потом в комнате появляется Ганц.
— Я же просил не трогать! — сейчас, во гневе, его акцент особенно ярок. — Я же просил… что вы…
Аппараты стрекочут.
А нас выставляют вон и, подозреваю, в ближайшие дни не пустят.
— Спасибо, — говорит мальчишка и добавляет: — Я не забуду. Для таких, как я… долг крови — это уже много.
— Я не ради долга.
— Знаю.
— Кто убил Сауле?
— Почему ты думаешь, что мне это известно? — Он шел, слегка ссутулившись, и ступал осторожно, будто не до конца доверяя полу. Я тоже присмотрелась.
Гладкий камень, испещренный сложным узором, который на первый взгляд казался совершенно абстрактным. Но вот руны… россыпью руны… и подозреваю, стоит пожелать хозяевам, они вспыхнут негасимым огнем, превратив чужака в пепел.
Или… еще что-нибудь сделают.
— Ты некромант. Пойдем. Я знаю одно отличное место.
На башне Йонасу понравилось.
Он сделал глубокий вдох и, подойдя к самому краю, раскинул руки, так и замер. Солнце, пробившись сквозь редкие тучи, подсветило его нескладную фигуру. Вспыхнул вокруг волос бледный ореол, а кожа будто бы сделалась прозрачной.
Он стоял и дышал.
Просто дышал.
Закрыв глаза, забыв, кажется, и о месте, в котором находился, и обо мне, и обо всем сразу. Я не мешала. Я… тоже смотрела. И в очередной раз думала, что мне делать дальше.
Стоило бы поговорить с Корном.
У него наверняка есть предложение, но… я раз за разом откладывала этот разговор. Почему? Из-за страха ли, что смутные мои догадки подтвердятся? Одно дело предполагать, что ты была фигурой в чужой игре, и совсем другое знать наверняка. А я ведь спрошу.
И он ответит.
Врать не станет, хотя на этот раз я бы согласилась и на ложь, но…
А потом он объяснит мне, как жить дальше. И я соглашусь, быть может, поторгуюсь, слегка покапризничаю, потому что от меня ждут капризов и торгов, но в целом, глобально… нет уж, лучше смотреть на берег, море и скалы.
— Мар, — произнес мальчишка, делая шаг назад. — Она не сдержалась… ей приходилось тяжело, но злость мешала. Она обозвала его ублюдком. Сказала, что совсем скоро его задержат, что… даже если отец выберется, она потребует экспертизы. А любой анализ на крови покажет, что отец не имеет право наследовать. Но дело, полагаю, не в деньгах…
