Сочетание очень интересное. Влияние Сатурна делает человека фаталистом, держащимся выработавшихся привычек, терпеливым и упорным. Оно вызывает также беспокойства и волнения, фиксируя порой внимание на тёмную сторону вещей. Влияние же Венеры совсем иное, это артистичность натуры и любовь к жизни. Так как Сатурн находится под благоприятным влиянием Венеры, то действие его сказывается также и в таких положительных качествах, как рассудительность, усидчивость, глубина суждения, любовь к труду в тишине и уединении. На характер оказывает влияние и Луна, усиливая влияние Венеры и ослабляя влияние Сатурна. Венера даёт артистический характер, Луна поэтический импрессионизм. Влияние созвездия Тельца очень благоприятное. Телец есть символ плодородия и постоянства в усилии, он даёт здравый ум, рассудительность и этим как бы служит противовесом влиянию Луны, предрасполагающей к мечтательности.
7.XII.1930. Белград».
Очевидно, что-то показалось интересным, заслуживающим доверия в этом тексте, и Северянин сохранил его в своём архиве. Немало важных событий, встреч было связано с поездками в Югославию.
12 ноября 1930 года Северянин с Фелиссой Круут прибывает в Белград и намерен пробыть здесь до 14 января 1931 года. В письме редактору газеты «Сегодня» Михаилу Мильруду Северянин рассказал, что «дал 2 вечера в больш[ом] зале [Белградского] универс[итета], прочёл две лекции в Научн[ом] институте] при Академии наук в Белграде (о Фофанове и Сологубе), выступил на вечере памяти Блока и в концерте Музыкального общества. Затем по предложению Державной комиссии дал ряд вечеров в русских учебных заведениях (корпусах и институтах) в городах Белой Церкви, Новом Бичее и Великой Кикинде.
27.XII дал большой вечер в г. Суботице (Терезенштадт) и 13 янв[аря] даю в Новом Саду. <...> Дня не видно, знакомых уйма. Дней за 10—12 вперёд приглашены на обеды и вечера».
В газетах появились публикации о пребывании Северянина в Югославии. В газете «Савременик» (Загреб) от 1 января 1931 года на всю полосу помещена статья с фотографиями «К приезду русского футуриста в Югославию. Игорь Северянин и его время». Принимали русского поэта радушно. Северянин с женой жил на вилле «Флора мира» в Дубровниках, здесь же встретил Рождество. В письме Августе Барановой рассказывал о «цветущих розах и зреющих перед окнами виллы апельсинах, при 22 град[усах] тепла...»
Пальм захочешь — оглянись-ка и гляди: Справа пальмы, слева, сзади, впереди... А вот здесь, обвораживает мне глаза Адриатическая бирюза.
Интерес к новым произведениям русского поэта был. 5 января 1931 года поэт читал в Русском научном институте в Белграде роман «Рояль Леандра (Lugne)».
Поездка Игоря Северянина, по мнению Йоле Станишича, «раскрыла новую грань в его поэзии, приблизила к славянским корням и внесла в его стихи новый фольклорный элемент. Северянин стал талантливым переводчиком сербской поэзии на русский язык. Особенно плодотворными были его контакты с Й. Дучичем. <...> Югославские мотивы не раз возникали в его поэзии 30-х годов. Целая его книга [Адриатика] посвящена этой стране. Именно те места и края, которые воспел Дучич, вызвали поэтический восторг русского поэта. В отточенных сонетах Северянина, связанных с Дубровником, особенно чувствуется воздействие “Царских сонетов” Дучича, в которых поэт воспел древнее величие Дубровника — семивековой республики свободы и искусства. Но сонеты Дучича гораздо глубже сонетов Северянина по своему историзму, народности и поэтичности — Дучич писал о своём, кровном.
18 ноября 1930 года Северянин перевёл два сонета Дучича — “Вино из Дубровника” (“Дубровничко вино”) и “Мадригал из Дубровника” (“Дубровничка мадригал”), которые впоследствии опубликовал с ещё одним сонетом Дучича — “Инок из Дубровника” (“Дубровачки арцибискуп”) в своём сборнике “Адриатика” (1932). Переведённые вольно сонеты Дучича — единственные переводные стихи в книге Северянина, они органично вошли в ткань сборника и усилили его южнославянский колорит».
В этот же день, 18 ноября, в белградской газете «Правда» было напечатано интервью Северянина о своём творческом пути, в котором он подчёркивал свою связь с классической традицией. В откликах на поэтические вечера отмечались ирония и эротическая лирика. Подробно пребывание в Белграде было отражено в статье Н. Рыбинского «Преображённый поэт»:
«Нам пишут из Белграда. <...> Сейчас Игорь Северянин вместе со своей женой, молодой эстонской поэтессой Ф. М. Курт (так!), гостит в Белграде. Годы не прошли бесследно. Огонь революции опалил пышный серпантин придуманных слов, ветры изгнания сдули пудру претенциозности, — поэт вырос духовно; прежние юношеские наряды, в которых погоня за вкусом убивала самый вкус, ему уже не по плечу. Появилось в нём и то новое от подлинно прекрасного, что можно почерпнуть только из источников нашей классической поэзии. Но не только это. “Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан”. Оставаясь поэтом, Игорь Северянин преображается теперь в гражданина.
Я наблюдал за аудиторией, наполнявшей огромный зал университета на его вечере в Белграде. Программа из трёх больших отделений: первое отделение посвящено сатире на современность, второе — лирике, а третье — стихам о России. И когда поэт, бичуя разные вычурности и выверты современной “культуры”, как бы публично сжигает то, чему поклонялся, публика слушает его с интересом. Странной и новой кажется и его теперешняя простая и привлекательная манера чтения, без былых и неприятных завываний. Лирика же покоряет аудиторию, а стихи о России вызывают бурную манифестацию... Эта эволюция необыкновенно интересна».
По дороге из Герцеговины в Париж на перегоне между станциями Мостар и Яблоница ночью 24 января Северянин пережил вместе с Фелиссой железнодорожное крушение. В очерке «Гроза в Герцеговине» (1940) Северянин вспоминал:
«...Под железно-каменный грохот наш вагон с креном девяносто градусов, — в длину, — летел в бездну. Ирис [Фелисса Круут] падала головой вниз, я — ногами. В душе — чувство смерти. Страха, — я это утверждаю, — не было. Скорее, чувство обречённости. Возможно, мы просто не успели испугаться: падение продолжалось несколько секунд. Вагон внезапно во что-то упёрся. Меня треснуло головою о
