А вот третья строфа того же стихотворения:
В моё окно луна глядит.
И, наконец:
Луна глядит в окно моё.
Такой разработке может позавидовать любой учёный музыкант».
Высказывание Прокофьева, по мнению музыковеда Ларисы Гервер, расставляет все точки над «Ь> в «рассуждениях о комбинаторике и контрапункте: у образованного музыканта, и, может быть, у композитора, техника подобного рода ассоциируется с приёмами полифонического письма».
Северянин переписывался с Прокофьевым, но, к сожалению, его писем не сохранилось. В общении Северянина и Прокофьева было изобретённое поэтом слово «искусствик» в значении мастер искусств. Единственный случай такого обращения находим через 17 лет в письме Северянина Сергею Рахманинову — «Вы, Большой искусствик».
Рахманинов знал стихи Игоря Северянина ещё до выхода книги «Громокипящий кубок». Двоюродная сестра композитора А. Трубникова вспоминала:
«1912 год. Лето. Ночью мы приехали в Ивановку.
Тогда процветал Игорь Северянин, и Н. Н. Лантинг (Девуля, как её звали) увлекалась его стихами и читала их. Серёжа подвергал эти стихи свирепой критике, больше дразня Девулю, а она с жаром их отстаивала».
Рахманинову нравилась колыбельная Анатолия Александрова на стихи Игоря Северянина. Композитор Александров вспоминал: «Не могу удержаться от удовольствия рассказать, как я был польщён, услышав потом от известного пианиста И. А. Добровейна, что Сергей Васильевич играл ему и пел наизусть мои романсы, особенно восхищаясь колыбельной на слова Игоря Северянина (“Пойте, пойте”)».
Однажды летом 1916 года, когда Рахманинов находился на лечении в санатории в Ессентуках, Мариэтта Шагинян привезла ему тетрадку с «заготовленными текстами» — 15 стихотворений Лермонтова и 26 — новых, среди них «Маргаритки» Северянина и «Крысолов» Брюсова, «Ау» Бальмонта и «Сон» Сологуба, «Ивушка» («Ночью в саду у меня...») Аветика Исаакяна в переводе Блока и «К ней...» Андрея Белого — все шесть стихотворений, на которые Рахманинов в августе—ноябре 1916 года создал замечательные романсы, в том числе романс на стихотворение Северянина «Маргаритки».
О, посмотри! Как много маргариток — И там, и тут... Они цветут: их много; их избыток; Они цветут. Их лепестки трёхгранные — как крылья, Как белый шёлк... Вы — лета мощь! Вы — радость изобилья! Вы — светлый полк! Готовь, земля, цветам из роз напиток, Дай сок стеблю... О, девушки! о, звёзды маргариток! Я вас люблю... (1909, июль. Мыза «Ивановка»)
Творческую историю своего содружества с композитором Шагинян назвала в своих воспоминаниях «Письма к Re». Ноткой Re подписала она своё имя в первом письме, отправленном композитору в 1912 году, скрыв своё настоящее имя. С тех пор Рахманинов вплоть до их последней встречи в июле 1917 года всегда называл её Re. И даже посвятив Шагинян свой романс «Муза» на слова Пушкина, поставил в посвящении: RE.
«Тут же понемножку мы стали разбирать их, — вспоминала Шагинян. — ...Все шесть романсов поразительно свежи и хороши. Критики писали о них как о новой странице в творчестве Рахманинова; с очень большой искренней похвалой несколько раз отзывался о них такой строгий и нелицеприятный судья, как Н. К. Метнер; о них говорила мне и Софья Александровна [Сатина] как об огромном его достижении, в своём роде “новом расцвете творчества”, особенно о романсе “Маргаритки”». Сам Рахманинов считал наиболее удавшимися «Крысолова» и «Маргаритки» и любил эти романсы.
Исполнение новых романсов состоялось 24 октября 1916 года. Вечер, по словам современников, прошёл блестяще. «Одна из встреч с Рахманиновым, — вспоминал Александр Борисович Хессин, — произошла у меня на концерте в 1916 году. Бывают яркие художественные впечатления, воспоминания о которых никогда не изгладятся из памяти. К таким впечатлениям я отношу концерт, в котором пела Н. П. Кошиц и аккомпанировал Рахманинов. Сколько теплоты, упоительной нежности и тихой грусти было вложено певицей и Рахманиновым в исполнение романсов. <...> Какой новизной дышала серия появившихся новых романсов Рахманинова “Ночью в саду”, “К ней”, “Маргаритки”, “Крысолов”, “Сон” и “Ау!”». Все шесть романсов, тексты которых «так любовно» подготовила для него Шагинян, композитор посвятил Нине Кошиц. Мариэтте было обидно, но Рахманинов «отшучивался на упрёки» при одной из их последних встреч.
Современники вспоминали, что, несмотря на «западноевропейскую» внешность композитора, «крайнюю подтянутость, застёгнутость, сдержанность, даже высокомерие, усугубленное очень высоким ростом, заставлявшим его глядеть на собеседника сверху вниз, мы всегда чувствовали в нём русского, насквозь русского человека».
Известно, что Рахманинов оказывал материальную помощь в тяжёлые годы жизни Северянина за границей. Сведения Арсения Формакова вряд ли точны, но он вспоминал, что в Тойле в 1926 году Северянин «заодно показал и бланк очередного извещения Рахманиновского фонда из Нью-Йорка. Доллары из этого фонда приходили регулярнейшим образом — каждый квартал. Это у него была единственная постоянная статья дохода». Речь не шла о стипендии фонда, а лишь о разовых суммах, высланных Рахманиновым, вероятно, дважды — по письму Союза русских писателей в Париже и в ответ на просьбу Северянина.
В коллекции Владимира Феофиловича Зеелера (Бахметьевский архив, США)
